Лишь с середины 1950-х гг., после того как капицынский тип турбодетандера стали применять в США и Англии, он победил и в нашей стране. Печально, но стандартно. Рискну даже предположить, что если бы Берия курировал кислородную промышленность, этого не случилось бы. Но к борьбе между Капицей и инженерами-«кислородниками» Берия не имел никакого отношения — он был полностью поглощен неизмеримо более масштабными и важными работами по созданию атомной промышленности и конструированию бомбы. В криотехнике, естественно, не мог разбираться и Сталин, а стратегическое решение по кислороду ему нужно было принимать. Для этого в апреле 1946 г. была создана правительственная комиссия во главе с М.З. Сабуровым, руководителем Госплана. Инженерный состав комиссии был в основном антикапицынский. 29 мая 1946 г. экспертная комиссия приняла решение — при двух голосах против с особым мнением академика И.П. Бардина и доцента Д.Л. Глизманенко, — отрицательное для Капицы. Кстати, вряд ли решились бы упомянутые двое на особое мнение, если бы Берия давил на Комиссию.
В итоге 17 августа 1946 г. «Постановлением Совета Министров СССР, подписанным Сталиным, Капица был снят не только с поста начальника Главкислорода, но и директора ИФП» [Там же. С. 134].
П.Л. Капица был носителем наивысшей государственной тайны, которой тогда наравне с ним обладали в СССР всего человек тридцать. От вольной или невольной ее утечки могла начаться Третья мировая война с атомными бомбардировками СССР. Капица был ученым с большим зарубежным прошлым, обширными мировыми связями и известностью. Сталин знал, что Капица не остался в СССР добровольно в 1935 г., а его пришлось задержать хитростью. Сталину приписывают крылатое выражение: «Нет человека — нет проблемы». Поэтому, с примитивной точки зрения на Сталина, невозможно объяснить, почему он не только сохранил Капице жизнь, но и оставлял почти год на посту директора и начальника главка, а затем, уволив, сохранил ему свободу. Очевидно, что Сталин, обладавший звериным чутьем, абсолютно доверял честности и патриотичности Капицы. Когда Капица жил и работал на даче, к нему приезжали гости. Кто-то боялся, а для кого-то уволенный кентавр не представлял более интереса. Но Ландау, Лифшиц и немало других людей приезжали регулярно.
Итак. По-человечески П.Л. Капицу легко понять. У него отобрали созданные им институт и главк. С точки зрения личности, это было чудовищно несправедливо. Черная неблагодарность со стороны государства по отношению к великому ученому плюс отсутствие возможности вести любимую работу могло привести его к тяжелой депрессии. Отсюда и аккуратное слово «опала», используемое им самим и его окружением. Но с точки зрения общественно-исторической, оценивая результаты, первое — отставка директора — было вынужденным и оказалось оправданным, а второе — Главкислород — оказалось грубой ошибкой со стороны государства, индуцированной инженерами-консерваторами.
Через три года после отставки Капицы, 29 августа 1949 г. окончательно выяснилось, «во что «вылилось это дело» (следуя скептическому выражению Капицы о работе над бомбой) — советская атомная бомба была взорвана на полигоне под Семипалатинском. Она была сделана за время, на три-пять лет меньшее, чем того ожидали в США. Их ядерная монополия закончилась, постепенно стало устанавливаться ядерное равновесие.
После испытания Берия направил Сталину список из приблизительно 20 человек — ведущих ученых и военных — которых он представлял к званию Героя Социалистического Труда. «Сам Берия, глава Спецкомитета, получил лишь орден Ленина. Он оказался во втором длинном списке всех тех, которые “принимали участие” в строительстве объектов атомной промышленности», — писал Ж.Медведев (цит. по книге [Прудникова, 2005. С. 200].
История показала, что руководители страны и Атомного проекта не ошиблись с подключением ИФП к расчетам по бомбе — вопреки сопротивлению П.Л. Капицы. Мало того, что группа Ландау блестяще справилась со своей задачей, но и новый директор ИФП А.П. Александров хорошо ладил как с Берия, так и с учеными. П.Л. Капица же был сохранен как национальное достояние, сделал в будущем еще много хорошего для страны; в возрасте 84 лет он, наконец, получил Нобелевскую премию, о которой сказал, что «труднее было дожить, чем сделать открытие».
