Я вылезла из машины и стала перебегать дорогу, рискуя поскользнуться и упасть. Стучаться в дверь отдела реквизита не было нужды: она уже была открыта. Охранник спал глубоким сном, опустившись на стол, и, естественно, не заметил моего прихода. Я грубо потрясла его за плечо, и голова его вдруг бессильно соскользнула с рук: с одной стороны на его лице виднелся темно-красный след от удара. Я колебалась, разрываемая между требованиями здравого смысла и необходимостью защитить фигуру, чьи уродливые восковые черты хранили ключ к единственной надежной улике. Я вновь перебежала дорогу к машине.

– Томас, вызывайте полицию.

– Пожалуйста, мисс, подождите здесь, если там действительно произошло что-то серьезное. Телефоны полиции могут не работать после такого ливня.

– У нас нет времени. Роби уже может находиться внутри здания.

– Я пойду с вами. – Хрупкий смуглый мужчина на шесть дюймов ниже меня ростом, у которого голова набита поэзией и кино.

– Нет, Томас. Если я не вернусь через десять минут и полиция не появится, тебе придется поехать в участок и доставить их сюда.

– Но зачем вы туда пойдете? Этот Роби, он же не член вашей семьи.

Я вылезла из машины и в третий раз перебежала дорогу.

Когда я открыла дверь из проходной в главные помещения Центрального отдела реквизита, ливень начался снова, и свет мгновенно погас. Карманный фонарик отбрасывал тонкий лучик света передо мной, впереди виднелись голубые лампочки аварийного освещения, придававшие интерьеру сходство с лунным пейзажем в раскрашенном от руки черно-белом Фильме. Я не слышала собственных шагов – их заглушал шум ливня. Мне показалось, что кто-то наблюдает за мной из темноты, и я быстро направила фонарик в сторону. В узкую полосу тусклого света попала фотография Неру в рамке, отца современной Индии; его худощавое аристократическое лицо неодобрительно взирало на мое непрошеное вторжение. Рядом находился крайне неудачный рисованный портрет его единственной дочери, Индиры Ганди, на котором она подозрительно напоминала Голду Меир. Еще дальше висели изображения ее сыновей Санджая и Раджива. Один Ганди сменял Другого Ганди, партия Индийский Национальный Конгресс исчезала где-то в глубинах коридоров власти, уходя в отдаленное будущее, в дурную бесконечность совершенной неизменности.

Я остановилась и снова прислушалась, явно услышав шум, нехарактерный для этого места. Нечто, напоминающее мяуканье совсем крошечного котенка. С верстака напротив я схватила позолоченную статуэтку Шивы, размером и весом сходную с кеглей из боулинга. Звук раздался снова, на этот раз громче. Я сунула фонарик в карман.

Дверь в «Музей ран» была слегка приоткрыта, внутри, кроме голубоватого аварийного освещения, был еще какой-то белесый свет. Прижавшись к стене, я продвинулась немного вперед, чтобы заглянуть в щель. Музейное помещение имело форму буквы "L", более длинная вертикальная черта которой уходила вправо от меня. Дверь же располагалась в углу короткой черты, причем таким образом, что я не могла видеть остальную часть комнаты слева.

Я предположила, что звуки исходят из противоположного конца комнаты. Если я присяду на корточки и проберусь в ту ближайшую ко мне часть помещения, в которой Сатиш хранит свои скульптуры, меня не должны заметить.

И, как всегда, я просчиталась.

Проскользнув в дверь, я оказалась столь же незаметной, как старый каторжник в полицейском строю. Две голубые тени разбежались в обе стороны от меня, увеличенные двумя большими прожекторами, расставленными на полу. Фрагмент из какого-нибудь старого немецкого экспрессионистского фильма тридцатых годов. Высокий мужчина в белом костюме стоит, повернувшись ко мне спиной. Молодой человек сидит на стуле. Человек невысокого роста сидит на другом стуле между бледной фигурой из латекса с расплющенным лицом и фигурой, у которой шея перерезана почти до самого позвоночника. Низенький человек курит дешевую индийскую сигарету и выглядит скучающим.

