Непоседа был глубоко потрясен и удивлен, застав своего старого приятеля в таком отчаянном состоянии. Во время борьбы с гуронами в "замке" он был слишком занят, чтобы интересоваться судьбой товарища.

Индейцы старались захватить его самого живьем, не прибегая к оружию. Вполне естественно, что Непоседа думал, будто Хаттер попросту попал в плен, тогда как ему самому удалось спастись благодаря своей неимоверной физической силе и счастливому стечению обстоятельств. Смерть в торжественной тишине комнаты была для него в новинку. Хотя Непоседа и привык к сценам насилия, но ему еще никогда не приходилось сидеть у ложа умирающего и следить за тем, как пульс постепенно становится все слабее и слабее. Несмотря на перемену в его чувствах, манеры у него остались в значительной степени прежними, и неожиданное зрелище заставило его произнести следующую весьма характерную речь.

— Вот так штука, старый Том! — сказал он. — Так, значит, бродяги не только одолели тебя, но и распорядились с тобой по-свойски. Правда, я считал, что ты в плену, но никогда не думал, что тебе придется так круто.

Хаттер раскрыл остекленевшие глаза и дико посмотрел на говорившего. Целая волна бессвязных воспоминаний, видимо, поднялась в его уме при взгляде на бывшего товарища. Казалось, он боролся с осаждавшими его видениями, но был уже не способен отличить фантастические образы от действительности.

— Кто ты такой? — хрипло прошептал он, так как силы совсем изменили ему и он уже не мог говорить полным голосом. — Кто ты такой? Ты похож на штурмана "Снега", он тоже был великан и едва не одолел нас.

— Я твой товарищ, Плавучий Том, и не имею ничего общего с каким-то снегом. Теперь лето, а Гарри Марч с первыми морозами всегда покидает эти холмы.

— Я знаю тебя, ты Гарри Непоседа. Я продам тебе скальп. Отличный скальп взрослого мужчины. Сколько дашь?

— Белый Том! Торговля скальпами оказалась совсем не такой выгодной, как мы думали. Я твердо решил бросить это дело и заняться каким-нибудь другим, менее кровавым ремеслом.

— Удалось тебе раздобыть хоть один скальп? Что чувствует человек, когда снимает чужой скальп? Я теперь знаю, что он чувствует, когда потеряет свой собственный: огонь и пламя в мозгу и мучительное сжатие сердца. Нет, нет, Гарри, сперва убивай, а потом скальпируй!

— О чем толкует старик! Джудит? Он говорит так, как будто это занятие ему опротивело не меньше, чем мне. Почему вы перевязали голову? Или дикари раскроили ее своими томагавками?

— Они сделали с ним то, Гарри Марч, что вы хотели сделать с ними. Они содрали кожу и волосы с его головы, чтобы получить деньги от губернатора Канады, как вы хотели содрать кожу с головы гурона, чтобы получить деньги от губернатора Йорка.

Джудит изо всех сил старалась сохранить внешнее спокойствие, но чувства, обуревавшие ее в эту минуту, не позволяли ей говорить без едкой горечи. Хетти посмотрела на нее с упреком.

— Не годится дочке Томаса Хаттера говорить такие слова, когда Томас Хаттер лежит и умирает у нее на глазах, — возразил Непоседа.

— Слава богу, это не так! Какое бы пятно ни лежало на памяти моей бедной матери, я, во всяком случае, не дочь Томаса Хаттера.

— Не дочь Томаса Хаттера?! Не отрекайтесь от старика в его последние минуты, Джудит, потому что такой грех бог никогда не простит. Если вы не дочь Томаса Хаттера, так чья же вы дочь?

Этот вопрос заставил несколько присмиреть неукротимую Джудит; радуясь избавлению от отца, которого она никогда не могла любить по-настоящему, девушка совсем не подумала, кто же должен занять его место.

— Я не могу сказать вам, Гарри, кто был мой отец, — ответила она более мягко. — Надеюсь, по крайней мере, что это был честный человек.

— Чего вы не можете сказать про старого Хаттера? Ладно, Джудит, не отрицаю, что о старике Томе ходили разные слухи, но никто не застрахован от царапин. Есть люди, которые рассказывают разные гадости даже обо мне; да и вы, при всей вашей красоте, не избежали этого.

