Отличный ответ. Он искренен, так как дан человеку, которому Ландау полностью доверял (иначе не стал бы говорить о таких вещах, как военный переворот в СССР). При этом Ландау даже не упомянул, что хотелось бы, чтобы генералы осуществили демократическую революцию для установления капиталистического строя. Пусть будет переворот хотя бы для замены партийно-бюрократического режима на более современный, динамичный и прагматичный социалистический строй. Может быть, типа марксистского режима маршала Тито, построившего процветающую интернациональную Югославию. Именно это, как я понимаю, было бы, по словам Ландау, «по-видимому, хорошо».
Я часто думаю — и, наверное, для многих это тоже было бы важно— как такие люди, как Ландау и Лифшиц, отнеслись бы к процессам, происходящим в новой России после 1991 г.? Посвятим же этому пару абзацев умозрительных экстраполяций.
Конечно, Ландау и Лифшиц приветствовали бы крушение тоталитарного строя в СССР в 1991 г. Все мы жаждали свободы слова, печати, общения с заграницей, свободы выезда из страны и возвращения в нее — ив общем это получили. Мы получили и значительное снижение риска новой мировой войны. Вместе с тем Ландау, братья Лифшицы, да и все другие ученые из их круга (и не только) ждали бурного роста производительных сил нового рыночного общества, его совокупного продукта за счет раскрепощения частной инициативы, прежде всего за счет малого и среднего производителя. Интересно, как бы расценили Ландау и Лифшиц тот факт, что в частные руки в мгновение ока — всего за несколько лет — перешли огромные куски страны, самые прибыльные, главным образом сырьевые отрасли ее промышленности. А ведь именно это произошло вследствие залоговых аукционов 1996 года, проведенных лощеными, образованными, интеллигентными и столь любимыми на Западе младореформаторами, совсем не похожими на неинтеллигентных, не умеющих выступать перед народом членов Политбюро, охранявших социалистическую собственность.
Что, например, ответили бы Ландау (в 1960 г.) или Лифшиц (скажем, в 1985 г.), если бы в беседе с ними кто-то стал опасаться, что развитие капитализма в России приведет уже через несколько лет к появлению нескольких десятков долларовых миллиардеров, по числу которых наша страна обгонит всех, кроме Америки? Тогда как на всю математическую науку страны новое государство станет тратить в год средства, равные примерно стоимости одного танка (по данным академика В.И. Арнольда; очевидно, расходы на всю теоретическую физику еще меньше). Очень жалею, что не задал Е.М. Лифшицу такого вопроса, у меня для этого было много возможностей, но подобный «бред» просто не приходил в голову. Уверен, что Ландау или Лифшиц назвали бы такой вопрос именно бредом, чушью, отказавшись тратить время на серьезные возражения и продолжать беседу с дураком и демагогом, который только и мог такое спросить. Правда, может быть, все же несколько более терпеливый Лифшиц добавил бы, что, мол, было бы неплохо, если бы в России лет через 10–20 появились первые долларовые миллионеры, накопившие прибыль благодаря трудолюбию и талантливому ведению собственного производства. Реальность оказалась фантастичнее того, что мог предположить даже гениальный ум.
Однако вернемся от вольных экстраполяций к исторической реальности эпохи Ландау.
После тюрьмы Ландау был жестко связан поручительством Капицы и понимал, что, рискуя собой в открытых акциях и разговорах, он подставил бы под удар человека, спасшего ему жизнь. Но и теперь Ландау не раздваивался морально, не выслуживался путем публичных выступлений или высказываний в поддержку властей и компартии, хотя и понимал, что это было бы для него полезным и не было бы особенно зазорным — так поступали многие.
Аналитик и массификатор
А.Б. Мигдал так писал об особом месте Л.Д. Ландау в физике: «Не было области в теоретической физике, в которой он не знал бы конкретных явлений, деталей и не был бы специалистом. Его теоретическая техника по тому времени, наверно, была самой совершенной в мире» [Воспоминания…, 1988, С. 186].
