Теперь на звонок в дверь выходил не денщик Фёдор, не Лида, не Борис, а сам генерал. Если секретная почта, то письмо безмолвно передавали из рук в руки. Так и это письмо:

«Дорогой дядя. Произошло несчастье с Михеевым. Мы с ним, с Георгием и Стауницем подготовили акт в клубе в Сокольниках во время районной партийной конференции. Планировали бросить 2 бомбы в окна с двух сторон. Всё было предусмотрено. Нас ждали на автомобилях свои. Бомбы были у меня и у Михеева. Когда мы врозь пробирались сквозь толпу к окнам, вдруг начали проверять документы с той стороны, где шёл Михеев. Мне пришлось быстро уходить, а его схватили с бомбой. Конечно, он уже погиб в ГПУ, но у нас всё в порядке. Значит, не выдал. В октябре к вам едут 2руководителя «Треста». Племянники».

Вот и ещё один неизвестный герой погиб за Россию! Кутепов поднялся и подошёл к красному углу и долго молился Святому Георгию.

Из Сербии Мохов вернулся в дождливый вечер, но на лице его сияло утреннее солнце. Ворвался в кабинет, как из другого мира, исполненного интереснейшими событиями.

— Выписывайте премиальные, Леонтий Андреевич, пока Воронцов на месте. Привёз столько, что мы можем ещё дополнительно открыть отдел военной контрразведки. Однако по порядку. Посылали по поводу Крымской конференции. Читайте копию:

«Начальнику Особого отдела штаба Главнокомандующего

генерал-лейтенанту Климовичу Е.К.

Доношу, что по сведениям, полученным от агента А., большевистская конференция будет проводиться с 5 по 7 мая в Коктебеле на территории, принадлежащей писателю Волошину. По данным агента, писатель в конференции не участвует и предоставил территорию под пикник.

2 мая 1920 г. Полковник Журавлёв».

Внизу выцветшими фиолетовыми чернилами: «Агент А. — Ахтырский» и подпись: «Секретарь Кошкин».

   — Вот и есть тема для разговора с агентом А., — сказал Дымников, пряча бумагу в сейф.

   — Ещё не всё, Леонтий Андреевич. Есть новости о вашем любимом генерале. Он связан с российской подпольной монархической организацией «Трест». В конце октября — начале ноября два высших руководителя «Треста» приезжают в Париж для встречи с ним.

   — Как мы узнаем, что они в Париже? Может быть, это как раз тот случай, когда нам никто не помешает? Ведь встреча у них будет конспиративная, значит, почти без охраны.

   — В Сербии всё знает аппарат Климовича. Найдём кого-нибудь и здесь. Дали мне почитать письмо Шатилова к Врангелю. Я вот сделал выписки о Кутепове. Посмотрите:

«Кутепов отдаляется от своих недавних товарищей по Главному командованию. Он заразился общим настроением окружения Великого князя и проявляет в полной мере общее стремление быть Великому князю приятным и угодным. Он перестал делиться новостями со мной, Миллером, Хольмсоном, совершил ряд бестактных поступков. Вот тебе и единство работы, о котором мы так ратовали. Я его понимаю, как согласование усилий, Кутепов же его понимает в полной своей изоляции от нас. По некоторым данным, сам Александр Павлович считает, что дни Армии сочтены и что скоро мы собой ничего представлять не будем. Возможно, что он в этом отношении поддерживает тех, кто старается внушить Великому князю эти мысли».

   — Если Кутепов действительно считает, что дни Армии сочтены, то у него мозги ещё работают, — сказал Дымников, — и когда мы его поймаем, с ним будет интересно поговорить. Поймаем?

   — Обязательно, Леонтий Андреевич.

В кабинете Дзержинского на 3 этаже пасмурно, неясно и сложно, как и во всей стране. Сидели с Ягодой и Артузовым[57], и нарком с трудом сохранял внешнюю уверенность и спокойствие.

   — Теперь, после образования РОВС, — говорил Артузов, — необходимо точно выяснить, кто будет вести разведку и диверсии у нас. Что они собираются делать. До сегодняшнего дня удаётся удержать кутеповцев от террора, а что будет завтра?

   — Послать Якушева в Париж? — спросил Дзержинский.

