Сам Драонн довольно ясно представлял свой первый шаг. Необходимо было законодательно закрепить особый статус лиррийских провинций, вывести их из-под действия пресловутого Дейского эдикта. Фактически они и так уже, как мы знаем, жили, не слишком-то соблюдая неукоснительные для других правила, но, по мнению Драонна, именно в этом и заключался корень зла – многие люди просто бесились от сложившейся ситуации, справедливо полагая, что лиррам-де закон не писан. Так вот этот самый закон и нужно было изменить.

Однако принц трезво смотрел на вещи и понимал, что в этом деле у него вряд ли найдутся весомые союзники при дворе. И дело было даже не в личном консерватизме тех же канцлеров – поближе узнав их, он понял, что с ними можно иметь дело. Вопрос был в том, что любой, кто поддержит подобные преобразования, неизбежно войдёт в круг непопулярных, а рисковать репутацией ради лирр никому не хотелось. Что же касается троицы его новых соседей, то они были слишком уж себе на уме.

Драонну они напоминали трёх домашних котов – ухоженных и обласканных. Такой кот всегда действует лишь по собственному разумению, в случае чего искусно притворяясь спящим и лишь изредка зыркая своими лукавыми глазами. Так и эти трое – они неизменно были приятны и располагающи, но, повинуясь какому-то своему внутреннему чутью, тут же исчезали, стоило Драонну лишь подумать о том, чтобы заручиться их поддержкой, либо же с великолепной придворной непринуждённостью мягко, но неуклонно переводили разговор в совершенно постороннее русло.

Поэтому никто, кроме самого Драонна, не мог помочь ему противостоять мощным потокам слов, которые ежедневно извергал император, и пока, надо признать, он с этим не слишком-то справлялся. Со всё нарастающим отчаянием принц начал осознавать, что его новая должность, хоть и называется пышнее предыдущей, но по сути своей такая же декоративная.

Однако отчаиваться было рано – император явно действовал не из злого умысла, как это было при его отце. Он действительно верил в то, что говорил, а потому можно было надеяться, что однажды он наговорится достаточно, чтобы начать действовать.

– Я хочу, чтобы при моём дворе было как можно больше лирр! – вдохновенно вещал Рион. – Они внесут в придворную жизнь так необходимое нам изящество. Ах, милорд, я надеюсь дожить до тех времён, когда лирры и люди будут жить вольно, не задумываюсь, кто из них кто! И тогда никто не станет косо смотреть на собственного государя лишь потому, что он имеет одновременно и счастье, и несчастье обладать более тонкой душевной организацией…

– Да, ваше величество, – в последние дни это была самая частая и почти единственная фраза, которую произносил Драонн.

– Кого из своих соплеменников вы пригласите на работу прежде всего? Я полагаю, что этой чести следует удостоить вашего тестя, принца Кассолейского? Насколько я знаю, это весьма достойный илир, обладающий всеми задатками государственного мужа.

– Принц Гайрединн уже слишком стар, – стараясь говорить как можно более бесстрастно, ответил Драонн. – Он уже много лет сидит в своём родовом гнезде, никуда не выезжая. Вряд ли ему будет по силам приехать в столицу.

– Очень жаль, – похоже, император был искренне огорчён. – Я надеялся лично поприветствовать столь выдающегося илира. Тогда кого же вы призовёте себе в помощь?

И тут Драонн задумался. А ведь действительно – он понятия не имел, кому может довериться. Конечно, на ум тут же приходил его старый соратник Перейтен Бандорский, но Драонн не мог поручиться, что и его не заманили в тайное общество Лианы. Теперь уже поздно было сожалеть о том, что не сообразил как следует расспросить Гайрединна. Увы, теперь любой лирра потенциально был членом общества, и в первую очередь те, кто был с ним в прошлом комитете.

– Это очень ответственное решение, ваше величество, и мне нужно его обдумать, – уклончиво ответил Драонн. – Я отправлю сообщения тем, с кем работал в прошлый раз.

Так он и сделал. Ничего другого он придумать всё равно не мог – доверяться совсем уж незнакомым илирам не хотелось, тем более что и это не было гарантией того, что они никак не связаны с Лианой. Поэтому он послал самых лучших голубей к Перейтену, а также к тем трём лиррам, что входили в комитет.

Первым пришёл ответ от Лиарона Эрастийского, что было неудивительно, коль он жил совсем рядом со столицей. Точнее, ответ пришёл не именно от него, а от его сына. В коротком сообщении говорилось, что лорд Лиарон скончался от алой лихорадки больше десяти лет назад. Нельзя сказать, что для Драонна это стало сильным ударом – как мы помним, он и так не до конца доверял этому торгашу.

Кайлен Брокорианский из Ревии прислал вежливый, но решительный отказ. Во время прошлой войны он лишился земель и имения, которое было сожжено лейсианцами. Видимо, сейчас он был озабочен лишь восстановлением собственного дома, и не желал лезть в политику. Лишь Беалест Тенейдинский из Лиррии высказал готовность прибыть на службу.

Ответа от Перейтена пришлось ждать дольше других, и, признаться, именно его Драонн ждал с самым большим волнением. Он одновременно и хотел, чтобы старый друг согласился, и боялся, что его согласие лишь раздует пламя недоверия в груди.

Наконец голубь из Сеазии прилетел. Принц с трепетом развернул тонкую полоску пергамента. «Скоро приеду» – всего два слова были выведены на ней рукой, не привыкшей к перу. И всё же Драонн испытал явное облегчение. Даже если Перейтен примкнул к Лиане – он всё же верный и преданный друг, а потому можно было надеяться, что он не нанесёт удар в спину.

Перейтен приехал не так скоро, как обещал. Зима выдалась очень снежная, вьюги почти непрестанно терзали землю своими острыми когтями. Сугробы в Сеазии поднялись едва ли не в человеческий рост, да и здесь, в Кидуе, простолюдины выбивались из сил, пытаясь справиться с завалившими город массами снега. Тракты заметало и переметало, в иных местах редкие путники неделями не могли добраться из одной деревни в другую. Но тем, кто оказался хотя бы на постоялых дворах или нашёл кров у селян, ещё очень сильно повезло. То и дело приходили сообщения о заживо замёрзших в дороге купцах, ямщиках, курьерах – они погибали, попав в снежный плен.

Всё это время Драонн страшно переживал за принца Бандорского, судьба которого была ему неизвестна, и узнать её он пока не мог. Оставалось лишь ждать…

Лишь спустя почти четыре недели после возвращения голубя, когда тучи наконец убрались куда-то на запад, за горизонт Западного океана, дав возможность населению империи тяжким трудом расчистить пути, Перейтен объявился в Кидуе. По давнишнему распоряжению Драонна его тут же отправили в Южный флигель. Там ему пришлось обождать, покуда министра оповестят, и он явится лично встретить старого друга.

Войдя в гостиную, где слуги расположили Перейтена, Драонн с удивлением обнаружил, что тот был в ней не один. При появлении высокопоставленного чиновника скоро и почтительно вскочил с кресла совсем юный илир – едва ли тридцати лет от роду. Явная схожесть в чертах лица не оставляла сомнений.

– Рад видеть вас, старый друг! – с искренней теплотой воскликнул Драонн, раскрывая объятия былому соратнику. – А это, должно быть, ваш сын?

– Вы угадали, милорд, – усмехнулся Перейтен, горячо обнимая принца. – Это мой сын, Дайвиан. Он очень уж просил взять его с собой. Он хоть и совсем ещё зелен, но амбиции уже совсем не детские.

– Что ж, я рад знакомству, Дайвиан. Амбиции – это хорошо. Думаю, мы найдём им достойное применение. А насчёт незрелости… Вспомните, друг мой, намного ли старше я был, когда милорд Делетуар притащил меня сюда? А то, что у вашего сына, в отличие от меня, уже есть желание, или амбиции, как вы выразились – это и вовсе даёт ему немалое преимущество. Вполне возможно, он у вас далеко пойдёт, милорд!

– Благодарю вас, ваше высочество, – без особого стеснения поклонился юноша. – Я не льщу себя надеждой, что вы тут же предложите мне высокую должность в вашем министерстве. Я готов быть писарем, курьером, даже уборщиком. Для меня это шанс вырваться из провинциального болота, на которое я был обречён.