Вдруг его вызвал сам Кутепов, причём, опытные офицеры предупредили, что генерал с утра в марковской форме и свирепствует как бешеный зверь.

Между тем по лагерю прогуливались Воронцов и Мария, а на письменном столе генерала лежали некоторые бумаги, например, доклад о полковнике Щеглове и его искреннее признание с объяснениями. Рядом — французская нота:

«Генерал Врангель организовал в Константинополе нечто вроде русского правительства и претендует сохранить войска, вывезенные им из Крыма, как организованную армию. Не предусмотрено никаких кредитов для удовлетворения какой бы то ни было русской армии, находящейся на территории Константинополя. Существование на турецкой территории подобной армии было бы противно международному праву. Оно опасно для мира и спокойствия Константинополя и его окрестностей, где порядок с трудом обеспечивается союзнической оккупацией. Ввиду поведения генерала Врангеля и его штаба наша международная ответственность заставляет нас освободить эвакуированных из Крыма от воздействия ген. Врангеля — воздействия, осуждённого всеми серьёзными русскими группами. Не оказывая никакого давления на самого ген. Врангеля и его офицеров, необходимо разорвать их связь с солдатами. Никакого принуждения не будет допущено над эвакуированными для побуждения их вернуться в Россию; им будет предоставлена полная свобода эмиграции в Бразилию или поиска себе заработка в других странах. Все русские, находящиеся в лагерях, должны знать, что не существует больше армии Врангеля, что бывшие их начальники не могут ими больше распоряжаться и что впредь они совершенно свободны в своих решениях. Франция, более пяти месяцев помогавшая им ценой больших затруднений и тяжёлых жертв, достигла пределов своих возможностей и не в состоянии более заботиться об их довольствии в лагерях. Франция, спасшая их жизнь, со спокойной совестью предоставляет им самим заботиться о себе».

Мохов сконцентрировал весь свой строевой талант и, подходя к генералу, «давал» ногу, как на Царскосельском параде. Кутепов не усадил его, как других посетителей, а только буркнул: «Вольно». Осмотрел поручика критически и начал не разговор, а допрос:

   — Говорили с солдатами о возвращении в Россию?

   — Так точно, ваше превосходительство.

   — Французскую ноту читали? Солдатам рассказывали?

   — Ваше превосходительство, ноту они сами читали — её французы распространяют по лагерю.

   — Значит, они знают, что их начальники больше не могут ими распоряжаться, что армии больше не существует? — Кутепов вдруг стал говорить негромко, как будто даже спокойно, чуть ли не доброжелательно.

   — Они читали, ваше превосходительство. Некоторые так и думают. Пишут рапорты о переходе в беженцы.

   — Думают, что я больше не могу распоряжаться лагерем? — спросил так же вкрадчиво тихо, и вдруг взрыв! — Смотрите, поручик, как я не могу распоряжаться! Вот докладная и другие материалы по делу полковника Щеглова. Вот он сам пишет: «О генерале Кутепове я действительно говорил как ходящий слух, что он получает жалованье 200 лир в месяц, что имеет стадо баранов... Мы же все офицеры... остаёмся нищими... я случайно попал в армию... хотел же оставаться беженцем...» Ещё здесь о Врангеле клевета, оскорбления. Я, который не может распоряжаться, пишу: «Предать военно-полевому суду». И я знаю, какой будет приговор: смертная казнь! Вот так я не могу распоряжаться! И вы, поручик, идёте по этой дороге. Зачем убеждали солдат, что им лучше вернуться в Россию?

   — Ваше превосходительство, я не убеждал. Я, наоборот, говорил, что их примут с музыкой, а потом расстреляют. Ваше превосходительство... Я понял. Донос. Я знаю, кто донёс. У нас с ним конфликт по поводу певицы был. Я его убью.

   — За убийство я вас расстреляю.

   — Я вызову этого штабс-капитана на дуэль. Вы же разрешили...

Наконец-то Мохов мог дать волю своей ненависти к этой страшной жизни. Какая сволочь этот Белов. Сам встрял в разговор и провоцировал. Дуэль любая разрешена — на винтовках, на штыках... Всё равно он его прикончит.

Нашёл штабс-капитана возле столовой в группе офицеров, дымящих папиросами и самокрутками из пахучего турецкого табака.

   — Господин штабс-капитан, можно вас на минутку?

   — Пожалуйста.

Руку Мохов не сложил в кулак, чтобы можно было посчитать пощёчиной, но удар получился чувствительный — если бы не деревце, свалился бы штабс-капитан.

