Этан дернулся, словно от удара электрическим током, вдохнул с отчаянием тонущего. Каким же сладким, свежим и чистым показался ему воздух. Он шумно выдохнул.

Никакой раны в животе. Никакой раны в груди. Волосы сухие, на них не упало ни капли дождя.

Сердце колотилось, колотилось, как кулак сумасшедшего, барабанящий в обитую мягким материалом дверь одиночки с обитой мягким материалом стенами.

Никогда в жизни Этан Трумэн не видел такого ясного, такого четкого, такого реального кошмара, со множеством мельчайших подробностей, как только что приснившийся ему визит в квартиру Райнерда.

Он посмотрел на часы. Если и заснул, то сон этот занял не больше минуты.

Не мог он столько увидеть во сне за одну минуту. Никак не мог.

Дождь смыл остатки грязи с ветрового стекла. Отделенный от него пальмами, с крон которых лилась вода, многоквартирный дом ждал, уже более не расплываясь перед глазами, но теперь навеки став непохожим на все другие дома.

Откинувшись на подголовник, чтобы продумать, как лучше добраться до Рольфа Райнерда, Этан не чувствовал никакой сонливости. Даже усталости.

Он не сомневался, что не мог заснуть на одну минуту. Чего там, не мог заснуть и на пять секунд.

Если первый «Феррари» был частью сна, то второй спортивный автомобиль предполагал, что реальность теперь точно следует тропой кошмара.

И хотя он перестал жадно хватать ртом воздух, сердце продолжало биться, как паровой молот, устремившись в погоню за объяснением случившегося, но объяснение это, набрав еще большую скорость, уносилось все дальше и дальше.

Интуиция подсказывала: нужно уехать, немедленно, найти кофейню, выпить большую чашку кофе. Заказать самый крепкий, способный растворить палочку для помешивания напитка.

И хотя годы работы в полиции научили его доверять интуиции, точно так же, как ребенок доверяет матери, он заглушил двигатель и вышел из «Экспедишн».

Никто не спорит: интуиция — важнейшее средство из арсенала выживания. Но честность перед самим собой стоит даже выше интуиции. И он не мог не признаться себе, что хочет уехать не для того, чтобы найти спокойное местечко и предаться там размышлениям в духе Шерлока Холмса, а потому, что страх вцепился в него мертвой хваткой.

А страх не должен победить. Если коп хоть раз уступает страху, то перестает быть копом.

Разумеется, он уже не коп. Ушел со службы более года тому назад. Работа была для него смыслом жизни при жизни Ханны, но за годы, прошедшие после ее смерти, стала отступать на второй план. Теперь он не верил, что может что-то изменить в этом мире. Хотел выйти из игры, повернуться спиной к отвратительной стороне человеческой сущности, с которой повседневно сталкивается детектив отдела расследования убийств. Мир Ченнинга Манхейма находился на максимальном удалении от этих реалий и при этом позволял зарабатывать на жизнь.

Однако, пусть он и расстался с жетоном детектива, пусть ушел со службы, по натуре он оставался копом. Мы все такие, какие есть, кем бы ни хотели быть, кембы ни старались прикинуться.

Засунув руки в карманы кожаной куртки, ссутулившись, словно дождь непомерной ношей лег на плечи, Этан перебежал улицу, нырнул в подъезд многоквартирного дома.

С куртки вода закапала на мексиканскую плитку пола. Лифт. Лестница. Как и должно быть. Как было.

Запах поджаренного на завтрак мяса и «травки», воздух такой густой, что забивал горло, словно слизь.

Два журнала на столике. Оба адресованы Джорджу Киснеру.

Этан поднялся по лестнице. Ноги подгибались, руки тряслись. На площадке остановился, несколько раз глубоко вдохнул, постарался совладать с нервами.

В доме царила тишина. В это меланхоличное утро понедельника через стены не доносились ни голоса, ни музыка.

Ему почудилось, что он слышит поскребывание вороньих когтей по железному забору, хлопанье крыльев и панике улетающих голубей, щелканье клювов. Но он шал, что все эти звуки — только часть голосов дождя.

