– Что? – оскаливаюсь. – Теперь тебе самому твоя правда не нравится?

– Теперь – иди на хуй, – бросает.

Закуриваю.

А Лебедев рывком поднимается с кресла. Уебывает из моей квартиры, пока делаю очередную затяжку.

Нихуя сигареты не помогают.

Встаю. Иду к бару. Беру первую подвернувшуюся бутылку. Покрепче. Прикладываюсь к горлышку.

Глоток за глотком. Нихера отпускает.

Достаю телефон. Набираю Каримова.

Привык сам за рулем быть. Но сегодня другой случай.

– Водитель нужен, – говорю. – Сейчас.

– Понял, – бросает Рамиль. – Отправлю.

Выхожу на улицу. Морозный воздух почти не ощущается. Ничего не ощущается. Меня к ней тянет. К моей Кате.

Видеть ее нужно. Чувствовать. Запах вдыхать.

Водитель приезжает быстро. Вскоре подъезжаем к дому. Вокруг дохуя охраны. Лебедев же все усилил. Так просто не пройти.

Ловлю взгляд водителя. Отрицательно качаю головой.

“Силовой” вариант сегодня не пройдет. Достаточно наворотил, чтобы еще больше добавить. Надо нормально зайти.

– Отдай охране приказ, – бросаю, набрав Лебедева. – Пусть не мешают мне пройти внутрь.

– Чего? – цедит. – Ты совсем охуел?

– Я зайду, – чеканю. – При любом раскладе. Ты же понимаешь. И… не трону ее. Но пусть твои люди меня сами пропустят.

Молчит.

– Давай без шума, – говорю. – Ты же знаешь. Не остановлюсь.

Убираю телефон.

Выхожу из тачки.

Охрана не делает ни единой попытки меня тормознуть. Держаться в стороне. Так что поднимаюсь на крыльцо, стучу.

Она открывает не сразу. Распахивает дверь и выглядит как будто сонной. Но увидев меня на пороге, меняется в лице. В момент напрягается. Вся струной вытягивается.

Пробует захлопнуть дверь.

– Нет, – говорю. – Не так быстро, Катя.

Ногу ставлю так, что закрыться ей не удается. Надавливаю. Вынуждаю ее отступить назад.

Она обнимает себя руками. Отшатывается.

– Уходи, – бросает сухо.

Нет. Только не сегодня.

16

Катя смотрит на меня. Напряженная. Взвинченная.

– Никуда я не уйду, – говорю ровно.

Шагаю через порог. Закрываю дверь, толкнув ногой. Не оборачиваюсь. Не хочу терять из виду ее глаза. Зеленые. Встревоженные. Невозможные.

Она молчит. А потом, чуть тряхнув головой, разворачивается. Так и вижу во взгляде отрывистое “да и черт с тобой”.

Застываю, наблюдая за ней.

Такая хрупкая. Тонкая. Будто резная вся. Походка у нее расслабленная. Текучая. Она прямо плывет прочь от меня. Только в плечах ощущается зажим.

И мои пальцы сами собой тянутся вперед. Сжимаются. Но сгребают только воздух. Пусто вокруг. А внутри блядь взрыв.

Катя уходит из коридора по полу темному коридору. В глубину дома. Туда, где маячит свет.

Иду за ней. Каждый жест ловлю. Глазами жру.

Серое вязаное платье облепляет ее фигуру. Колени закрывает. Но стройные икры видно. Взгляд цепляется за щиколотки. Изящные ступни.

Какого хера она тут расхаживает босая?

– Ты бы обулась, – бросаю.

Катя оборачивается. Смотрит через плечо. Полуголое. Блядское платье сползает вниз, оголяя руку. Вид охуеть.

Она ничего не отвечает. Дальше идет. Бедрами рассекает. Ебать. Задница ходит точно поршни “Феррари”. Сука. Тянет магнитом.

Ладони обжигает. Дикая жажда дотронуться. Смять. Всю ее. Везде.

Катя дергает плечом. Платье поправляет. Вверху. А низ вздергивает у бедер, когда усаживается на стул, поджимая правую ногу под себя. Успеваю выхватить точно выточенные колени, до того, как серая тряпка опять все скрывает.

Звон стекла заставляет отлипнуть от ее охуенных ног.

Это что еще, блядь, такое?

Изящные пальцы смыкаются на бутылке.

Водка. И не хватает там уже прилично. Да, блядь, не просто прилично. Дохуя не хватает.

Горло бутылки ударяется о край стакана. Жидкость льется до половины. Потом добавляется вишневый сок.

– Зачем это? – спрашиваю.

– А что?

