— Мы забываем о нашей цели,— возразил Хейуорд.— Ради бога, воспользуемся нашим преимуществом и оторвемся от врага.

— Верните мне детей! — хрипло выдавил Манроу.— Не шутите над горем отца, верните мне моих девочек!

Давняя привычка уважать приказы старших научила разведчика повиновению. Бросив последний взгляд на далеко отставшие пироги, он отложил ружье, сменил утомленного Дункана и взялся за весло мускулистой, словно не знающей устали рукой. Могикане поддержали его усилия, и вскоре беглецы удалились на такое расстояние от противника, что Хейуорд снова свободно вздохнул.

Озеро сделалось заметно шире, и лодка шла теперь вдоль берега, окаймленного высокими скалами. Островки попадались редко, и обходить их было нетрудно. Удары весел стали размеренней и медленней: едва успев избавиться от грозившей им смертью погони, гребцы опять работали так хладнокровно, словно все это время предавались занятию спортом, а не пытались выйти из трудного, даже отчаянного положения.

Хотя цель их путешествия требовала держаться западного берега, осторожный могиканин взял курс на горы, через которые Монкальм, как стало уже известно, увел свою армию в неприступную крепость Тикондеро-га. Поскольку гуроны, по всей видимости, прекратили погоню, к такой чрезмерной осторожности, казалось, не было повода. Тем не менее она соблюдалась еще много часов, пока путники не достигли бухты на северном конце озера. Здесь беглецы высадились и вытащили пирогу на берег. Соколиный Глаз взобрался с Хейуордом на соседний утес, откуда разведчик долго и внимательно разглядывал расстилавшееся внизу водное пространство, а затем указал Дункану на темную точку, видневшуюся у мыса в нескольких милях от них.

— Видите? — спросил он.— Чем сочли бы вы эту точку, если бы, руководствуясь понятиями белого человека, сами отыскивали путь в этой глуши?

— Не будь она так велика для подобного расстояния, я принял бы ее за птицу.

— Нет, это пирога из добротной березовой коры, и сидят в ней на веслах свирепые, сильные минги. Хотя провидение наградило тех, кто живет в лесах, зоркостью, ненужной обитателям городов, где существуют всякие машинки, помогающие видеть на дальнее расстояние, тем не менее ничей глаз не в силах усмотреть все опасности, которые окружают нас в эту минуту. Мошенники-минги притворяются, будто заняты ужином, но, как только стемнеет, пустятся вдогонку за нами, как собаки по следу. Мы должны сбить их с толку, иначе нам придется отказаться от погони за Хитрой Лисицей. Озеро — полезная вещь, особенно когда на воде много дичи, но укрыться здесь могут разве что рыбы,— продолжал разведчик, озабоченно оглядываясь вокруг.— Бог знает, что станет с этой страной, если поселения расползутся вширь от берегов обеих рек. И охота и война — все потеряет свою прелесть.

— Не будем терять ни минуты без явной и веской к тому причины.

— Не нравится мне дымок, что ползет по скале над пирогой,—проворчал поглощенный своими мыслями разведчик.— Клянусь жизнью, его видят не только наши глаза и не только мы понимаем, что он означает. Ну, ладно! Словами дела не поправишь, надо что-то предпринимать.

Соколиный Глаз покинул наблюдательный пункт и спустился на берег. Он по-делаварски сообщил могиканам об увиденном, после чего состоялось короткое, но серьезное совещание. Закончив его, трое лесных жителей немедленно принялись выполнять новые свои решения.

Пирогу вытащили из воды, подняли на плечи, и весь отряд углубился в лес, стараясь оставлять за собой возможно более широкий и отчетливый след. Вскоре беглецы вышли к ручью, перебрались через него вброд и продолжали двигаться до тех пор, пока не достигли большой нагой скалы. С этого места, где уже можно было надеяться, что следов их не обнаружат, они повернули и двинулись обратно, пятясь и тщательно стараясь ступать по собственным следам. Небольшой пригорок скрывал их от взглядов с мыса, а берег озера был на значительном расстоянии окаймлен густыми, спускавшимися к самой воде кустами. Пользуясь этим естественным прикрытием, беглецы терпеливо и усердно двигались по воде, пока разведчик не объявил, что, по его мнению, можно опять безопасно высадиться на сушу.

Привал длился до тех пор, пока очертания предметов не расплылись в меркнущем вечернем свете. Тогда под кровом благоприятствовавшей им темноты беглецы снова пустились в путь и, безмолвно налегая на весла, погнали пирогу к западному берегу. Хотя Дункан не мог обнаружить никаких примет в скалистых контурах гор, к которым они направлялись, могиканин без труда ввел лодку в маленькую бухту, избранную им с уверенностью и точностью опытного лоцмана.

Пирогу снова подняли на плечи и унесли в лес, где тщательно спрятали под кучей хвороста. Путешественники разобрали свои ружья и сумки, после чего разведчик объявил Манроу и Хейуорду, что он с могиканами готов двинуться в путь.

Путники высадились на границе области, которая и поныне менее известна жителям Штатов, чем Аравийская пустыня или монгольские степи. Эта суровая, сильно пересеченная местность отделяет бассейн Шамплейна от притоков Гудзона, Могаука и реки Святого Лаврентия. Конечно, за то время, что прошло после событий, описанных в настоящем повествовании, предприимчивые жители нашей страны успели опоясать эту область кольцом богатых и процветающих поселений, но даже теперь в глубину ее проникают лишь охотники да дикари.

Однако Соколиному Глазу и могиканам уже не раз случалось пересекать горы и долины этой обширной пустыни; поэтому они углубились в нее с уверенностью людей, привычных к трудностям и лишениям, с которыми сопряжено пребывание в подобной глуши. Много часов путники прокладывали себе нелегкую дорогу, то руководствуясь положением звезд, то следуя течению ручья, пока разведчик не предложил наконец сделать привал. После короткого совещания индейцы развели костер и занялись приготовлениями к ночлегу на избранном месте.

Положившись на своих более опытных спутников, Манроу и Дункан проспали по их примеру ночь если не совсем спокойно, то, во всяком случае, без особой тревоги. Когда путешественники снова тронулись в путь, роса уже успела испариться, а солнце, разогнав туман, заливало землю яркими лучами.

Пройдя несколько миль, Соколиный Глаз, следовавший во главе отряда, стал особенно осторожен и внимателен. Он то и дело останавливался, осматривал деревья и, прежде чем пересечь ручей, долго и пристально приглядывался к быстроте течения, глубине русла и цвету воды. Не полагаясь лишь на собственное суждение, он часто обращался к Чингачгуку и подолгу озабоченно совещался с ним. Во время одной из таких остановок Хейуорд заметил, что Ункас с интересом прислушивается к разговору, хотя по-прежнему терпеливо хранит молчание. Майору очень хотелось заговорить с молодым вождем и узнать его мнение, но спокойное, исполненное достоинства поведение индейца убедило его, что молодой могиканин, как и он сам, целиком полагается на мудрость и проницательность старших. Наконец разведчик заговорил по-английски и сразу объяснил, в чем трудность их положения.

— Увидев, что дорога к становищу гуронов направляется на север, я тут же — хотя это может понять и человек без моего многолетнего опыта — сообразил, что они пойдут долинами и будут держаться между Гудзоном и Хорикэном, пока не достигнут истоков канадских рек, а уж те выведут их в самое сердце французских владений. Однако мы добрались почти до Скруна и ни разу не наткнулись на след! Возможно, мы пошли по ложному пути — человеку свойственно ошибаться.

— Упаси нас бог от подобной ошибки! — воскликнул Хейуорд,— Вернемся по нашим следам и еще раз как можно тщательнее осмотрим дорогу... А не посоветует ли нам что-нибудь Ункас в такой беде?