Это в науке. Всеобъемлющий диапазон в рамках избранной профессии, предельная компетентность и определенность, владение всем аппаратом, тщательность техники. А как в жизни? А.А. Абрикосов отмечает одну из характерных черт менталитета Л.Д. Ландау: «Мыслил он чрезвычайно конкретно, и ему было чуждо всякое философствование или туманные рассуждения о человеческой психике. Все это он называл “кислощенством” (от выражения “профессор кислых щей”). Я помню его рассказ о том, как в возрасте 12 лет он поинтересовался сочинениями Канта, стоявшими на полке его отца. “Я сразу же понял, что все это чушь собачья, и с тех пор не изменил своего мнения”» [Там же, С. 38].
«Систематический подход был характерен для него в любой жизненной проблеме», — пишет Р.Пайерлс [Там же, С. 188].
Поскольку Ландау стремился видеть во всем порядок, к сложнейшим явлениям жизни он подходил как системный аналитик, создавая всевозможные классификации людей по уму, красоте, вкладу в науку, манере одеваться, разговаривать и т. д. При этом почти в каждой классификации здравый смысл рационализатора сочетается с изрядной долей сарказма.
Приведу те классификации, которые мне удалось найти в различных литературных воспоминаниях о Ландау.
Классификация физиков-теоретиков (по уровню)
Самая известная из классификаций Ландау — это полуколичественная логарифмическая шкала классов физико-теоретиков XX века. Шкала Ландау проградуирована в десятичных логарифмах. (Десятичный логарифм — это показатель степени, в который надо возвести 10, чтобы получить заданное число.) Поэтому разница в один класс означает различие в десять раз или, как говорят при грубых оценках, — на порядок. Если классы увеличиваются, то ценность физика уменьшается (10n стоит в знаменателе). Высший класс 0,5 занимает один Эйнштейн. (Ландау добавляя, что если распространить классификацию на предыдущие века, то в высшем классе 0,5 появится еще Ньютон.) Следующий класс 1-й был присвоен 13 физикам, «крупность» которых меньше в несколько раз. Это Н. Бор, Э. Ферми, В. Гейзенберг, В. Паули, Э. Шредингер, П. Дирак, М. Планк, Л. де Бройль (кого еще Ландау относил к этому классу, я не смог найти упоминаний в литературных источниках; возможно, М. Борна, Р. Фейнмана…).
Интересно, как В.Л. Гинзбург комментирует отношение Ландау к де Бройлю (хотя В.Л. и не называет последнее имя): «Так вот, к классу 1 был отнесен и физик, высказавший в 20-е годы блестящую мысль, догадку, но ничем более практически не прославившийся и даже вызывавший своей дальнейшей деятельностью раздражение Ландау, и не его одного. Но ничего не поделаешь, личность и намерения в расчет не принимались, оценивалось достижение» [Гинзбург, 1995. С. 373]. Этим достижением было, как знают все физики, введение Луи де Бройлем понятия длины волны для электрона и вообще для любой микрочастицы, она так и называется «де-бройлевская длина волны».
Что думал о своем положении на этой шкале сам Ландау? «Он самокритично заявлял, что ни одна отдельно взятая его работа не достигла уровня создания теории относительности или квантовой механики. Поэтому себя он не вписывал в 1-й класс, — так писал Я.Б.Зельдович [Воспоминания…, 1988. С. 130]. В.Л. Гинзбург уточняет, что к концу своей деятельности Ландау перевел себя из 2-го класса в полуторный (это раз в 10–20 меньше, чем высший класс, и раза в два-три-четыре меньше, чем 1-й класс). Таким образом, Ландау, как теперь видно, явно пропускал вперед себя примерно дюжину великих физиков XX века, а еще с парой дюжин других шел вровень (не так уж и скромно, хотя, вероятно, недалеко от истины.)
Кого из наших отечественных физиков-теоретиков особенно выделял Ландау, мы узнаём благодаря А.И. Ахиезеру: «К крупнейшим достижениям теоретической физики он относил работы А.А. Фридмана по теории гравитации, А.Н. Колмогорова по определению спектра турбулентности и Н.Н. Боголюбова по теории неидеального бозе-газа. Он очень высоко ценил замечательные работы В.А. Фока по квантовой механике и М.П. Бронштейна по квантованию гравитационного поля. Он всегда говорил, что Л.И. Мандельштам, как никто другой (если не считать Н.Бора), понимает смысл и роль измерения в квантовой механике» [Воспоминания…, 1988. С. 66].