Пожимает плечами, забирая стакан со стола. Блядское платье опять сползает, открывая плечо. Но она его моментально возвращает обратно.

– Отмечаю, – выдает невозмутимо.

– Что ты отмечаешь?

– Что надо!

Чокается с бутылкой и делает крупный глоток.

Берет какие-то листы со стола.

Только теперь замечаю документы. Папку в стороне.

– Развод отмечаю, – голос срывается, когда она отбрасывает страницы, что недавно подхватила, в сторону. – Новую жизнь!

Взгляд в меня впечатывает. Щурится, точно прицел наводит.

– Это же тебя надо благодарить? – бросает с горечью. – Ну спасибо.

Опять пьет.

Откидывается на спинку стула. Грудь вздергивается. Жаль, что в белье, сука. Но меня и так вставляет. Платье опять чуть сползает. И прежде, чем она успевает его на место вернуть, замечаю узкие бретели. Сжать бы их. Дернуть. В клочья порвать, чтобы до конца оголить.

Смотрю на нее, а во рту мигом скапливается слюна.

Сожрать бы ее. Прямо сейчас. Вырвать на хер этот стакан из ее ладони. Разбить к хуям…

Но я просто смотрю. Зависаю на ней. Сам не замечаю, как усаживаюсь напротив, оседаю на стул.

Она такая…

Такая, что просто пиздец.

Блядь. На разрыв.

Тянет выбить у нее стакан. Скулы ее пальцами сдавить, сжать это красивое лицо в ладонях. Тянет губы зацеловать. Рывком ее загнуть, завалить, затрахать. Здесь. На столе. У стены. Да похуй где.

Тянет… на дохуя чего.

Но я не делаю ни единого движения. Будто не хочу спугнуть момент. Все-таки она сама позволяет быть рядом. Наблюдать. Она меня терпит.

Так что я тоже позволяю ей. Пить. Глоток за глотком.

Смотрю, как двигается ее нежное горло, когда она слегка запрокидывает голову назад, прикладывается губами к стакану.

Смотрю – и, сука, нечем дышать.

Кислород выжигает легкие. Нахуй. Просто от развернувшейся передо мной картины. Пульс по затылку ебашит. На полную.

Катя…

Волосы собраны в небрежный пучок на затылке. Шея открыта. Длинная. Тонкая. И так хочется пройтись языком по нервно бьющейся жилке между ключицами.

Залипаю на ней. Сам от себя охуеваю.

Она опускает стакан на стол. Снова за бутылку берется.

– Хватит, – говорю.

Глазами стреляет.

– Пожалуйста, – добавляю.

Забираю у нее бутылку. Отставляю подальше. На столешницу рядом с мойкой.

– Верни, – выдает, кивает на бутылку.

– Зачем?

– Поставь обратно, – бросает Катя, дернув плечом.

– Почему?

– Потому что это не твое.

Поднимается. Подхватывает бутылку. Усаживается, снова себе наливает.

Блядь.

Ногой ее стул подцепляю за перекладину. Рывком двигаю вперед. Ближе к себе. Так, чтобы вплотную подъехала.

Вздрагивает. Бутылку отпускает. С грохотом. На стол. И в меня взгляд впечатывает.

– Хватит, Кать.

Она качает головой. Медленно-медленно.

Глаза пьяные.

– Сама знаю, когда хватит, – говорит ровно. – Это не тебе решать.

И смотрит.

Глаза у нее… ебануться просто. С такими глазами больше никакого оружия не надо. Нихуя не надо. Вообще.

– Убрал, – выдает она.

И слегка кивает. Вниз. На ногу, что так и удерживает ее стул. Не смотрит туда. Но мне хватает и этого короткого жеста.

Убираю.

– Я все узнал.

Головой ведет. Рассеянно, смазано. Бровь приподнимает.

– Я думал, ты сделала аборт.

Холодеет. В момент.

Взгляд колючий. Черты точно острее становятся. И даже плечи теперь иначе движутся, пальцы, запястья. Резче. Ладонь обхватывает стакан.

– Все, стоп, – бросает она.

Молчу.

– Это обсуждать не хочу, – говорит и голос повышает: – Не буду! Как закончилась моя беременность.

– Катя…

Пьет. Не разбавляет.

Морщится. Ее всю передергивает. Закрывает ладонью рот. Дышит глубоко. Потом убирает руку.

Возвращает стакан на стол. Тянется к тарелке, на которой разрезан лимон. Берет часть, отправляет в рот. Жует. Кривится, зажмурившись.

– Потом об этом поговорим, – выпаливает. – Сегодня я не совсем в форме.