Корки подозревал, что, помимо прочего, Троттер рассматривал дирижабль и как транспортное средство, на котором он мог улизнуть в тот самый момент, когда пришедшая к власти диктатура заблокирует транспортные магистрали во всех мегаполисах вроде Лос-Анджелеса и на прилегающих к ним территориях. Должно быть, он видел себя улетающим от тоталитаристов под серпом луны, света которого едва хватало для навигации. Невидимый с земли, он плыл над дорожными блокпостами и концентрационными лагерями, на север, в сельскохозяйственную глубинку, к горным отрогам, где бы приземлился и продолжил бегство уже на своих двоих, от одного заранее приготовленного убежища к другому.

Троттер оторвал Корки от созерцания развалин chateau.

— Мы взлетим через пять минут.

Его команда из двух человек проводила последние проверки систем и оснастки дирижабля.

Троттер привлек двух бандитов, которые помогали ему в распространении «экстази». Доставив Корки в Палаццо Роспо и вернувшись к развалинам, Троттер намеревался их убить после того, как парни заякорят опустившийся к самой земле дирижабль.

— Я не слышал, чтобы ты заряжал аккумуляторы, — заметил Корки.

— Я зарядил их до приезда сюда.

— В воздухе мы не сможем включить двигатель, ни на минуту.

— Знаю, знаю. Слушайте, разве мы об этом уже не говорили? Для столь короткого полета двигатель нам не понадобится, учитывая, что ветра практически нет.

Два пропеллера дирижабля, установленные позади гондолы, приводились в движение двигателем от газонокосилки. От вращающихся лопастей шума было немного, но треск двигателя сразу бы выдал их присутствие.

— При слабом встречном ветре на аккумуляторах можно лететь два часа. Но мне не нравится дождь.

— Он уже еле капает.

— Молния. При мысли о молнии меня пробирает понос. И вы должны испытывать то же самое.

— Баллон наполнен гелием, не так ли? — Корки указал на три больших металлических цилиндра, ранее наполненных сжатым газом. — В «Гинденбурге» был водород. Я думал, гелий не горит и не взрывается.

— Взрыв меня не волнует. Я боюсь, что в нас ударит молния! И если она не сможет пробить оболочку и зажечь ее, ей по силам зажарить нас в гондоле.

— Буря стихает. Никаких молний нет и в помине, — заметил Корки.

— Но они были, утром и днем.

— Лишь несколько. Троттер, я говорил, мы контролируем погодные явления. Когда нам нужна молния, она ударяет куда требуется, а когда нам не нужна молния, ни одна не вырвется из облаков.

Помимо того, что в дирижабле Троттера вместо водорода использовался негорючий гелий, он, в отличие от цеппелина, не имел жесткого каркаса. Оболочка «Гинденбурга», длина которого не уступала высоте Эйфелевой башни или четырем «Боингам-747», поставленным в затылок друг другу, натягивалась на стальной армированный каркас, в котором находились шестнадцать гигантских газовых ячеек, изготовленных из хлопчатобумажной ткани со специальным газонепроницаемым покрытием. Баллон же дирижабля Троттера, как и любого дирижабля, представлял собой надувной мешок.

Не тоскуя о клубнике и не вращая в ладони три металлических шарика, а-ля Богарт в фильме «Бунт на „Кайне“, капитан Квик фон Гинденбург всмотрелся в клубящийся над головой туман, словно пытаясь рассмотреть сквозь него облака. На его лице отражалась тревога. Отражалась злость. С мокрыми оранжевыми волосами, прилипшими к черепу, с выпученными глазами и моржовыми усами, он выглядел как карикатурный человечек.

— Мне это совершенно не нравится, — пробормотал он.

На третьем этаже, в северном конце западного крыла, напротив апартаментов общей площадью три с половиной тысячи квадратных футов, включавших спальню Лица, находилась синяя дверь, к которой и подошел Этан. Во всем особняке второй такой двери не было.

