В Соединенных Штатах весьма громко звучит скепсис в отношении возможностей ЕС и критика европейской интеграционной практики: «Очень легко изумиться существующему Европейскому союзу с его грандиозными, но неотличимыми от своего окружения зданиями в Брюсселе и Страсбурге, бесстыдному спанью на пуховых перинах и бесконечным развлечениям его чиновников, колоссальным бюджетам его роскошных конференций — существующим наряду с политической беспомощностью, военной слабостью, конституцией величиной с книгу, привычкой указывать пальцем через Атлантический океан, при этом игнорируя Россию, Китай, Ближний Восток, свои собственные конкурирующие между собой национализмы и плохо функционирующую экономику»[443].

Не завершив интеграционной консолидации своего окружения, Вашингтон начал весьма ожесточенное противоборство. В марте 2002 г, администрация президента Буша, вопреки словесной приверженности принципам свободной торговли, ввела 30-процентную пошлину на импорт стали — стремясь поддержать сталеплавильные заводы в таких политически неустойчивых штатах, как Пенсильвания и Западная Вирджиния.

Новым является не то, что Америка — единственная «сверхдержава» мира (таковой она является со времени окончания «холодной войны»), а то, что в Вашингтоне начали ощущать, осознавать отсутствие препятствий, свое неслыханное превосходство, возможность пожинать плоды своего успеха. «Нашей стратегией, — утверждает доклад Пентагона, — должно быть предотвращение возникновения любого потенциального будущего глобального соперника»[444].

Осознание феноменального и неограниченного мирового превосходства пришло в Белый дом не сразу, не на второй день после крушения СССР. Почти десять лет прошло, прежде чем Вашингтон охватило удивительное чувство вседозволенности. Старения российских ракет для этого было недостаточно. Понадобилось молчание Москвы и Пекина по поводу бомбардировок Югославии и их схождение в Антитеррористическую коалицию, понадобилась демонстрация качественного превосходства вооруженных сил США над вооруженными силами натовских партнеров, продемонстрированное в Боснии, Косове и в Афганистане, прежде чем неожиданное эйфорическое чувство вседозволенности охватило американское политическое руководство.

Первым признаком такого осознания было увеличение военного бюджета США во время второго срока президентства Б. Клинтона. Вторым — бомбардировка Югославии, абсолютно невозможная в прежние времена. Третьим — решение порвать с основополагающим договором предшествующей эпохи, Договором 1972 г. о запрете на создание национальных систем противоракетной обороны. Когда администрация Дж. Буша–младшего пришла в Вашингтон, планы создания единственной в мире системы противоракетной обороны уже лежали сверстанными. Отныне Америка сама определяет, что есть добро и зло в нашем мире. Создав ракетный щит, она сможет наносить удар по любой точке земного шара, не опасаясь ответного удара.

Вашингтон создал военную доктрину, дающую возможность применения Соединенными Штатами атомного оружия в нарушение всех договоренностей. Администрация Буша–младшего не ограничилась просто пересмотром ряда стратегических принципов, таких, как паритет в военной сфере и взаимное сокращение ядерных арсеналов. Известный американский военный теоретик (и практик) Р. Перл так изложил новые стратегические принципы: «США имеют фундаментальное право на необходимую защиту. Если какой–нибудь договор мешает нам воспользоваться этим правом, следует выйти из этого договора». США отвергли Конвенцию по биологическому оружию, отказались ратифицировать Договор о полном запрещении ядерных испытаний, не признали юрисдикции Международного уголовного суда.

Как пишет французский еженедельник, «чтобы противостоять беспорядкам на планете, Вашингтон предложил новое распределение задач: «Мы сражаемся, ООН «питает», Европа реконструирует». Так и произошло в Афганистане, где Америка вела войну из области научной фантастики, оставив европейцам разминирование и доставку риса. Решения принимаются в одностороннем порядке, зачастую в ущерб интересам не только «остального мира», но даже ближайших партнеров Америки, как показывает недавнее решение о введении тяжелых таможенных пошлин на продукты черной металлургии. Уверенная в своей безраздельной мощи, готовая взять на себя риск за беспорядки, которые может спровоцировать ее политика, Америка Джорджа Буша больше не желает ни сотрудничать, ни консультироваться»[445].

По поводу отказа США подписать протокол Киото об охране окружающей среды президент Буш–младший во время визита в Европу сказал так, выступая перед американскими журналистами: «Я им сказал, что уважаю их точку зрения, но не изменю американскую позицию, потому что так будет лучше для Америки». Его пресс–секретарь: «Значительное потребление энергии — часть американского образа жизни, который для нас — священное понятие». Когда европейцы подвергли критике концепцию «оси зла», им немедленно указали на место. «Даже если наши союзники не согласны, мы будем делать то, что сочтем отвечающим нашим интересам», — заявил государственный секретарь США Колин Пауэлл[446]. Президент Буш–младший предал осмеянию «мягкость» европейской элиты.

Известный американский обозреватель У. Пфафф характеризует администрацию Дж. Буша как «правительство крестоносцев. Многие в ней убеждены, что военной силой можно добиться разрешения политических проблем. Они полагают, что Ариэль Шарон делает то, что следует делать в его ситуации: грубой силой решить политические проблемы. Проблемы Израиля можно решить, прогнав палестинцев в соседние страны. Но сомнительно, что таким способом можно будет проложить путь миру на Ближнем Востоке. Даже в союзной Европе, которая в течение 50 лет благосклонно относилась к Америке, использование Вашингтоном силы трактуется как серьезная проблема»[447].

У этого курса значительная поддержка в американском обществе. Скажем, популярный телевизионный канал «Fox TV» является откровенным рупором односторонних действий США в хаотическом мире. Сформировалась когорта принципиальных сторонников именно простой и ясной односторонности в американских действиях, возглавляемая такими идеологами односторонней гегемонии империи стратегии в масштабах всего мира, как Ч. Краутхаммер. С их точки зрения, прямолинейная односторонность предоставляет возможность реализовать уникальный шанс в мировой истории, когда карты легли так, что одна страна — с населением менее 5 % мирового — обладает достаточной мощью для прямого и непосредственного мирового лидерства. Односторонность позволяет, мол, вести логичную политическую линию в непосредственных интересах Соединенных Штатов.

Спору нет: сочетание экономической, военной, политической мощи и глобального информационно–идейного влияния дает Америке шанс глобального влияния, невиданный со времен Римской империи. Одно, но существенное но: в Римской империи (как и в любых государствах, претендовавших на мировое вождение) присутствовал элемент, практически обязательный для сознательного лидера, — представление о том, что всемирное могущество Рима требует и заслуживает безграничных жертв, материальных и людских; убежденность в том, что распростанение римских представлений и учреждений являет собой безусловное благо — как римские дороги и водопроводы, за распространение которых римские граждане готовы биться против варваров в легионах.

Не нужно быть лучшим специалистом в американской политической жизни, в идеологии США и их морали, чтобы утверждать достаточно категорически: в современных Соединенных Штатах нет массово распространенной идеологии подобного рода, единственно позволяющей прилагать колоссальные американские ресурсы к делу прочного доминирования американских ценностей и представлений во всем бесконечно пестром ареале человеческого обитания на пяти континентах и в 189 странах. (Подобный порыв присутствовал при формировании американской империи в 1898 г. с обретением Филиппин, он был ощутим в двух мировых и корейской войнах. Ему был нанесен колоссальный удар во Вьетнаме, а затем — в меньшей степени, но весьма ощутимо — в Ливане в 1983 г., в Сомали в 1993 г.)