Помимо прочего, государство ныне очень уязвимо — в условиях наличия столь мощной и совершенной технологии, если решимость воинственного меньшинства превышает «гуманную норму». Если само центральное правительство признало главенство принципа национального самоопределения, то ему весьма трудно найти нового генерала Шермана — тот не пойдет жечь Атланту, поскольку дискредитирован с самого начала, и ждет его не триумф с президентским постом в будущем, а скамья Гаагского международного трибунала.
Необратим ли процесс? Мир, посуровевший после 11 сентября 2001 г., должен будет принять трудное, но обязательное решение, вернее, осуществить выбор: территориальная целостность государств в опоре на Организацию Объединенных Наций, на солидарность пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН или национальное самоопределение. Пока же международное сообщество, по определению профессора колледжа Армии США С. Бланка, «делает попытки вытеснить на обочину ужасную дилемму выбора между территориальной целостностью государств и национальным самоопределением»[145].
Опыт человеческого общежития вопиет — особенно после трагического сентября — против благодушия в деле, которое повсеместно оказывается кровавым, которое на наших глазах унесло больше жизней, чем вся «холодная война». Едва ли не каждое государство на Земле было основано в результате завоевания. Значит ли это, что человечество ничему не научилось, что понятие «цивилизация» существует для энциклопедий, что кровь прошлых столетий должна звать к новым кровопролитиям? Никто и никогда не сможет определить объем той дани, которую якобы должны заплатить завоеватели за несправедливость прошедших веков. Подлинной «расплатой» является гражданское равенство, а отнюдь не право крушить эмоциональный, интеллектуальный, культурный и экономический мир, созданный потом и кровью строителей, защитников, а не исторических злодеев. «Если мы будем сражаться с прошлым, — говорил Черчилль, — мы потеряем будущее».
Пробудившаяся колоссальная тяга к национальному самоопределению начнет в первые десятилетия XXI в. раздирать на части даже самые стойкие исторически сложившиеся государства, даже те из них, которые всегда воспринимались как символы национального единства (такие, как Британия и Франция). Волна национального, националистического самоутверждения, поднявшаяся в 1989 г. и создавшая 22 новых государства только в Восточной Европе и на территории прежнего Советского Союза, катится вперед, в будущее, захватывая все новые страны и континенты. Перед глазами пример суверенной республики Югославии, чья судьба была проигнорирована даже в оплоте государственной суверенности — главной организации независимых государств — Организации Объединенных Наций.
Нет сомнения в том, что в наступившем веке суверенность самостоятельных стран подвергнется воздействию революционного давления, хотя в XXI веке нет (и наверняка не будет) общего для всех определения нации. Что связывает нацию более всего? Язык? Но у сербов и хорватов он единый. А Индия с ее семнадцатью языками — без единого преобладающего — сохраняет единство. Религия? Протестанты и католики являются лояльными гражданами единой Германии. В то же время общий ислам не предотвратил отход Бангладеш от Пакистана и множество трагедий типа курдской.
Крушению принципа священности границ суверенных стран будет способствовать ослабление значимости Организации Объединенных Наций. Оно началось, собственно, уже в начале 1990‑х гг., когда Генеральный секретарь ООН Перес де Куэльяр зафиксировал, «возможно, необратимый поворот в отношении публики (западной. — А. У.) в отношении защиты угнетенных, их новое убеждение в том, что во имя морали следует границы и легальные документы поставить ниже заботы о терпящих лишения»[146]. Это был грозный знак касательно регуляционных возможностей ООН как единственного прототипа всемирного правительства. Ныне, при Генеральном секретаре Кофи Аннане — в более жестком мире борьбы с международным терроризмом — ООН как бы готовится к тому, что защита ею суверенных границ стран — участников мировой организации менее значима, чем проблемы гуманитарного свойства внутри отдельных стран. Такие деятельные борцы за вмешательство во внутренние дела, как франко–итальянский теоретик М. Беттати и французский врач и гуманитарный активист Б. Кушнер даже сформулировали (это они сделали помимо «знатоков своего дела» — американских либеральных империалистов и неоконсерваторов) своего рода доктрину, базирующуюся на праве интервенции во внутренние дела стран–нарушителей. И Кофи Аннан, как бы подыгрывая западным странам, поспешил с заявлением о необратимом характере сдвига в сторону вмешательства во внутренние дела суверенных стран. Попустительство такого рода, как видится, ударит по самой Организации Объединенных Наций, по ее функции организующего мирового центра.