Трудно сказать, какие последствия могли вызвать эти слова при уже известной нам горячности Джудит и при ее застарелой неприязни к говорившему, но как раз в этот миг всем присутствующим стало ясно, что приближается последняя минута Томаса Хаттера. Джудит и Хетти стояли у смертного одра своей матери и хорошо знали все признаки неизбежного конца. Хаттер широко раскрыл глаза и в то же время начал шарить вокруг себя руками — несомненное доказательство, что зрение уже изменяет ему. Минуту спустя дыхание его начало учащаться, затем последовала пауза и наконец последний долгий вздох, с которым, как думают, душа покидает тело. Эта внезапная смерть предотвратила начавшуюся было ссору.

День закончился без дальнейших происшествий. Гуронам удалось захватить одну пирогу, и они, видимо, решили этим удовольствоваться и отказались от немедленного нападения на "замок". Приблизиться к нему под ружейным огнем было небезопасно, и этим, вероятно, и объясняется наступивший перерыв в военных действиях. Тем временем шла подготовка к погребению Томаса Хаттера, Похоронить его на берегу было невозможно, и, кроме того, Хетти хотелось, чтобы его тело покоилось рядом с телом матери на дне озера. Она напомнила, что сам он называл озеро "семейным кладбищем". К счастью она выразила свое желание в отсутствие сестры, которая непременно воспротивилась бы ее намерению. Но Джудит не вмешивалась в приготовления к похоронам, и все было сделано без ее участия и совета.

Чтобы совершить этот примитивный обряд, назначили час солнечного заката. Трудно было избрать для этого более подходящий момент, даже если бы речь шла о том, чтобы отдать последний долг праведной и чистой душе. Смерти присуще какое-то величавое достоинство, побуждающее живых людей смотреть с благоговейным уважением на бренные останки своих ближних. Все мирские отношения теряют свое значение, опускается некая завеса, и отныне репутация усопшего не зависит больше от человеческих суждений. Когда Джудит сказали, что все готово, она, повинуясь зову сестры, вышла на платформу и только тут впервые увидела все приготовления. Тело лежало на палубе, завернутое в простыню. К нему привязали тяжелые камни, взятые из очага, чтобы оно тотчас же пошло ко дну. Ни в чем другом не было нужды, хотя Хетти держала под мышкой свою неизменную библию. Наконец все перешли на борт ковчега, и это странное жилище, давшее последний приют бренным останкам своего хозяина, тронулось с места. Непоседа стоял на веслах. В его могучих руках они двигались с такой же легкостью, как будто он правил пирогой. Делавар оставался безучастным зрителем. Ковчег подвигался вперед торжественно, как погребальная процессия; весла мерно погружались в воду. Окрестный пейзаж как нельзя более соответствовал предстоящему обряду. Ни единой складки не было видно на зеркальной поверхности озера, и широкая панорама лесов в меланхолическом спокойствии окружала печальную церемонию. Джудит была растрогана до слез, и даже Непоседа, сам не зная почему, испытывал глубокое волнение. Внешне Хетти казалась совершенно спокойной, но сердечная скорбь ее была гораздо сильнее, чем у сестры. Уа-та-Уа, серьезная и внимательная, с интересом следила за всем, ибо хотя она часто видела похороны бледнолицых, но никогда не присутствовала при таком странном погребении. Делавар, тоже сосредоточенный и задумчивый, сохранял, однако, полнейшую невозмутимость.

Хетти исполняла обязанности лоцмана, указывая Непоседе, куда нужно править, чтобы найти то место в озере, которое она привыкла называть "могилой матери". Читатель помнит, что "замок" стоял на южной оконечности отмели, тянувшейся приблизительно на полмили к северу. В дальнем конце этого мелководья Плавучий Том заблагорассудил в свое время похоронить останки жены и сына. Его собственное тело должно было теперь улечься рядом с ними. Хетти руководствовалась различными приметами на берегу, чтобы отыскать это место, хотя положение дома, общее направление отмели — все помогало ей, а вода была так прозрачна, что можно было видеть даже дно. Благодаря этому девушка без труда руководила движением ковчега и в нужное время, приблизившись к Марчу, прошептала: