— Ее поселят в тех самых комнатах, которые они с Теотасом всегда занимали, приезжая сюда. И конечно, там же будет ее собственная горничная, которая сумеет о ней позаботиться.

Но Вараиль могла думать только о Фиоринде.

— Как она страдает, Престимион. И я тоже. Теотас никогда не отправился бы на эту ночную прогулку, если бы она оставалась возле него. Но Фиоринды не было рядом с Теотасом все эти недели, что предшествовали его… смерти, а виновата в этом я. Мне ни в коем случае не следовало увозить ее из Замка.

— Но ведь они оба хорошо знали, что расстаются только на некоторое, причем не слишком продолжительное время. И кто мог предположить, что в душе Теотаса зародилось стремление покончить с собой?

Вараиль окинула его странным взглядом.

— А ты уверен, что случилось именно это?

— А зачем человек мог взобраться среди ночи на опасную и почти неприступную башню, если не затем, чтобы покончить с собой?

— Престимион, я неплохо знала Теотаса и никогда не замечала в нем тяги к самоубийству.

— Согласен. Но тогда что он там делал? Лунатизм? Лунатики ведут себя по-другому. Он был пьян? Но Теотас ни разу в жизни не был под хмельком, не то что пьян. Разве что его заколдовали…

— Возможно, — согласилась Вараиль.

Престимион взглянул на нее широко раскрытыми от неожиданности глазами.

— Звучит так, словно ты сказала это серьезно.

— А почему бы и нет? Разве нельзя допустить такую возможность?

— Ладно, давай предположим, что это возможно. Больше того, я точно знаю, что заклинания, способные привести к такому результату, на самом деле существуют. Но, Вараиль, кому могло понадобиться накладывать на брата понтифекса чары, которые привели его к самоуничтожению?

— Действительно — кому? — Ее встречный вопрос прозвучал очень резко. — Разве не это ты должен выяснить в первую очередь?

Престимион рассеянно кивнул. Да, тайну необходимо было распутать. Но как? Как? Кто мог бы заглянуть в память мертвого Теотаса и извлечь оттуда необходимые ответы? Все они оказались в полной темноте.

— Я должен обсудить все это с Деккеретом, — сказал он. — Деккерет последним видел Теотаса живым, всего за несколько часов перед его смертью. Абригант говорит, что ему что-то известно о том, что произошло.

— Значит, ты должен с ним поговорить. Во что бы то ни стало.

От Абриганта Престимион слышал, что Деккерет все еще находится в Замке, но теперь, узнав, что Престимион наконец прибыл, собирался в тот же день, ближе к вечеру, приехать в замок Малдемар. Впрочем, уже в полдень снаружи послышались шум и суматоха. Выглянув в окно, Престимион увидел, что перед замком замерла длинная вереница парящих экипажей, украшенных эмблемой Горящей Звезды, а высокая фигура короналя, одетого в полное официальное облачение, уже приближается к дверям. Как бы между прочим, но с некоторым интересом он отметил, что рядом с приехавшим монархом идет леди Фулкари.

Деккерет казался мрачным, решительным и очень обеспокоенным случившимся. Было видно, что он за первые месяцы своего правления уже успел обрести неосязаемую величественность, присущую его рангу. Престимиона это порадовало. Он никогда не сомневался в том, что, выбрав Деккерета своим наследником, поступил правильно, но все равно, то впечатление царственности, которое Деккерет производил со стороны, было дополнительным приятным подтверждением его правоты.

Однако у него не было никакой возможности поговорить с ним ни сразу по приезде, ни во время обеда. Коронали достаточно часто гостили в замке Малдемар, и принцы Малдемарские уже на протяжении нескольких сот лет держали для них особые покои в восточном крыле; пожалуй, это была самая удаленная от покоев Престимиона часть замка. Первая возможность для встречи представилась им за обеденным столом, но обед был мрачной официальной церемонией, во время которой приватные беседы невозможны. Престимион и Деккерет обнялись, как это полагалось каждый раз при встрече делать понтифексу и короналю, а затем заняли места на противоположных концах длинного стола. Фулкари сидела рядом с Деккеретом, Вараиль — рядом с Престимионом, а справа от нее — Фиоринда.

