Любопытно, что в Списке должно было быть 44 человека. Но Ландау вычеркнул Владимира Хозяинова. Он сдал все экзамены и стал аспирантом Ландау, затем одно время был секретарем партбюро ИФП. Как вспоминает И.М. Халатников, «Хозяинов отплатил ему <Ландау> черной неблагодарностью. В январе 1953 года. Когда на партийном собрании ИФП обсуждалось «дело» врачей, Хозяинов бил себя в грудь и рассказывал, как Ландау им плохо руководил…» [Капица. Тамм. Семенов, 1998. С. 78].
Номенклатура школы Ландау не исчерпывается только приведенным списком его непосредственных учеников. Естественно, что у большинства крупных ученых — а таковых в списке, как видим, много — возникают свои собственные школы, а у их учеников — в свою очередь есть ученики и т. д.; т. е. творческое наследие Ландау, его методы и навыки передаются из поколения в поколение.
Кроме того, несколько очень крупных физиков-теоретиков взаимодействовали с самим Ландау и его учениками настолько тесно, что по существу слились с его школой и даже считали Ландау своим Учителем, хотя и не сдавали ему теорминимума. Это академики Я.Б. Зельдович, И.М. Лифшиц, В.Л. Гинзбург, А.Б. Мигдал. Гинзбург об этом пишет в следующих словах: «Формально говоря, я не принадлежу к этой школе, поскольку Ландау не был моим руководителем в аспирантуре и я не сдавал теорминимума (кстати, Ландау не раз подчеркивал, как много я потерял, что не сдавал теорминимум, и был в этом совершенно прав)» [Воспоминания…, 1988. С. 78]. И в другой книге: «Я считаю, что математические способности у меня просто ниже средних, аппаратом я всегда владел и владею плохо. Память, особенно на формулы, плохая. <…> Теорминимума Ландау я не сдавал и, если бы и сдал, то с очень большим трудом» [Гинзбург, 2003. С. 396].
О Мигдале И.М. Халатников сообщает следующее: «Об Аркадии Мигдале Ландау мне говорил, что тот был освобожден от сдачи “теоретического минимума” при поступлении в докторантуру Института физических проблем (1940 г.), поскольку приехал из Ленинграда в Москву уже зрелым физиком» [Воспоминания…, 2003. С. 167].
Научные школы, которые создали указанные теоретики, тесно примыкали к школе Ландау, исповедуя те же основные научные и этические принципы.
Характерные черты школы Ландау перечисляет по пунктам и поясняет М.И. Каганов [1998, С. 26]:
1. Научное происхождение. Наряду с прямыми учениками и тесно примкнувшими к Школе Ландау учеными вместе со своими учениками и далее их учениками, «правнуками» и «праправнуками», «в Школу Ландау, естественно, включались те, кто в первые годы существования Института теоретической физики им. Ландау был приглашен в ИТФ из других научных центров. <…> По коллегиальному решению ученого совета ИТФ приглашенные удовлетворяли высоким требованиям, предъявляемым к сотруднику ИТФ. И еще: нельзя не учитывать самоощущения ученого. В своей автобиографии Я. Зельдович пишет: “Как физик-теоретик я считаю себя учеником Льва Давидовича Ландау” [Незнакомый…, 1993. С. 325]». Ясно, что М.И. Каганов имеет в виду подобное «самоощущение» только у крупных ученых. Но, следуя своей мягкой интеллигентной манере изложения, он не предостерегает «всякую мелочь» от попыток примазаться к Школе Ландау. А, может быть, и следовало бы произвести какое-то обрезание: ведь М.И. Каганов причисляет к Школе даже праправнуков. Здесь уже вряд ли возможно составить списки, тем более бесспорные.
