После третьей банки пива многое прояснилось. Я вдруг поняла, что постичь внутреннюю структуру жизни другого человека возможно, только проследив его движение по одному и тому же лабиринту. Когда человек, за которым вы следите, раз пятьдесят попытается запутать след, на пятьдесят первый у него неизбежно появится соблазн сократить путь.

В этом было некоторое сходство с отсутствием у моей матери какого-либо интереса к книгам о путешествиях. Они скучны, заявляла она, потому что с самого начала понятно: по какой бы опасной тропе ни отправился рассказчик, он успешно доберется до цели и напишет еще и следующую такую же книгу.

– А если автор и герой – разные люди? – спрашивала я. – Если автор намеренно стремится запутать читателя, что тогда?

Я выключила телевизор, оставила телефон сестры у портье на случай, если Рэму потребуется мне срочно что-то передать, и отправилась с визитом в грот Просперо.

Когда Миранда выходила замуж за Проспера, он жил в большом старом доме на Малабарском холме. Совсем недавно тот дом снесли, и они переехали в фешенебельную квартиру на верхнем этаже нового жилого строения, возведенного на том же месте.

Проспер не пытался под маской притворной радости скрыть свое бросавшееся в глаза раздражение от моего неожиданного визита в его гнездышко.

– Роз, вам следовало бы предварительно позвонить. Ваша сестра снова в больнице. Немного повысилось давление, но она пробудет там до утра. И сегодня посетителей уже не пускают.

– А вы не хотите пригласить меня войти?

– В данный момент это не совсем удобно.

– Ерунда, Проспер! – послышался мужской голос за его спиной. – Мы уже закончили все дела.

Мой свояк с явной неохотой сделал шаг назад, и я заметила, как он элегантно вписался в дворцовое одеяние эпохи Великих Моголов, висевшее за стеклом, вделанным в стену, штукатурка на которой была отполирована до такой степени, что начала напоминать великолепно выделанную кожу. Я подумала, сколько же сотен искусных пальцев и сколько сотен часов работы потребовалось для достижения такого эффекта. Освещение было недостаточно ярким, чтобы прочесть мелкий шрифт в конце контракта, но вполне достаточным, чтобы понять – каждая деталь в квартире сочетает в себе высочайшие проявления современных требований к хорошему вкусу с богатством, древность и респектабельное происхождение которого никто и никогда не осмелится подвергнуть ни малейшему сомнению. И словно для того, чтобы еще больше усилить это мое сравнение, в распахнутую дверь из передней в гостиную виднелся открытый чемоданчик со старинными золотыми монетами.

Я попыталась представить свою сестру, ту сестру, которую я знала, во всем этом антураже и не смогла.

Вход в гостиную был обрамлен двумя колоннами в стиле храмовых колонн Гуджарати, настолько высокими, что под ними без труда прошел бы и слон. Гостиная была так велика, что слон мог бы не только пройти, но и сплясать там с чайным подносом в хоботе. В ней раза два определенно уместилась бы бальная зала «Савоя». А вдоль одной из стен в ряд, словно участники бала, выстроились раджи XVIII века в виде портретов в золотых рамах. У меня тоже возникло ощущение, что вот-вот должен начаться бал.

– Неплохая квартирка, – заметила я, постучав по одной из рам. – Высококачественная позолота. Кстати, в этом виде золочения все зависит от исходного гипса. Он должен быть идеально сухим, в противном случае в процессе полировки его можно серьезно повредить.

Опытные позолотчики, такие, как моя мать, например, умеют определять степень его готовности с помощью легкого постукивания по поверхности или слегка проведя по ней полировальным камнем. Некоторые из древнейших полировальных инструментов делались из волчьих или собачьих зубов.

– На самые большие полировальные камни шел гематит, что в переводе значит «кровавый камень», – продолжала я. – У крови с камнем долгая связь.

Я еще раз постучала по гипсу, на этот раз не столь осторожно – давали знать последствия трех банок пива. Длинные ресницы Проспера несколько раз нервно вздрогнули, но это был единственный намек с его стороны на неудовольствие моим поведением.