Предварительная стадия термоядерной части Советского Атомного проекта описана академиком С.С. Герштейном (кстати, родственником Ландау, бывшим мужем Э.Рындиной, к ним Ландау ехал в Дубну в роковой день 7 января 1962 г.). В книге воспоминаний о Я.Б. Зельдовиче есть его большая статья, из которой приводим следующий отрывок.
«Вопрос о создании водородной бомбы был впервые поставлен в СССР в 1946 г. в специальном докладе, представленном правительству И.И. Гуревичем, Я.Б. Зельдовичем, И.Я. Померанчуком и Ю.Б. Харитоном. Заинтересовавшись этим, я заехал к Гуревичу и попросил его, если возможно, рассказать об упомянутом докладе и прокомментировать предположение А.Д.[27] Исай Исидорович сказал, что никаких данных о том, что в Америке занимаются подобным вопросом, у них в 1946 г. не было. Просто. дейтрон и ядерные реакции между легкими ядрами были в круге интересов его и И.Я. Померанчука, поскольку они дают информацию о ядерных силах и являются источником энергии звезд. В совместных обсуждениях Зельдович и Харитон заметили, что осуществление термоядерного синтеза в земных условиях становится в принципе возможным путем разогрева дейтерия в ударной волне, инициированной атомным взрывом. В этих условиях, как показали оценки, можно избежать перехода подавляющей доли выделяемой энергии в электромагнитное излучение и получить взрыв неограниченного количества легкого элемента.[28] Так возникло их совместное предложение, которое они отдали Курчатову. “Возможно, мне даже удастся его Вам показать, — сказал И.И., — оно, наверное, сохранилось в архиве Института атомной энергии”. Действительно, через пару недель я держал в руках заверенную секретарем ксерокопию этого предложения, содержащую семь страниц машинописного текста со вставленными рукой И.И. формулами и пометкой “1946”, сделанной на последней странице Курчатовым. “Вот вам наглядное доказательство, что мы ничего не знали об американских работах, — сказал И.И., указывая на титульный лист работы. — Представляете, какие были бы на нем грифы секретности и за сколькими печатями оно должно было бы храниться в противном случае” <см. в УФН II 1991, т.161. вып. 5. С. 170>. Я согласился, однако мне все еще оставалось непонятным, почему оно вовсе не было засекреченным, а просто сдано в архив. И.И. объяснил так: “Думаю, тогда от нас просто отмахнулись. Сталин и Берия во всю гнали создание атомной бомбы <…>, а тут ученые “мудрецы” лезут с новыми проектами, которые неясно, можно ли осуществить”» [Знакомый…, 1993. С. 180].
Далее С.С. Герштейн в следующих словах описывает отношение к Атомному проекту его основных участников: «В последние годы мне приходилось встречать людей, склонных (задним числом) скептически оценивать эту активность Я.Б. Я считаю это глубоко неправильным и несправедливым. Нельзя судить о прошлом, исходя из настроений и ситуации 90-х годов. Во-первых, вся эта деятельность началась во время войны, в годы смертельной опасности. Во-вторых, в послевоенное десятилетие многие люди, занятые в “проблеме” (не только Я.Б., но и И.Е. Тамм, А.Д. Сахаров) искренне полагали, что ядерное равновесие может быть единственным средством сохранить мир. Этой цели они и служили во всю меру своего таланта и сил, отдавая ей лучшие, наиболее продуктивные годы жизни. Ситуация изменилась к началу 60-х годов, когда выяснилась вся опасность милитаризации и глобального противостояния. Здесь я вынужден снова сослаться на слова Ландау, услышанные от него осенью 1961 г. Дау рассказывал, что он, возмущенный нашими новыми ядерными испытаниями, начатыми после длительного моратория, буквально набросился на Я.Б. со словами: “Это Ваша фирма подбила правительство на новые испытания?” “Нет, — отвечал ему Я.Б., — нам это было не нужно. У нас были люди, выступавшие против” <имелся в виду Сахаров>» [Знакомый…, 1993. С. 175].