Народу в большом пиршественном зале было на сей раз совсем немного. Кроме двух монархов, их жен и Фиоринды за столом сидели Абригант, его жена Сирофан, двое их сыновей-подростков, а также Септах Мелайн и Гиялорис, прибывшие в Малдемар вместе с понтифексом. Абригант кратко сказал о печальном событии, заставившем всех так неожиданно собраться здесь, и все присутствовавшие подняли бокалы в память Теотаса. Затем подали обед. Блюда были изумительно вкусными, однако все пребывали в подавленном настроении, так что разговоров за столом почти не вели.

Как только обед закончился, Деккерет подошел к Престимиону.

— Нам нужно безотлагательно поговорить, ваше величество.

— Да, несомненно. Я сейчас позову Септаха Мелайна.

— Думаю, что нам сначала следует побеседовать с глазу на глаз, — ответил Деккерет. — Позже вы, если сочтете нужным, сможете обсудить все это с вашим главным спикером. Но Абригант считает, нам с вами лучше будет сначала поговорить вдвоем.

— Абригант знает, что вы собираетесь сообщить мне? — поинтересовался Престимион.

— В самых общих чертах. Но далеко не все.

Престимион выбрал для встречи дегустационный зал замка Малдемар. Он всегда ощущал какое-то необычайное обаяние этого места, хотя многие считали его мрачным. Зал, куда можно было спуститься из подвала, располагался в начале глубокой пещеры, вырубленной в зеленом базальте и тянувшейся на изрядное расстояние в глубь горы в сторону Замка. Здесь всегда было прохладно и неизменно поддерживалась одна и та же температура, а по обе стороны широкого прохода от пола до потолка высились стеллажи, где в темноте хранились покрытые толстым слоем пыли бесчисленные бутылки, ни одну из которых не было бы зазорно собственноручно откупорить королю, а возраст вин уходил в туман времен на сотню, а то и больше лет. Вход в зал преграждала старинная железная дверь. В замке Малдемар просто не было более подходящего места, где они с Деккеретом могли бы побеседовать на любые темы, не опасаясь, что их даже случайно прервут или подслушают.

Он попросил, чтобы для них в зале поставили бутылку коньяка, и с удовольствием увидел, что смотритель погребов Абриганта выбрал пузатую, почти шарообразную флягу ручного дутья, покрытую более чем столетним слоем пыли; на выцветшей этикетке он разобрал дату — напиток был изготовлен в дни лорда Гобриаса, предшественника Пранкипина на троне короналя. Престимион щедро налил его в два простых дегустационных бокала. Затем они с Деккеретом некоторое время сидели молча, смакуя изумительный коньяк. — Я глубоко разделяю скорбь по поводу вашей утраты, Престимион, — произнес наконец Деккерет после долгого молчания. — Я очень любил Теотаса. Как жаль, что этот изумительный напиток, если мне вдруг выпадет счастье вновь его попробовать, будет напоминать о его смерти.

Престимион серьезно кивнул.

— Я никогда не думал, что смогу пережить его. Несмотря даже на то, что он сильно сдал и выглядел намного старше своих лет, все равно между нами была большая разница в возрасте. Но вдруг случается такое вот чудовищное происшествие, и…

— Да, — кивнул Деккерет. — Но, возможно, ему и не была написана на роду долгая жизнь. Вы сами только что сказали, что он быстро старел. В нем всегда пылало пламя. Словно в груди у него была печь, сжигавшая его изнутри. Взять его характер… эта нетерпеливость…

— Вы отлично знаете, что я тоже не чужд некоторых из этих качеств, — отозвался Престимион. — Но в очень умеренной степени. А он обладал ими в полной мере. — Он умолк и на некоторое время задумчиво прильнул губами к бокалу. Вкус коньяка был удивительно мягким, зато его не сразу ощутимый аромат вдруг проявлялся во рту с силой, сопоставимой со взрывом галактики. Затем, видимо сочтя, что пауза достаточно затянулась, понтифекс заговорил вновь: — Ведь он убил себя, не так ли, Деккерет? Чем это еще могло быть, как не самоубийством? Но почему? Почему? Да, он испытывал большое напряжение, но каким же оно должно было оказаться, чтобы вынудить такого человека, как Теотас, расстаться с жизнью?