Для подтверждения своего имперского всемогущества, подразумевающего готовность жесткого и жестокого самоутверждения, Соединенные Штаты должны многое изменить в своей внутренней жизни. Та миссия, о которой поют сторонники «не упустить редчайший исторический шанс», требует определенного отказа от признания первостепенной ценности человеческой жизни, несомненную жертву широких гражданских прав в пользу имперской эффективности и всеприложимости сформировавшихся в уникальных Соединенных Штатах норм. Древний Рим обретал сторонников своего закона за счет бесконечных войн и дарования элите побежденных стран прав римского гражданства. Даже если не именовать царящее в США жизнелюбие гедонизмом и не искать на просторах великой республики Содома и Гоморры, все же всякий трезвый наблюдатель должен признать, что изменить американское национальное сознание в пользу имперской жертвенности весьма сложно, если не невозможно. Вера в военную технологию и в возможность беззатратных войн, где бомбардировщики находятся выше полосы поражения, а ракеты наводятся спутниками из космоса, лишь частично и лишь на определенное время может создать иллюзию всепобедимости без жертв.

Захочет ли американский народ следовать римскому примеру, когда юношей сознательно готовили не щадить жизни для торжества Рима и его ценностей, когда сенат сознательно поощрял ристалища гладиаторов с целью избежать размягчения нравов, когда представление, что «все люди рождены равными и наделенными своим создателем определенными неотъемлемыми правами», было бы кощунственным по отношению к римским, завоеванным кровью привилегиям? Признаков такого поворота в жизни великой заокеанской республики пока нет, и реализация его пока едва ли возможна. На фоне ухода коммунизма как провозглашенного смертельного врага, подключения 134 (!) стран к возглавляемой Америкой Антитеррористической коалиции, новой лояльности России, робости Китая, разобщенности исламского мира нет мифа, который бы мобилизовывал на любые жертвы.

Справедливо пишет швейцарская «Тан»: «США должны вести дела с Китаем и Японией, Индией и Пакистаном, умиротворять Уолл–стрит и экологов, следить за своими текущими интересами и стабильностью в мире, за свободной торговлей и черной металлургией. Весь мир для Америки — огромный Ближний Восток, слишком большой кусок пирога для одной страны. Мировое господство — это не панацея. Мир нуждается в другой организации. Миру, и США в первую очередь, нужны другие великие державы»[448].

А если так, то в осуществлении действительно редкого исторического шанса возглавить мировое сообщество Соединенные Штаты просто обязаны полагаться не на жертвенные легионы, а на реальных и потенциальных союзников. Первым и главным из них является мощный (хотя пока и недостаточно консолидированный) Западноевропейский регион. Поэтому предпосылкой закрепления США на мировом Олимпе является выработка жизнеспособных дружественных отношений с этим регионом, пять столетий возглавлявшим мировое развитие.

Самоутверждение Америки не может быть спокойно воспринято в Западной Европе, теряющей в мировом влиянии ровно столько, сколько приобретает имперский Вашингтон. Европа недоумевает (в данном случае это французский журнал «Нувель обсерватёр»), «почему президент Путин решил пройти под кавдинским ярмом, приняв унизительные условия, а Китай незаметно оказался тише воды ниже травы. Эти метаморфозы произошли не по мановению волшебной палочки. И вовсе не механическое накопление сил превратило Америку в «мирового жандарма против ее же воли». Во главу угла поставлен миф о «незаменимой нации», случилось так, что он дал этой нации непомерные права. Этот миф стал результатом такого ведения международных дел, когда решения принимаются в одностороннем порядке, зачастую в ущерб интересам не только остального мира, но даже ближайших партнеров Америки, как показывает недавнее решение о введении тяжелых пошлин на продукты черной металлургии»[449].

Европейский союз немедленно выдвинул план повышения пошлин на импорт апельсинового сока из Флориды и мотоциклов, собираемых в Висконсине (два американских штата, где голоса избирателей разделились практически поровну на последних президентских выборах). Целью также намечены Пенсильвания, Западная Вирджиния, Северная и Южная Каролины (сталь и текстиль), которые являются оплотом республиканской партии президента Буша. «ЕС ударит по Бушу–младшему там, где будет всего больней: по урне для голосования»[450].

Профессор английского Оксфорда Т. Эш видит проблему в том, что «Америка сегодня обладает гораздо большей властью, чем нужно для всеобщего блага. Она обладает безмерной глобальной «мягкой» властью над нашими головами. С точки зрения экономической мощи ее единственным соперником является Европейский союз. С точки зрения военной мощи у нее вообще нет соперников. Никто со времен Римской империи не обладал такой мощью. Даже архангелу опасно обладать таким могуществом. Авторы американской Конституции мудро определили, что ни одна ветвь власти не должна никоим образом доминировать над другими, так как даже самые лучшие люди могут впасть в искушение. То же самое применимо и к мировой политике»[451].

Кто же должен контролировать и уравновешивать мощь Америки? Таким контрбалансом может быть только Европа, как экономически приблизительно равное образование, как группа государств, имеющих огромный дипломатический и военный опыт, как ведущий фактор мировой торговли и международной помощи.

Возьмем умиротворенную Германию. За последние три года численность верующих среди трех с лишним процентов среди потомков «гастарбайтеров», ее мусульманского населения (преимущественно турецкого) доля тех, кто назвал себя «твердо верующим», увеличилась вдвое. Эти люди не желают возвращаться в Турцию, Марокко, Алжир, но еще более решительно они отказываются ассимилироваться в местные структуры. Их учат фундаменталисты — учителя на арабском языке, ученики сознательно, с детских лет уходят от собственно германской культуры, оставаясь в своем мусульманском мире. Особенно заметно это в отношении к мусульманским женщинам, попытки изменения подневольного статуса которых воспринимаются особенно болезненно.

В условиях сентябрьского кризиса 2001 г. Североатлантический союз, об уникальной эффективности которого в современном, все более хаотическом мире было столько сказано, оказался гораздо менее эффективным военно– и внешнеполитическим инструментом, чем ожидалось. Бельгия, которая возглавляла Европейский союз в то полугодие, буквально осудила англичан и лично Т. Блэра за излишнюю готовность следовать за американцами. Голландский премьер засомневался в том, нужно ли упоминать о параграфе 5 Вашингтонского договора 1949 г. (о том, что нападение на одного члена союза равнозначно нападению на всех). Британский премьер Т. Блэр вынужден был немедленно позвонить голландскому премьеру Виму Коку, и в течение 35 часов после трагедии в Нью — Йорке и Вашингтоне все члены Североатлантического союза впервые за 52 года его существования объявили о введении состояния взаимной обороны — европейцы заявили, что нарушена статья 5 Вашингтонского договора, — согласились, что параграф 5 затронут. Несколько западноевропейских стран потребовали применения статьи 5 устава НАТО о совместных боевых действиях на стороне США. «Главы союзных государств и правительств, — пишет французский журнал, — буквально осадили Белый дом, предлагая помощь, но им было демонстративно отказано. Попросту потому, что американская армия не хотела связываться с союзниками, которые во время войны в Косове проявили себя не с лучшей стороны. Сложность американских вооружений столь велика, что европейские части, за редким исключением, не могут принимать участия в совместных операциях. Большего и не потребовалось для сведения к нулю остатков политического влияния, которое Европа еще оказывала на Вашингтон»[452].