   — Господа, прекратить драку! — крикнул старший по званию.

   — Это не драка, а пощёчина, — оправдывался Мохов.

   — Дуэль... Дуэль... — закричали офицеры.

Дуэль на штыках между Моховым и Беловым происходила в 5 часов утра на берегу пролива. Восход ещё алел на вершинах гор. Воронцов согласился быть секундантом у Мохова — после торжественного обеда они подружились.

   — Кстати, — вспомнил Мохов, — почему муж Плевицкой не вызвал Скоблина?

   — А вдруг убил бы?

И оба рассмеялись. Они стояли вдвоём на берегу — противник только появился вдалеке.

   — И вам смешно? — удивился Воронцов.

   — Нервное нетерпение. Не могу дождаться момента, когда проткну этого лживого соглядатая, продажного шпиона. Из-за девки накатал на меня донос. На набережной втроём с ней ходили, она выбрала меня — он едва заикаться не начал: как же так? Он же штабс-капитан, у него лир много. Наверное, приплачивают за то, что шпионит за нами.

   — Не слишком ли уверены в победе?

   — Без уверенности не победишь. А этого шпиончика я запросто уложу. Лишь бы не мешали.

   — Убить не дадут.

   — А жаль.

Подошёл с неподвижно бледным лицом обречённого Белов. С ним секундант — штабс-капитан Лентулов, и судья поединка — поручик Кривский. Судья, как водится, начал с попытки примирения противников.

   — Я ничего не имею против поручика Мохова, — сказал Белов. — Готов забыть обиду.

   — А я имею! — вызывающе заявил Мохов. — Забудет эту пощёчину — дам другую.

Тем временем подходили зрители офицеры. Человек 20. Солнце уже поднялось из-за гор, и судья сосредоточенно выбирал места дуэлянтов, чтобы солнце не светило им в глаза. Потом проверил крепление и заточку штыков, объявил, что дуэль будет продолжаться до первой крови, и развёл противников. Все замерли — сейчас начнётся.

   — Сходитесь! — скомандовал Кривский. — Бой!

Мохов пошёл на противника тем крепким упругим шагом, каким шагают в бою, в цепи. При таком шаге легко перейти в бег, нанести удар или залечь. Белов приближался осторожно, глядя на противника с ненавистью и страхом. Первые выпады винтовок, первые звуки ударов металла о металл. Поединок на штыках похож на поединок шпажистов тем, что и здесь, и там каждый хочет нанести прямой колющий удар, а противник отбивает оружие в сторону. Неспециалисты всегда со скучным удивлением смотрят, как дуэлянты без конца скрещивают шпаги. Здесь всё произошло быстро.

Мохов сильнейшим ударом отбил винтовку Белова вправо и вниз до земли так, что противник едва её не уронил. При этом Белов наклонился, открыв грудь и лицо. Мохов молниеносно отвёл свою винтовку назад и сделал сильный выпад в лицо противнику. Того спасли сантиметры: штык попал не в глаз, не в щёку, не в шейную артерию, а ковырнул шею сбоку под самым ухом. Белов упал с криком боли, брызнула кровь. Кривский одним прыжком оказался между противниками и крикнул:

   — Стой! Дуэль окончена. Победил поручик Мохов.

   — Если б штабс-капитан не поскользнулся, — проворчал секундант Лентулов.

   — Тогда бы я его проткнул насквозь, — сказал Мохов. — Могу попробовать с вами. Тем более, если вы друзья с господином Беловым.

   — Я не вижу причин для ссоры с вами, — сказал Лентулов и поспешил отойти подальше от поручика.

По дороге в лагерь Мохов объяснял Кривскому своё отношение к Белову:

   — Офицер-доносчик. Разве это естественно? Это соответствует офицерской чести? И, главное, донос — лживый. Будто я уговаривал солдат вернуться в Советскую Россию. Я им говорил, что их там встретят с музыкой и поведут на расстрел. Да они и сами знают. Как я могу быть за красных, когда мы, Моховы — старейший дворянский род в Орловской губернии? Общались с Тургеневыми, Шеншиными, в Ясную Поляну ездили. А он, мерзавец, сочиняет донос из-за того, что девка с набережной выбрала меня, а не его. Как я могу быть за красных? Вы же видели меня, когда Ростов зимой брали. Вы тогда к нашим цепям подходили. Такой хороший был бой, и всё напрасно. Из-за казаков пришлось отступать. Этот Белов сам, наверное, за красных и по заданию Чека ссорит офицеров.