Моя первая мысль, что Викрам Рейвен заработался допоздна, а высокий человек – один из студийных парикмахеров, занимающийся изготовлением париков для моделей Сатиша. На полу вокруг молодого человека, сидящего на стуле, лежат кучки темных волос, голова его уже почти полностью обрита. Стрижка жертвы. Оба мужчины удивленно повернулись в мою сторону. Юноша оставался совершенно неподвижен. Это был Роби. Звуки, напоминающие крики котенка, исходили из окровавленной дыры, в которую превратился его рот.

– Как! Мисс Розалинда! – воскликнул человек в белом костюме. – Полагаю, мой охранник халатно отнесся к своим обязанностям.

– Эйкос.

– Как мило с вашей стороны, что вы решили присоединиться к нашей небольшой вечеринке, – сказал он и приветливо улыбнулся.

Вслед за этим что-то тяжелое опустилось мне на голову, и воцарилась полная тишина.

Когда я пришла в себя, обнаружила, что сижу рядом с Роби. Запястья и лодыжки у него были привязаны к стулу, и он, по-видимому, был без сознания. Принимая во внимание его состояние, парню лучше пребывать в полной бесчувственности. Эйкрс придвинул табурет и сидел теперь перед нами, покачивая ногой и что-то мурлыча себе под нос. На нем была черная майка с золотыми блестками и надписью «Парк юрского периода приближается!». В руке он держал мою статуэтку Шивы. Рядом со мной стоял "В" или "С", кто-то из них, тот, который не хромал. Его мачете лежало у меня на колене. Оба выглядели довольно беззаботными. В одной руке Эйкрс держал опасную бритву и носовым платком стирал с нее кровь.

– Оказывается, моей охране захотелось посмотреть, что вы задумали, прежде чем вмешиваться, – сказал Эйкрс. Он поднял вверх Шиву. – Не этим ли вы хотели воспользоваться в качестве оружия?

"В" или "С" засмеялся. Неожиданно взмахнув рукой, Эйкрс нанес удар позолоченной фигурой по голове Роби. Ее изогнутый локоть пробил парню голову за ухом. Эйкрс отбросил статуэтку.

– Неплохо, – произнес он. – Дело в том, – продолжал он таким тоном, как будто я прервала их долгий разговор, – что у нас появились некоторые трудности с получением информации от вашего дружка. Вы, несомненно, сможете нам помочь.

Я покачала головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от головокружения. Сколько времени прошло с тех пор, как Томас позвонил в полицию? Если я скажу Эйкрсу, где находятся фотографии, как поступит он с нами в этом случае? Есть ли у нас с Роби вообще хоть какой-то шанс? Смогу ли я водить Эйкрса за нос достаточно долго, пока не приедет полиция?

Эйкрс принял мое движение за отрицательную реакцию на его слова.

– А я, когда делал свое предложение, надеялся, что вы прислушаетесь к голосу разума. Я ведь разумный человек. Видите, мы даже вас не связали. На сей раз мы решили поступить несколько иначе: после каждого вопроса, на который вы не даете ответ, мы продолжим наши убеждения на вашем друге. Не коряво звучит?

Прежде чем я успела что-то ответить, он подошел к Роби и как бы невзначай, без нажима, лишь слегка провел бритвой по его щеке. Выражение сосредоточенности на физиономии Эйкрса делало его похожим на художника, получающего утонченнейшее духовное наслаждение от исполняемой работы. Он словно писал картину тонкой кистью и алой краской, ниточка крови следовала за его бритвой, медленно запекалась и затем снова начинала течь. Эйкрс остановился, как только дошел до шеи Роби, сделал шаг назад, словно чтобы оценить свое творение, а затем бросил взгляд в мою сторону, ожидая эмоциональной оценки своего творчества.

– Прекратите! – воскликнула я, чувствуя, что слезы катятся у меня по щекам. – Мой шофер поехал в полицию.

Эйкрс расхохотался:

– И вы доверяете бомбейским таксистам?

Он снова начал резать щеку Роби.

– Прекратите! – снова крикнула я. – Скажите, что вы хотите узнать.

– Она все еще продолжает строить из себя невинную дурочку. – Он покачал головой и раздраженно щелкнул зубами. – Это же совершенно бесполезно. У меня когда-то был великолепный чертежный скальпель, оставлявший параллельные надрезы, напоминающие железнодорожные пути, но я его потерял.