   — И Потапова, — напомнил Артузов. — С заданием обязательно встретиться с Николаем Николаевичем, с Кутеповым и Врангелем. Тем более Врангель верит Потапову, всё-таки он генерал-лейтенант, штабист.

Ягода скептически ухмыльнулся.

   — Они ему верят, — сказал он. — Мы ему верим. А в кого он верит? Если один из них останется там, из нас никого здесь не будет. Всех выгонит новая метла. Вы же знаете, что творится наверху. Троцкому не простят «Уроки Октября» — нельзя быть умнее всех. Погонят каждого, кто в чём-нибудь виноват или общался с Троцким.

   — Владимир Ильич учил, что наша задача... — начал Дзержинский, и у всех лица приобрели молитвенно-скучающее выражение. Они привыкли к тому, что руководитель ГПУ уходит от сложных вопросов с помощью банальных политических пассажей, ежедневно печатающихся в «Правде».

Когда он закончил, Артузов снова вернулся к делу:

   — Если мы ничего не предпримем в ответ на создание РОВС и вдруг начнутся диверсии, нас вполне справедливо отсюда погонят.

   — Якушеву я ни на миллиграмм не верю, — сказал Ягода.

   — Хорошо, что у вас такая фармацевтическая точность, — сказал Дзержинский, заставив Ягоду озлобленно прикусить губу, — но у него в Москве жена и дочь и, кажется, ещё сын.

   — Это его не остановит, — не унимался Ягода. — У него бабы и в Варшаве, и в Ревеле, и в Берлине, и в Париже. Наверное, и дети есть.

   — Нехорошо завидовать, Генрих Григорьевич, — соизволил пошутить Дзержинский, и все засмеялись. — А ежели без шуток, то посылать Якушева и Потапова можно только в том случае, если «племянники» останутся здесь. В заложниках. Если Якушев захочет «вильнуть хвостом», Кутепов спросит с него за своих.

В конце концов решение было принято, и нарком подвёл итог:

   — Посылаем Якушева и Потапова. Захарченко с мужем остаются в Москве. Отправлять не по советским командировкам, а дать отпуска и пусть лезут через окно на границе. Обязательно направить группу секретного наблюдения. Можно тех же ребят.

В коридоре закурили, и Ягода сказал:

   — Умница нарком. Если по загранкомандировке кто-нибудь не вернётся, нас обвинят в пособничестве. А так — бежали.

Обычно Кутепову в канцелярию от Великого князя звонил барон Сталь, на этот раз генерал услышал в трубке голос барона Вольфа:

   — Сегодня в Париж приезжают руководители «Треста» Фёдоров и генерал-лейтенант Потапов, — сообщил барон, — Его Императорское Высочество просил вас встретиться с ними раньше, чем он сам их примет. День приёма назначен — 5 ноября. Значит, у вас 4 дня. Фёдоров позвонит вам сегодня вечером.

Звонок барона — приказ, но разговор с «трестовцами» будет неприятный. После Михеева погиб полковник Масалин. А дела нет. Кроме политических донесений и разговоров о будущем перевороте. Если бы... Снова вперёд! Корниловцы, марковцы, дроздовцы... Существует два варианта нападения на СССР — польский и кавказский.

Кутепов вызвал Кривоного:

   — Михаил Алексеевич, приготовьте оба варианта вторжения. Карты и расчёты. Чтобы всё было убедительно, чисто, понятно. Будем показывать гостям из Москвы. Учтите, что один из них генерал-генштабист.

   — Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите доложить: к вам генерал Скоблин.

   — Приглашайте.

Красавец генерал. Талантливый и храбрый командир Корниловской дивизии. Любимец всей армии. Муж знаменитой певицы. Теперь, в штатском костюме, Скоблин как-то сжался, посерел, и глаза не сверкают так, как в те критические моменты боя, когда всё висит на волоске и он командует: «Корниловцы! За Россию! Вперёд!»

Кривский поставил коньяк, бокалы, лимон.

   — Я так и не знаю, Николай Владимирович, истинной причины вашего увольнения, — сказал Кутепов. — Допытывался у Врангеля, но, кроме общих слов о дисциплине, ничего не услышал.