– Я полагаю, все это – имущество вашего семейства?

Он посмотрел по сторонам.

– Кое-что, а кое-что принадлежало семейству Майи.

– Должно быть, у них тоже была куча денег.

Он едва заметно нахмурился.

Его партнер тоже, по-видимому, не относился к тем, кто считает золото вульгарным. От золотого браслета на левом запястье до шелкового белого костюма – все в нем сияло новизной и безупречностью. Все, за исключением кожи. Лицо покрыто дорогим кремом, одним из тех, что обещают вечную юность. И при этом мужчину нельзя назвать хорошей рекламой для элитной косметики. Кожа его отличалась цветом и качеством старого прогорклого масла.

Мой свояк пробормотал мне имя своего гостя так, словно хотел, чтобы я его не разобрала. Видимо, большой богач, заключила я, хотя Проспер на этот счет и не сделал никаких уточнений. Когда мужчина встал и начал прощаться, у меня возникло ощущение, что от него должно остаться жирное пятно на обивке роскошного дивана. А в тот момент, когда я решила, что настало время вырвать у него свою руку, которую он необычайно долго пожимал на прощание, он неожиданно поднес ее к губам для поцелуя.

– Я испытываю совершенно искренний восторг по отношению к Би-би-си, – сказал он, уставившись на мою грудь с таким видом, словно собирался брать у нее интервью.

– Я не состою в штате, – ответила я. – И вообще собираюсь бросить все это. Меня не удовлетворяет качество аудитории, для которой мы теперь работаем.

Когда Проспер предложил мне выпить, я попросила виски.

– Двойное.

– Со льдом? – спросил он.

На мгновение я задалась вопросом: а из какой воды сделан лед, из кипяченой или нет? Но тут же отбросила эту мысль.

– Как можно больше.

Я села подальше от того места, где сидел предыдущий гость Проспера, и проглотила свое виски как материнское молоко. Алкоголь сразу же ударил в голову, вступив в смертельный союз с выпитым ранее пивом и наделив меня тем беззаботным чувством нереальности всего происходящего, которое в интервью с гангстерами и возможными работодателями может привести к непоправимой катастрофе.

– Кажется, вы полностью оправились после того инцидента в священных пещерах? – спросил Проспер. – Наверное, помогло и посещение бассейна.

– Возможно. – Я посмотрела на него многозначительным взглядом. – Вы, случайно, никому из своих важных друзей не говорили, что я собираюсь посетить эти пещеры?

– Я вас не совсем понимаю, Розалинда.

Проспер нахмурил свое высокое чело.

О, какой превосходный актер мой свояк!

– Я прокручивала в памяти весь этот инцидент, – ответила я, – так как захотела получить ответ на вопрос: случайно ли те ребята украли у меня альбом Сами? И прихожу к выводу, что они знали, за чем охотились.

– Сами? – переспросил покрытый омолаживающим кремом гость и тоже нахмурил лоб.

Его нахмуренное чело, однако, не производило столь же убедительного впечатления, как выражение лица моего свояка, но ведь этот человечек явно не мог похвастаться и столь длительной театральной карьерой.

– Вы ведь помните Сами, Проспер? – спросила я, подчеркнуто игнорируя его друга. – Скульптуру из песка, которую нашли на пляже Чоупатти? Того самого Сами, который слонялся у вашего офиса в момент... гм... гибели вашей первой жены? Фотографии, на которых оказался запечатлен этот Сами, наверняка заставили вас основательно попотеть.

– О чем ты говоришь, Роз? Какие фотографии?

Я поднялась и налила себе еще полпинты убийственного виски, виски от убийцы, громко стуча кусками льда и устремив на молодящегося гостя уничтожающий взгляд. Знай наших: Роз Бенгал, репортер-профессионал, хитрая бестия и известный детектив, идущий по пятам опасных преступников.

– Меня больше всего поражает, – заметила я, – что все в этом городе знают, что вы организовали убийство своей жены и никто ничего не пытается предпринять против вас.