— Ces messieurs-la[42] — продолжал Монкальм, спеша воспользоваться впечатлением, произведенным, казалось, его последними словами,— особенно страшны, когда добыча ускользает от них, и мне нет нужды рассказывать вам, сколь трудно обуздать их ярость. Итак, сударь, поговорим об условиях капитуляции?

— Боюсь, что ваше превосходительство заблуждается насчет способности форта Уильям-Генри к обороне и численности его гарнизона.

— Передо мною не Квебек, а всего-навсего земляные укрепления, защищаемые двадцатью тремя сотнями смельчаков,— последовал лаконичный, хотя учтивый ответ.

— Не спорю, валы у нас земляные и расположены не на скалах мыса Даймонд, но форт наш стоит на том самом берегу, который оказался роковым для Дискау и его доблестного отряда. А всего в нескольких часах пути отсюда находится сильная армия, на помощь которой мы можем рассчитывать при обороне.

— Шесть — восемь тысяч человек! — равнодушно бросил Монкальм.— И тот, кто командует ими, резонно считает, что держать их в стенах крепости благоразумней, чем выводить на поле боя.

Теперь настал черед Хейуорда прикусить губу. Он знал, что так хладнокровно упомянутая численность английских солдат тоже сильно преувеличена.

Некоторое время собеседники молча раздумывали, после чего Монкальм возобновил разговор в таких выражениях, из которых явствовало, что неприятельский командующий убежден: гость прибыл к нему с одной целью — обсудить условия капитуляции. Хейуорд же, со своей стороны, всячески пытайся сделать так, чтобы французский генерал проговорился о содержании письма Вэбба. Однако хитрости обеих сторон не увенчались успехом, и после продолжительной, но бесплодной беседы Дункан откланялся, унося приятное впечатление от учтивости, любезности и талантов французского полководца, однако пребывая в прежнем неведении относительно того, что пришел узнать. Монкальм проводил сто до порога, повторив на прощание, что предлагает коменданту форта немедленно лично встретиться с ним на равнине между двумя лагерями.

Тут они расстались, и Дункан добрался до французского аванпоста в сопровождении того же самого офицера, а оттуда немедленно направился в форт и проследовал в дом коменданта

Хейуорд застал Манроу в обществе дочерей. Алиса забралась на колени к отцу и перебирала нежными пальчиками его седые волосы, а когда он притворно хмурился в ответ на ее шалости, укрощала его напускной гнев, прижимаясь своими коралловыми губками к морщинистому лбу старика. Кора сидела рядом и спокойно созерцала эту картину, взирая на ребячества юной сестры с материнской нежностью, отличавшей ее любовь к Алисе. Девушки были настолько поглощены нежной семейной сценой, что, казалось, на время позабыли не только те опасности, через которые совсем недавно прошли, но и те, которые нависли над ними. Они словно пользовались коротким перемирием для того, чтобы посвятить минуты его самой чистой и прочной из земных привязанностей. Мгновение тишины и покоя помогло дочерям забыть свои страхи, отцу — заботы. Дункан, который, торопясь доложить о своем возвращении, вошел без доклада, умиленно наблюдал за этим зрелищем. Но живые глаза непоседы Алисы вскоре заметили его отражение в зеркале, и она, вспыхнув и соскочив с колен отца, громко и удивленно вскрикнула:

— Майор Хейуорд!

— Почему ты о нем вспомнила? — осведомился отец. — Я послал его поболтать с французом... А, вот и вы, сэр! Что ж, молодость всегда проворна. А ну-ка, шалуньи, бегом марш отсюда! Мало было у солдата забот, так у него еще вся крепость наводнена болтушками!

Алиса, смеясь, последовала за сестрой, которая поспешила уйти, как только поняла, что дальнейшее присутствие их нежелательно. Манроу не стал расспрашивать молодого человека об исходе переговоров, а несколько минут расхаживал по комнате, заложив руки за спину и опустив голову, как человек, погруженный в глубокое раздумье. Наконец он поднял глаза, светившиеся отцовской нежностью, и воскликнул:

— Они — прелестные девочки, Хейуорд! Любой отец может гордиться такими детьми.