2. Профессионализм. «Обвинение в непрофессионализме было в его <Ландау> устах высшей мерой <…> осуждения. <…> Язык, которым пользовались в Школе Ландау, был языком тесно связанных между собой профессионалов, и <…> к нему надо было привыкнуть. Иногда недоразумения возникали из-за различия в языке, из-за непонимания Ландау и его окружением “пришельца”. <…> К профессиональным требованиям, предъявляемым к физику-теоретику, следует отнести владение математической техникой, <…> такой, чтобы математические затруднения, по возможности, не отвлекали внимания от физических трудностей — по крайней мере, там, где речь идет о стандартных математических приемах» [Каганов, 1998. С. 28; Лифшиц в кн.: Воспоминания…, 1988]. Здесь М.И. Каганов приводит одну важную деталь: «…в Школе Ландау не поддерживался интерес к аппарату как таковому, создаваемому безадресно, на всякий случай, авось, пригодится. Часто приходилось слышать: “Зачем это нужно? Какую задачу вы хотите решить?” И если выяснялось, что для решения задачи годится стандартный метод, ему отдавалось предпочтение (особенно, если стандартный метод был проще».
М.И. Каганов рассказывает, как после доклада И.М. Лифшица на конференции ему был задан такой вопрос: «“Почему в конце ваших докладов всегда бывает формула или кривая, а у других физиков даже трудно понять, что доклад окончен?” А меня вопрос удивил, т. к. в то время я <…> практически не слышал докладов по теоретической физике, авторы которых не принадлежали к Школе Ландау».
3. Новаторство. М.И. Каганов пишет об этой черте как об интересе к новым задачам [1998, С. 29].
«Какое искусство продемонстрировали и сколько труда потратили Ландау и Е.Лифшиц на то, чтобы найти кратчайший, но достаточно строгий путь вывода формул! Но главное дело физика-теоретика — получение ответа на новый, ранее не ставившийся вопрос, решение новой задачи. <…> Ландау сказал: “Жизнь слишком коротка, чтобы решать уже решенные задачи”. “Каждый день физики-экспериментаторы преподносят физикам-теоретикам новые “белые пятна”. <…> Но огромным достижением современной теоретической физики является ее методология, позволяющая находить средства и способы их ликвидации. <…> У большинства активно работающих физиков-теоретиков существует уверенность, что общая картина познанной области нам ясна, а ликвидация “белых пятен” — дело времени и желания, и, хотя она может потребовать много сил, огромного таланта и времени, но не пересмотра основных представлений. Проще говоря, есть уверенность: механика (классическая и квантовая), теория относительности, статистическая физика— в своих основах — правильно описывают действительность, естественно, каждая в границах своей применимости”. Никогда в Школе Ландау не принимали всерьез ниспровергателей, пытавшихся улучшить основы современной физики…»
4. Энциклопедичность. «Со смертью Ландау и Фейнмана из физики, по-видимому, ушли последние энциклопедисты. <…> Для Ландау нет априори неинтересных тем. Все, что доступно теоретическому анализу и может быть доведено до получения нового, неизвестного ранее результата, достойно внимания. Конечно, речь не идет о тривиальных задачах.
Ландау их достаточно строго отметал». Далее М.И. Каганов конкретизирует: «Эту черту (широту интересов) я бы назвал отсутствием снобизма, <…> независимостью от моды» [Там же, С. 31].
5. «Способность самим создать новую моду», по М.И. Каганову, есть пятая черта Школы Ландау: «Она умела моду приспосабливать к своему стилю, а не наоборот». «Работы, выполненные в Школе Ландау и, прежде всего самим Ландау, несомненно, были нередко “законодателями моды”. Приведу лишь один пример: теория Ферми-жидкости» [Там же, С. 32].
6. Мировой класс, отсутствие признаков провинциализма — так можно понять М.И. Каганова, переходящего к характеристике шестой черты Школы Ландау: «Трудность общения, невозможность участвовать в важных конференциях и семинарах (зарубежом) <…> не давали права на снижение требовательности при оценке приоритета работы. Даже тогда, когда из-за отсутствия своевременной информации кто-то переоткрывал уже открытое кем-то за границей. “Не повезло, жаль, конечно”, но никакой скидки» [Там же, С. 33].
7. Абсолютная научная честность. «Никто никогда не приписывался к чужим работам, даже если имел такую возможность — на правах сильного (например, руководителя отдела). Десятки лет я работал под руководством И.М. Лифшица, многие годы в непосредственном контакте с ведущими физиками Школы Ландау, и я не помню ни одной жалобы, ни одного разбирательства присвоения результатов» [Там же, С. 33].
