Сидя у стола, с банкой коки в руке, он размышлял над элементами головоломки.

Маленькая банка, с двадцатью двумя дохлыми божьими коровками. Hippodamia convergens, из семейства Coccinellidae.

Другая банка, побольше, в которую он вернул десять дохлых улиток. Малоприятное зрелище.

Банка, возможно из-под маленьких огурчиков, с девятью обрезками крайней плоти, плавающими в формальдегиде. Десятую уничтожили в лаборатории в процессе анализа.

Сдвинутые шторы заглушали дробь дождя, барабанящего в окна, угрожающий вой ветра.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти…

По какой-то причине взгляд Этана сместился на телефонный аппарат, хотя тот и не зазвонил. Индикаторная лампа не мигала ни на линии 24, ни на остальных 23 линиях.

Он вскрыл банку колы, глотнул газировки.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти…

«Ооодилии-ооодилии-оо».

Может быть, мистер Трумэн поскользнулся, упал и ударился головой, может быть, лежит без сознания и не слышит звонков. Может, его унесло в ту землю, что лежит за зеркалом. Может, он просто забыл изменить компьютерную программу, и звонки по линии Фрика не раздаются в его квартире.

Звонивший не сдавался. После двадцати одного повторения этой глупой, радующей ребенка мелодии Фрик понял: если он не снимет трубку, ему придется слушать ее до утра.

Дрожь собственного голоса его, конечно, не порадовала, но он ответил в привычной манере: «Блевотное кафе „У Винни“, где подают мороженое, которое вы жрете, а потом высираете».

— Привет, Эльфрик, — поздоровался Таинственный абонент.

— Я никак не могу понять, то ли вы извращенец, то ли друг, как и говорили. Я склоняюсь к тому, что вы — извращенец.

— Ты склоняешься не в ту сторону. Оглянись в поисках истины, Эльфрик.

— И на что мне оглядываться?

— На то, что находится рядом с тобой в библиотеке.

— Я на кухне.

— Теперь-то ты уже должен понять, что лгать мне бесполезно.

— Моим глубоким и тайным убежищем станет одна из больших духовок. Я заползу туда и захлопну крышку.

— Тогда лучше обмажься маслом, потому что Молох включит газ.

— Молох уже побывал здесь.

— То был не Молох. Я.

После такого откровения Фрик едва не бросил трубку на рычаг.

— Я заглянул к тебе, чтобы ты, Эльфрик, понял, что тебе действительно грозит опасность, а время действительно на исходе. Будь я Молохом, из тебя уже сделали бы гренок.

— Вы вышли из зеркала? — на мгновение любопытство и изумление пересилили страх.

— И ушел в зеркало.

— Как вы можете выходить из зеркала?

— Чтобы найти ответ, оглядись, сынок. Фрик оглядел библиотеку.

— И что ты видишь? — полюбопытствовал Таинственный абонент.

— Книги.

— Да? Накухне у тебя много книг?

— Я в библиотеке.

— Ага, правда. Есть надежда, что ты избежишь хотя бы какой-то беды. А что ты видишь, кроме книг?

— Письменный стол. Кресла, диван.

— Оглядывайся, оглядывайся.

— Рождественскую ель.

— Уже теплее.

— Теплее? — переспросил Фрик.

— И что позвякивает и поблескивает?

— Не понял?

— И состоит из шести букв.

— Ангелы, — Фрик смотрел на множество ангелов с горнами и арфами, облепившими дерево.

— Я путешествую посредством зеркал, тумана, дыма, прохожу через двери из воды, поднимаюсь по лестницам теней, мчусь по дорогам лунного света, мои транспортные средства — надежда, вера, желание. Автомобиль мне больше не нужен.

Фрик сжал трубку так сильно, что заболела рука, словно надеялся услышать от мужчины из зеркала что-то еще, не менее обнадеживающее.

Но Таинственный абонент ответил молчанием на молчание.

Фрик и раньше понял, что судьба столкнула его с чем-то потусторонним, но вот про такое точно не думал.

Наконец, вновь с дрожью в голосе, поменялась только ее причина, он спросил:

— Вы говорите мне, что вы — ангел?

— А ты веришь, что я могу им быть?

— Мой… ангел-хранитель?

Мужчина из зеркала ушел от прямого ответа.

— Вера в этом деле очень важна, Эльфрик. Во многом мир такой, каким мы его сознаем, и наше будущее формируется нами.

— Мой отец говорит, что наше будущее определяется звездами, а наша судьба задается в момент нашего рождения.

— Многое в твоем старике достойно восхищения, Эльфрик, но от его суждений о будущем и судьбе на милю несет говном.

— Bay, так ангелы могут говорить «говно»?

— Я только что сказал. Но я в этом новичок, поэтому могу совершать ошибки.

— У вас все еще тренировочные крылья?

— Можно сказать, и так. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, Эльфрик. Но я один не могу гарантировать твою безопасность. Ты должен помочь спасти себя от Молоха, когда он придет.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти… На столе Этана среди прочего стояла и банка из-под пирожных в форме кошечки, которую заполняли двести семьдесят фишек — три раза по девяносто с буквами О, W и Е.

Owe. Woe. Wee woo. Ewe woo. Около «кошечки» лежала книга в переплете «Лапы для размышлений», написанная Доналдом Гейнсуортом, который готовил собак-поводырей для слепых и прикованных к инвалидным коляскам.

Божьи коровки, улитки, банка из-под пирожных с Фишками, книга…

За книгой следовало разрезанное и сшитое яблоко, которое открывалось, чтобы явить свету глаз куклы. ГЛАЗ В ЯБЛОКЕ? НАБЛЮДАЮЩИЙ ЧЕРВЬ? ЧЕРВЬ ПЕРВОРОДНОГО ГРЕХА? ЕСТЬ ЛИ У СЛОВ ДРУГОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, КРОМЕ КАК ЗАПУТЫВАТЬ?»

У Этана заболела голова. Он подумал, что должен этому только радоваться. Дважды умереть и отделаться всего лишь головной болью.

Оставив шесть подарков Райнерда на столе, он прошел в ванную. Достал из аптечного шкафчика пузырек с таблетками аспирина, вытряхнул парочку на ладонь.

Он собирался наполнить стакан водой и запить аспирин. Но, посмотрев в зеркало, понял, что ищет не свое отражение, а некую тень, которой быть там не могло, которая начала бы ускользать от его взгляда, как это случилось в пентхаузе Данни Уистлера.

За водой он пошел на кухню, где зеркал не было. Как ни странно, голова сама повернулась к настенному телефонному аппарату у холодильника. Ни одна из линий не использовалась. Ни линия 24. Ни линия Фрика.

Он подумал о тяжелом дыхании. Даже если бы мальчик был из тех, кто старается выдумать какую-нибудь драму, чтобы привлечь к себе внимание, почему он ограничился такой ерундой? Если уж мальчишки что-то выдумывают, они дают развернуться собственной фантазии.

Приняв аспирин, Этан подошел к телефонному аппарату и снял трубку. Лампочка, загорелась на первой из двух его личных линий.

Телефоны в доме выполняли и функции аппаратов внутренней связи. Если б он нажал клавишу «INTERСОМ», а потом кнопку линии Фрика, в комнате мальчика раздался бы звонок.

Он не знал, что скажет, не понимал, почему считает необходимым позвонить ему в столь поздний час, а не утром. Долго смотрел на число 23. Положил палец на кнопку, но не решался нажать.

Мальчик, скорее всего, спит. Если нет, то должен спать.

Этан вернул трубку на рычаг.

Повернулся к холодильнику. Придя домой, он есть не мог. Дневные события завязали желудок узлом. Какое-то время хотел разве что выпить хорошего виски. А теперь, совершенно неожиданно, при мысли о сандвиче с ветчиной рот наполнился слюной.

Ты поднимаешься утром с кровати, надеясь на лучшее, но жизнь так и норовит подбросить тебе подлянку, ты получаешь пулю в живот и умираешь. Потом поднимаешься и идешь дальше, и жизнь подбрасывает тебе новую подлянку, тебя давит грузовик, и ты снова умираешь, а когда ты поднимаешься и после этого, жизнь все равно не дает тебе покоя, вот и не стоит удивляться, что у тебя вдруг появляется волчий аппетит: усилий-то затрачено немало.

Глядя на ангелов из припорошенного белым стекла, пластмассовых ангелов, деревянных, разрисованных жестяных и одновременно продолжая телефонный разговор с вроде бы настоящим ангелом, Фрик спросил: «Как я смогу найти безопасное место, если Молох может перемещаться через зеркала и по лунному свету?»