Для окончательного диагноза причины болей в животе К.С. Симонян предложил спинномозговую пункцию, а затем — операцию спаек в кишечнике. Однако его план был отклонен. Как пишет Симонян: «К сожалению, ни одно решение такого рода не могло быть принято без консилиума. Вспоминается замечание Мондора, что любой подзаборный пьяница имеет больше шансов быть вылеченным, чем человек, известный в обществе. А.А. Вишневский решительно воспротивился этой процедуре. Он ссылался на то, что однажды проведенная спинномозговая пункция привела Дау к коллапсу. Я возразил на это, что в то время никто не предупредил больного и ухаживающую за ним Таню <медсестру>, что после пункции нельзя его поднимать, и коллапс был ортостатическим. “Все равно, — настаивал Вишневский, — если мы его потеряем, нам не снести головы”» [Симонян, 1998].

Поэт о трагедии физика

Вначале 1970-х годов, читая в оригинале сборник стихов польского поэта Виславы Шимборской (р. 1923), я наткнулся на стихотворение под названием «Прогулка воскрешенного», написанное в 1967 году [Szymborska, 1972]. Содержание этого написанного верлибром стихотворения позволяло предположить, что оно ассоциировано с трагедией Л.Д. Ландау. Я перевел стихотворение на русский язык, и оно долгое время «лежало в столе». Прошло четверть века. В 1996 г. Вислава Шимборская стала лауреатом Нобелевской премии по литературе. Она была признана одним из самых крупных и оригинальных поэтов второй половины XX столетия, ее стихи переведены на все европейские языки и на полдюжины языков Востока. В 2000 г. указанный перевод стихотворения был опубликован. Причем выяснилось, что имеется еще одна версия перевода. Тогда мне пришла в голову мысль попробовать узнать у самого поэта, правильна ли моя догадка об образе Ландау. Но сначала приведу переводы стихотворения.

Прогулка воскрешенного

О том, что прообразом трагического героя этого, несомненно, мастерского стихотворения был, действительно, Ландау, мне письменно подтвердила сама Вислава Шимборская. Я послал ей несколько своих обзоров и исследований о ее творчестве вместе с переведенными стихами (напечатанными в России в конце 1990-х гг.). И в письме задал два интересовавших меня вопроса, в их числе вопрос о Ландау. Привожу в качестве документа полный текст ответного письма В.Шимборской.

(В п.2 письма имеются в виду географические ошибки Шекспира — это ответ на вопрос, не относящийся к теме о Ландау. — Прим. Б.Г.)

Так документально разрешилась загадка. Один великий творец увидел на расстоянии и дал свою образную оценку конечной фазе трагической судьбы другой великой личности. Как мы теперь понимаем, В. Шимборская не могла знать истинной картины, описанной доктором К.С. Симоняном, а получала информацию только по сенсационным сведениям из прессы. Но эти сведения, как мы помним, были преимущественно поверхностными или просто лживо-оптимистическими. Советские журналисты писали о том, что после клинической смерти (иногда даже сообщалось о трех таких смертях) Ландау якобы почти выздоровел и вновь готов решать новейшие проблемы физики.

Интуиция Шимборской позволила ей разглядеть издалека совсем другую — печальную, и в общем-то недалекую от истины картину. Согласно экстраполяции автора больной профессор предпочел бы попасть в объятия «неигривой, нерумяной», той, которая терпеливо ждет его в конце аллеи. Теперь мы знаем, что больному Ландау временами приходили в голову подобные мысли. Хотя в то время об этом, разумеется, нигде ничего не сообщалось.

В принципе спорен и нуждается в отдельном обсуждении тезис, высказанный в письме Шимборской, о «бессмысленности удержания при жизни людей, которые уже перестали быть собой». По поводу этой тяжелой проблемы (эвтаназии) существует, как известно, широкий спектр противоречивых аргументов — от медицинско-этических до социально-экономических, которые было бы неуместным здесь рассматривать. Давайте просто примем к сведению позицию поэта-Нобелеата по проблеме чрезвычайной сложности, которая человечеством пока не решена (возможно, к счастью),

Еще отметим, что в рассматриваемом стихотворении Шимборская опирается на сообщения в печати о трех клинических смертях, якобы перенесенных Ландау (что затем решительно опроверг доктор Симонян). Исходя из этого, она формулирует свою первую строку как окончательный приговор: «Пан профессор уже умер. Трижды». Значит, все дальнейшие усилия бесполезны, их результаты останутся на уровне «дважды два есть два». Любопытно также обратить внимание на тонкость перевода. В варианте С. Свяцкого говорится вроде бы то же самое: «Профессор умирал три раза». Но на самом деле несовершенный вид глагола в этом случае лишь констатирует то, что были три крайне тяжелые ситуации в истории болезни. В этой версии перевода отсутствует момент необратимости, сформулированный в оригинале. Именно вследствие такой необратимости, связанной с окончательным разрушением интеллекта, а тем самым и личности, польский поэт-современник пожелала силой воображения отсечь или хотя бы укоротить последний, агонический отрезок пути гениального физика по аллее жизни.