И даже чувствуя тяжесть пистолета в наплечной кобуре, Этан сунул руку под куртку, взялся за пистолет, чтобы убедиться, что взял его с собой.

Вытащил руку, оставив пистолет в кобуре.

Капельки дождя, смочив все волосы на затылке, скатились за шиворот, вызвав непроизвольную дрожь.

В коридоре второго этажа он даже не взглянул на квартиру 2Д, жилец которой, Джордж Киснер, не стал бы реагировать ни на звонки, ни на стук в дверь, и сразу направился к квартире 2Б. Едва не развернулся, чтобы позорно бежать, но сумел взять себя в руки.

После звонка яблочный человек едва ли не сразу распахнул дверь. Высокий, сильный, уверенный в себе, он и не думал пользоваться предохранительной цепочкой.

— Джим дома? — спросил Этан.

— Вы ошиблись квартирой, — ответил Райнерд.

— Джим Брискоу? Правда? Я думал, он тут живет.

— Я живу здесь больше шести месяцев.

За Райнердом виднелась черно-белая гостиная-столовая.

— Шесть месяцев? Неужто прошло так много времени? — Голос звучал фальшиво даже для самого Этана, но он продолжил: — Да, пожалуй, может, даже семь.

Со стены напротив двери сова смотрела на него огромными глазами, ожидая выстрела.

— Послушайте, а Джим не оставил нового адреса?

— Я никогда не встречался с прежним жильцом. Темный блеск глаз Райнерда, жилка, пульсирующая

на виске, напряженность уголков рта на этот раз послужили Этану предупреждением.

— Извините, что потревожил вас.

А когда он услышал приглушенный звук работающего телевизора Райнерда, мягкий рев льва «МГМ», без задержки повернулся и направился к лестнице. Понимал, что уходит подозрительно быстрым шагом, и старался не перейти на бег.

Миновав пролет, на площадке Этан, следуя инстинкту самосохранения, повернулся, вскинул голову, увидел, что Рольф Райнерд молча наблюдает за ним с верхней ступеньки. В руках яблочного человека не было ни пистолета, ни пакета чипсов.

Без единого слова Этан преодолел оставшийся пролет. Открывая входную дверь, вновь обернулся, но Райнерд не стал спускаться по лестнице.

Вернувшись за руль «Экспедишн», Этан завел двигатель, включил обогреватель.

Крепкий двойной кофе в ближайшей кофейне уже не казался адекватным решением проблемы. Он не знал, куда же ему ехать.

Предчувствие. Предвидение. Откровение. Проницательность. «Словарь „Сумеречной зоны“ страница за страницей пролистывался в библиотеке его головы, но никак не мог объяснить случившееся с ним.

Согласно календарю до официального прихода зимы оставался еще день[5], но его кости уже чувствовали ее наступление. Представить себе не мог, что в Южной Калифорнии можно так мерзнуть.

Он поднял руки, чтобы посмотреть на них, не знал, что они могут так трястись. Пальцы побелели, ногти стали белыми до самого полукруглою основания.

Но бледность пальцев и дрожь рук не столь уж сильно взволновали Этана. В отличие от того, что он увидел под ногтями правойруки. Некую темную, красновато-черную субстанцию.

Долго смотрел на нее, не решаясь определить, реальная она или только ему чудится.

Наконец ногтем левого мизинца вытащил из-под ногтя большого пальца малую голику загадочного вещества, неведомо как попавшего под ногти всех пятяпальцев правой руки. Субстанция оказалась чуть влажноватой, липкой.

С неохотой Этан поднес ее к носу. Нюхнул раз, другой и, пусть запах был очень слабым, опустил руку: все стало ясно.

Под пятью ногтями правой руки Этана была кровь. И с определенностью, обычно не свойственной человеку, знающему, сколь неопределенен мир, в котором он живет, Этан мог утверждать, что кровь эта, после проведения соответствующих анализов, окажется его кровью.

Паломарская лаборатория в северном Голливуде занимала одноэтажное, приземистое, построенное из бетонных блоков здание, с такими маленькими и расположенными далеко друг от друга окнами и с такой низкой, с минимальным наклоном железной крышей, что более всего оно напоминало бункер.