Ударом по ООН (как регулирующей и предотвращающей хаос организации) является игнорирование Вашингтоном хартии ООН, исключающей вмешательство во внутренние дела других государств без согласия Совета Безопасности ООН. Зависимость финансирования Организации Объединенных Наций от Комитета по выделению финансовых средств американского сената, с каждым годом все выше поднимающего свой «топор» над суммой предлагаемого вклада в ООН, окажется убийственной для эффективности этой крупнейшей международной организации.
Парадоксально то, что в ставшем мишенью террористов мире чем дальше идет продвижение интеграционных, гло–бализационных процессов, тем успешнее может оказаться реализация замыслов сепаратистов по отделению от основной части государства. Скажем, для Квебека канадский национальный рынок, не говоря уже о законах, культуре, правилах, не является жизненно существенным для выживания провинции Квебек. Западноевропейская интеграция не осложняет, а облегчает борьбу каталонских и баскских сепаратистов. Двадцать лет назад баски имели испанские паспорта и могли работать лишь в Испании. Теперь у них европейские паспорта и они могут работать повсюду в Европейском союзе. Теперь провозглашение независимости Басконии не ведет к установлению протяженных таможенных линий, введению новой валюты, массовой потере работы, сокращению возможностей путешествий. Вирус сецессионизма поражает отнюдь не только бедные уголки земли. Напротив, относительно процветающие Западная Канада, Южная Бразилия, Северная Мексика, побережье Эквадора, Северная Италия во все более возрастающей степени порождают сецессионистские движения. Две наиболее агрессивные сецессионистские группы в Испании — каталонцы и басконцы — принадлежат к наиболее процветающим регионам страны.
Долгое время Соединенные Штаты — лидер нынешнего и грядущего мира — были сильнейшим защитником священности государственных границ повсюду в мире. Даже когда они боролись с Багдадом, то не поддержали сепаратистов курдов и шиитов на юге Ирака. Они пока молчат о суверенности Косова. Несмотря на движение наркотиков, Колумбия является третьим (после Израиля и Египта) получателем американской военной помощи — на фоне борьбы местных сепаратистов. Но подспудно развиваются процессы противоположной направленности даже внутри самих Соединенных Штатов. На Аляске, столь богатой минералами, нефтью и газом, уже в 1990 г. был избран губернатор, базирующийся в местной политике на «неярко, но определенно» выраженной сецессионистской платформе.
Показательно, что теперь некоторые из представителей 550 групп первоначального населения Соединенных Штатов требуют почти суверенных прав на исконно принадлежавшие земли. И нельзя сказать, что их давление беспомощно, что оно не приносит результатов. Признаки такой эволюции уже проявили себя и внутри США, и вовне. Скажем, в 1993 г. американский конгресс и президент Клинтон признали в качестве важной исторической даты «столетнюю годовщину незаконного свержения гаитянской монархии… приведшую к подавлению внутренних прав на суверенность исконного гаитянского народа»[147]. То же видно и внутри США. Пятью годами позже губернатор Гавайев призвал гавайцев и других жителей островов «выдвинуть план достижения Гавайями суверенности». По мере того, как официальный Вашингтон признает права меньшинств по всему миру на национальное самоопределение, ему становится все труднее игнорировать требования собственных меньшинств на американской территории.