Мин ду Лак увидел этот оттенок синего во сне. Согласно миссис Макби, из оттенков синего, которые декоратор по интерьеру показывал духовному наставнику, того удовлетворил только сорок шестой вариант, который целиком и полностью соответствовал увиденному во сне.

Как выяснилось, эта синева совпадала с той, что можно увидеть на любой коробке с макаронами «Ронзони»[84].

Одного лишь выделения специальной телефонной линии для звонков мертвых и установки на ней автоответчика оказалось недостаточно для серьезного изучения феномена. Потребовалась специальная комната для монтажа оборудования, которое не ставилось на простой автоответчик. Манхейм и Мин ду Лак объявили, что вход в эту комнату запрещен, что это не комната, а храм, священное место, отделенное от остального особняка той самой синей дверью.

Врезного замка на ней не было, только обычный, с щелью под ключ в рукоятке. При необходимости Этан мог легко вышибить этот замок.

Но прибегать к столь радикальным мерам не потребовалось. Кредитная карточка, вставленная между дверью и косяком, утопила в дверь подпружиненный язычок замка, и синий барьер распахнулся, открыв комнату размером шестнадцать на четырнадцать футов с окнами, закрытыми фанерой. Стены и потолок обтягивал белый шелк. На полу лежал белый ковер. Так что внутри вся комната, за исключением двери, сияла белизной.

По центру стояли два белых стула и белый стол. На столе и под ним громоздилось электронное оборудование, обеспечивающее работу мощного компьютера. Все компоненты были в белых корпусах, логотипы производителей закрасили белым лаком для ногтей. Даже провода и те были белыми.

В общем, при ярком освещении в комнате человек мог бы подхватить «снежную слепоту». Лампы в нишах под потолком включались автоматически, как только кто-то переступал порог, но их мягкий свет, отрегулированный заранее, не резал глаз, наоборот, заставлял белый шелк мерцать, как мерцают снежные поля в зимних предвечерних сумерках.

Ранее Этан побывал в этой комнате лишь однажды, в свой первый день на новой работе.

Компьютер и поддерживающее оборудование работали двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Этан сел на один из белых стульев.

На белом автоответчике индикаторная лампочка не горела. В данный момент никто не звонил по линии 24.

Синий экран монитора, другого оттенка, чем дверь, был единственным цветовым пятном во всей комнате. На нем рядами расположились белые иконки.

Он никогда не пользовался этим компьютером. Впрочем, программное обеспечение, сортирующее входящие звонки, не отличалось от того, что использовалось в других компьютерах особняка.

К счастью, буквы, цифры и символы на клавиатуре не были закрашены белым. Даже клавиши остались сероватыми, как при изготовлении. В сравнении с окружающей белизной, клавиатура казалась цветовым буйством.

Этан вытащил на экран информацию, точно так же, как проделывал это для линий с 1-й по 23-ю. Он хотел знать, сколько раз звонили по линии 24 за последние сорок восемь часов.

Ему говорили, что обычно по линии 24 за неделю поступает пять-шесть звонков. В основном кто-то неправильно набирает номер или звонят коммивояжеры, которые хотят что-то продать.

Но за последние понедельник и вторник по линии 24 позвонили пятьдесят шесть раз. Столько звонков обычно поступало за шесть недель.

Он еще вчера почувствовал, что звонят по линии 24 чаще, чем обычно, но и представить себе не мог, что звонок раздавался практически каждые пятьдесят минут.

Температура в комнате переговоров с мертвыми поддерживалась на уровне шестидесяти восьми градусов[85], как было и во сне Мина. В этот вечер, по разумению Этана, она значительно упала.

Просматривая список, Этан обратил внимание, что во всех пятидесяти шести строках отсутствует номер, с которого звонили. Это означало, что коммивояжеров среди звонивших не было, поскольку по требованию закона они не имели права ставить на своем телефонном аппарате блокиратор номера.

Возможно, кто-то из звонивших, имевших право на установку блокиратора, неправильно набирал номер. Но Этан не верил, что за сорок восемь часов под эту категорию могли подпасть все пятьдесят шесть звонков. То есть звонили из того места, где телефонная компания не могла предложить свои услуги.