— Вы уже слышали мое мнение о ваших дочерях, полковник Манроу.

-— Верно, мой мальчик, верно,— нетерпеливо прервал его старик.— Вы собирались поподробней и пооткровенней поговорить со мной на этот счет еще в первый день вашего прибытия в крепость, но я счел, что старому солдату не подобает рассуждать об отцовских благословениях и свадебных хлопотах, когда враги его короля, того и гляди, окажутся незваными гостями на брачном пиру! Но я был неправ, Дункан, мальчик мой, да, неправ и готов теперь выслушать вас.

— Ваше согласие преисполняет меня радостью, сэр, но я прежде всего обязан передать вам поручение Монкальма.

— Пусть этот француз убирается к дьяволу со всеми своими полками! — сурово нахмурившись, вскричал ветеран..— Он еще не хозяин форта Уильям-Генри и никогда им не станет, если Вэбб окажется тем, кем должен быть. Нет, сэр, мы еще не в таком отчаянном положении, чтобы кто-нибудь был вправе сказать, будто Манроу так прижат к стене, что у него нет времени подумать о своих отцовских обязанностях. Ваша мать,

Дункан, была единственной дочерью моего ближайшего друга, и я выслушаю вас, даже если все кавалеры ордена Святого Людовика с самим этим французским святым во главе будут стоять у ворот форта и просить, у меня, как милости, ответить им хоть слово. Нечего сказать, хорош боевой орден, который можно купить за бочку сладкого вина! А уж эти маркизаты по два пенни за штуку!.. То ли дело наш Чертополох! Вот это древний почетный орден, и девиз у него воистину рыцарский: «Nemo me impune lacessit!»[44] В числе кавалеров этого ордена были ваши предки, Дункан, и люди эти были украшением шотландского дворянства.

Заметив, что начальник его со злорадным удовольствием подчеркивает свое пренебрежение к тому, что велел передать французский генерал, и зная, что это продлится недолго, Хейуорд уступил прихоти старика и ответил насколько возможно спокойнее:

— Как вам известно, сэр, я осмелился притязать па честь именоваться вашим сыном.

— Да, да, мой мальчик, вы высказали свою мысль достаточно понятно и ясно. Но позволю себе спросить, сэр: так же ли ясно вы дали это понять моей дочери?

— Клянусь честью, нет! — пылко воскликнул Дункан.— Я злоупотребил бы вашим доверием, если бы воспользовался преимуществами своего положения для такой цели.

— У вас понятия истинного джентльмена, майор Хейуорд, и это весьма похвально. Но Кора Манроу — девушка достаточно благоразумная, и чувства ее настолько возвышенны, что она не нуждается в опеке, даже отцовской.

— Кора?

— Ну да, Кора. Мы же говорим о ваших притязаниях на руку мисс Манроу, не так ли, сэр?

— Я... я... Насколько помнится, я не называл ее имени,— запинаясь, выдавил растерявшийся Дункан.

— Так чьей же руки вы просили у меня, майор Хейуорд? — спросил старый солдат, с видом оскорбленного достоинства выпрямляясь во весь рост.

— У вас есть еще одна не менее прелестная дочь.

— Алиса? — воскликнул старик с не меньшим удивлением, чем Дункан повторил перед этим имя ее сестры.

— Да, сэр, таково было мое намерение.

Молодой человек замолчал, ожидая ответа на свои слова, которые произвели такое необыкновенное впечатление и так сильно удивили полковника. Несколько долгих минут Манроу быстрыми большими шагами расхаживал по комнате, суровое лицо его конвульсивно подергивалось, и казалось, он весь был поглощен своими мыслями. Наконец, остановившись прямо против Хейуорда и в упор глядя на него, он сказал дрожащим от сильного волнения голосом: