«Но в прошлых изданиях, — написал мне Пятигорский, — не было и намека на донос, даже на арест. Когда Майя Яковлевна Бессараб готовила второе или третье издание, она со мной консультировалась, как с человеком, знавшим Ландау и заслуживающим доверия. Теперь читаю, будто она еще со студенческих лет знала, что я — предатель. Как же могла она со мной, предателем, мило беседовать, чай пить, дарить мне книгу с ласковой надписью? Если же вдруг решила подправить свой труд в духе времени, — не грех бы сто раз проверить-перепроверить, прежде чем кого-то клеймить. Живу всего в сорока километрах от Москвы — долго ли приехать? Ладно, со мной она не обязана разговаривать, но уж явиться в Бауманский народный суд — сам закон велит. Однако три раза заседания откладывались — она не приходила. А книга в широкой продаже. Я оплёван, растоптан. Где искать защиты? Мне советуют обратиться в КГБ…»

Ответ пришёл быстро. Материалы уголовного дела № Р-18609 сохранились, и уточнить причины ареста Льва Давидовича Ландау — не проблема. Народный депутат РСФСР, начальник управления КГБ по Москве и Московской области В.Прилуков, ссылаясь на эти материалы, начисто опровергал какую-либо причастность Пятигорского к аресту. Более подробный документ пришёл из Центрального архива КГБ СССР:

«Причиной ареста Л.Д. Ландау послужили показания научных работников Украинского физико-технического института Шубникова Л.В, Розенкевича Л.В., арестованных в 1937 году УНКВД по Харьковской области. В КГБ СССР сведений о Вашей причастности к аресту Ландау Л.Д. не имеется, о чем сообщено в Бауманский райнарсуд г. Москвы».

На суде у автора спросили, располагает ли она доказательствами. Бессараб отвечала, что жила, росла в семье учёного и беседовала с ним на разные темы. Ей помнится, как сам Ландау после освобождения называл виновника ареста. Он и другим говорил о нелепом доносе. Допустим. Однако память легко может подвести кого угодно. Мог ошибиться и Ландау, проси девший год в Бутырской тюрьме и вышедший оттуда полуживым. Да и стал бы он говорить домашним или приятелям всю правду? Если верить не книге, а подлинным документам, он вряд ли мог посвящать в свои дела юную родственницу…

Суд показал, что автор и издательство не были знакомы с подлинными причинами ареста Ландау. Книга повторяла, будто Пятигорский сочинил заявление-донос, гласившее: «немецкий шпион». В действительности, никакого заявления не было и, как видно из протоколов допроса, в ряду предъявленных Ландау обвинений ни разу не упоминался шпионаж.

В журнале «Известия ЦК КПСС» № 3, 1991 г. были опубликованы документы об аресте Л.Д. Ландау — двадцать четыре страницы. Они запечатлели одно из самых трагических событий в жизни учёного и заслуживают большого общественного внимания. В книге же М.Бессараб вместо правдивого рассказа об этом событии — сенсационные домыслы.

Суд обязал издательство и автора принести извинения Л.М. Пятигорскому за опубликование в книге «несоответствующих действительности сведений».

Д.Новоплянский

Итак, М.Бессараб не видела документов и не предполагала, что они могут быть найдены и обнародованы, а свои домыслы опубликовала, исходя из общих предположений, которые ей казались очевидными. Ей очень хотелось найти и преподнести сенсацию. На «героя» же сенсации, старика-инвалида, было наплевать (информацию из него она уже выжала — см. письмо Пятигорского), тем более, что он — «предатель». Но этот инвалид сумел дать свой последний и решительный бой. И произошло почти невозможное: старик-инвалид победил, а М.Бессараб заставили в печати это признать и извиниться.

Вместе с тем, стремясь к исторической правде, приводим также документ, заимствованный из статьи Ю. Ранюка [1999], который прямо свидетельствует о действиях Пятигорского по «разоблачению» группы Кореца — Ландау. Он представляет собой заявление Пятигорского в НКВД Украинской ССР. Заявление написано Пятигорским от руки. Оно не датировано, но, по-видимому, относится к лету 1935 г. Как оно было обнаружено Ю. Ранюком, в тексте статьи последнего не говорится. Здесь оно приводится стереотипно, без редактирования стиля и грамматики.

В НКВД УССР. Заявление Пятигорского Л.М.

В конце июля этого года я шел на лекцию в университет. Меня остановил иностранный специалист инженер Вайсберг и начал со мной разговор о том, что его несправедливо уволили из ОСГО <Опытная станция глубокого охлаждения>, начальником которой был Вайсбергх Предложил мне зайти в кафе, взял пирожных и перевел разговор на положение в УФТИ. Это положение он охарактеризовал так: Научный уровень института снижается, институт идет к гибели. В качестве причин он выставлял то, что Гей <замдиректора УФТИ по науке>, и другие члены партии, которые не подготовлены к научной работе, тянут институт вниз, снижают его уровень до своего. По его мнению директор Давидович губит институт. Вайсберг также намекнул мне на то, что, по его мнению, т. Гей спецработу в Москве «выпросил». Выходом из создавшегося положения он считал бы иметь в УФТИ руководство парторганизацией из рабочих, а секретарем «крепкого парня». Попутно готовить кадры коммунистов научных работников. Никаких конкретных мероприятий Вайсберг при мне не называл. Я высказал несогласие с тем, что коммунисты тянут УФТИ вниз. В доказательство того, что это ложь, привел в пример т.т. Гарбера и Комарова, которые, по-моему, вполне в курсе научных интересов института. На этом наш разговор закончился. Вайсберг прекрасно ориентируется в политической обстановке в СССР, часто высказывает совершенно твердые, правильные утверждения. Поэтому посчитать его разговор со мной политической ошибкой я не смог и стал присматриваться к Вайсбергу. Бросилось в глаза то, что он со многими сотрудниками УФТИ подолгу беседует, расхаживая с ними по асфальтовой дорожке во дворе. В частности, он обрабатывал, как мне кажется, членов партии, помощника директора института т. Кравченко, имея с ним несколько продолжительных разговоров. От некоторых сотрудников я слышал, что он им говорил о рабочих аспирантах (коммунистах), что никуда не годится. Постепенно у меня начало складываться впечатление, что Вайсберг создаёт в УФТИ склочную обстановку, организовывает атмосферу слухов, сплетен, враждебного отношения к парторганизации и дирекции. О своих подозрениях я в конце июня довёл до сведения т. Заливадного спарторга — Прим. Ю.Р. У нас в УФТИ работает ряд иностранцев. От Тиссы, сотрудника теоретического отделения, я не раз слышал «новости» о разворачивании «склоки» в УФТИ, и в большинстве случаев на мой вопрос: где ты всё это набираешь? он мне отвечал, что слышал всё от Вайсельберга (тоже иностранец, не работает, но живёт в УФТИ). Вайсельберг — приятель Вайсберга. Я рекомендовал ему поменьше питаться слухами, но он мне ответил что узнаёт их волей-неволей, т. к. ужинает у Вайсельберга. Всё это ещё раз говорит о том, что Вайсберг находится в центре или, во всяком случае, близко от центра группы людей, которым нужна склока. Деятельное участие в этой группе принимала (иностранка) Варвара Руэманн. От Ландау я слышал, что (иностранец) Гаутерманс определил продолжительность жизни нашего УФТИ в 2 месяца. На научном языке сказал, это означает только то, что если все дела будут идти так, как идут, то больше 2 месяцев институт не протянет. Таким образом, на Вайсберга сориентированы В.Руэманн, Гаутерманс <правильно: Хоутерманс>, Тисса, который объяснял своё недовольство чисто плохими отношениями с Давидовичем <директором УФТИ>.