И всё же он давно понял, что старой России больше не будет. Не всё хорошо было в той старой России, которая существовала 10 лет назад. Фильм напоминал об этом прямо и просто. Толпы взбунтовавшихся матросов, зверски расправлявшихся с офицерами; тысячи других матросов с напряжённо-решительными лицами, отказывающихся стрелять по товарищам, — это принадлежность старой России, и в новой она не должна присутствовать.

Его пригласил Струве в свою роскошную квартиру. Они встречались и раньше — Пётр Бернгардович был членом Особого совещания у Деникина и членом правительства Врангеля. Кабинет его был обставлен по-петербургски, иконы на местах — по-русски, и Александр Павлович почувствовал себя уже вернувшимся в Россию, в Петроград, тем более что Парижский зимний день был безнадёжно сер. Разговор о России.

   — Теперь, когда русская интеллигенция, наконец, поняла гибельность своей антигосударственности и ужас атеизма, пришло время провести наш зарубежный съезд. Всё пока идёт по договорённости, которая была достигнута с вами, Александр Павлович, и с князем Трубецким, как с представителем Великого князя Николая Николаевича. Предполагается собрать более 400 делегатов из более чем 20 стран. Мы уверены, что съезд выскажется за связь зарубежного патриотического движения с Великим князем. После долгих размышлений и обсуждений решили, что на съезде не будет официальных представителей от военных организаций. Это соответствует формуле Петра Николаевича Врангеля — «Армия вне политики» — и его известному приказу, запрещающему офицерам вступать в политические партии. Предварительно вы были с этим согласны.

   — Я подтверждаю своё согласие, Пётр Бернгардович.

   — Я не могу идти на съезд и, в известном смысле, руководить им, не посоветовавшись с вами по некоторым ключевым вопросам. Я помню ваши высказывания в Крыму — тогда вы были моим единомышленником по аграрному вопросу. Вы говорили о невозможности имущественной реставрации в области земельных отношений.

   — Я и теперь в этом убеждён. Великий князь так сформулировал эту позицию: земля, которой пользуются крестьяне, не должна быть у них отнята, а взыскивать с крестьян то, что погибло или расхищено во время революции, — невозможно.

   — Так я запишу в резолюцию съезда. Ещё один трудный вопрос — отношение к новым государственным образованиям на территории России. О так называемых лимитрофах. Николай Николаевич иногда весьма иронически высказывается о независимости Польши.

   — Есть стратегия, но есть и тактика, — осторожно усмехнулся Кутепов. — На съезде, по-видимому, надо принять положение о том, что возрождённая Россия должна будет стремиться к установлению дружеских отношений со всеми своими соседями, признав тем самым независимость и самостоятельное существование всех возникших на территории бывшей Российской империи новых государственных образований. И, наверное, надо напомнить, что какой бы ни стала будущая Россия, но в неё входят другие народы.

   — Совершенно верно, — согласился Струве. — Без имперской идеи невозможно создание России как правового государства. Укажем в резолюции, что будущее законное правительство России обеспечит всем народностям, населяющим её территорию, свободное правовое развитие их бытовых, культурных и религиозных особенностей.

В свою канцелярию Кутепов возвратился удовлетворённый — вот он уже решает судьбы будущей России. Пока для кучки эмигрантов, но скоро, скоро...

Обычно денежные документы на подпись приносил секретарь Кривский, а на этот раз с чеком и расходной книгой пришёл Зайцов.

   — Я, конечно, завизировал эту выплату, Александр Павлович, — не скрывая обиды, сказал он, — но я у вас помощник по секретной работе, и все операции вы обсуждали со мной. Кроме этой. Может быть, мне пора подавать в отставку?

   — Что вы, Арсений Александрович! Вы мой самый доверенный офицер в секретной работе. С этой операцией получилось так, что замысел возник не у меня, а я поддержал, потому что не сомневаюсь в её необходимости. Конечно, вы должны знать. Это — убийство Красина.

После смерти Дзержинского на Лубянке установилось тихое переходное время. Ягода аккуратно выполнял осторожные задания нового наркома Менжинского и не лез с инициативами. Куда тут полезешь, когда на самом верху всё не ясно. Наиболее умные — Троцкий, Каменев, Зиновьев — оказались не у власти, а в оппозиции, и их давит неотёсанный необразованный грузин. Опирается на такое же тупое полуграмотное большинство, подкупленное им. Конечно, удивляться нечему: дураков всегда больше. Зато в ГПУ одни умники.

Пришёл Артузов, становящийся всё более неприятным своей назойливостью.

   — Вы пришли по делам «Треста», конечно?

   — Можно считать и так: ведь Шульгин путешествовал под наблюдением «Треста». Мы посоветовали ему написать книгу о своей поездке по советской России, и он написал. Прислал нам, то есть «Тресту», свою рукопись на предмет поправок, замечаний, предложений. Принёс вам почитать.

   — Антисоветская книга проходит советскую цензуру? Сами прочитали? Ваше мнение?

   — Основная мысль книги нам полезна: СССР поднимается, бороться против бесполезно. Конечно, много грязи, антисемитизма, что особенно странно — в былые времена его газета защищала Бейлиса.

   — Оставьте. Прочитаю. Шульгин полезен хотя бы тем, что укрепил доверие к «Тресту».

Уходя, Артузов посетовал на электрическое освещение в солнечный день. Ягода пообещал, что откроет окно, представляя при этом, как хитрый Артузов вскоре окажется в помещении, где вообще не будет света. Подсунули антисемитский бред Шульгина — сами не могли убрать. Нет. Надо обидеть начальника. Известно, что латыши ненавидят евреев. Устраивали зверские погромы. Постепенно собрать материал на Артузова. Начать с его выступления против винно-водочной государственной монополии. Назвал её антиленинской.

Он хотел, чтобы его сын рос в новой освобождённой Poссии. Он столько думал об этой несуществующей стране, что ему представлялось, что она уже постепенно возникает. Народ сам её строит, независимо от угнетателей-большевиков.

Вернувшийся из нелегальной «прогулки» Шульгин рассказал, что в России «всё так же, как было, только хуже». Такие же работящие, но склонные к пьянству мужики, такие же солдаты — «мощь, силища дикая, но несомненная», как выразился Шульгин; такие же поезда, более удобные, чем на Западе, даже шоколад такой же — вкуснее французского.

Почему же он, генерал Кутепов ещё не там? Самое время — зашаталась власть, и пауки грызутся в банке. Однажды, не сдержав рвущегося из сердца стремления, приказал своим помощникам Трубецкому и Зайцову разработать детальный план вторжения из Финляндии и захвата Петрозаводска не позднее осени 26-го.

Под такое настроение появился Гучков. Сначала позвонил, раздражая конспиративными намёками, потом приехал, привёз документы — немецкий текст и химические формулы. Конечно, негодяй, революционер, принимал отречение императора, но с 18-го начал искупать грехи. Врангель сказал, что этот человек совершал в прошлом ошибки, а ныне осознал их и честно служит русскому национальному делу.

Говорил Гучков таинственно, вполголоса, оглядываясь на дверь, потребовал закрыть окно на улицу, несмотря на тёплую, почти жаркую погоду.

   — Это великое секретное оружие, с помощью которого мы освободим Россию. Ядовитый газ! При взрыве снаряда поверхность, на которой произойдёт взрыв, на газ не действует — он не теряет своих свойств. Бомбы — ручные. Прекрасное оружие. Газ поражает лёгкие, и человек не в состоянии дышать. Для исполнителей предусмотрены специальные маски. Стоимость одной бомбы — 50 долларов. Я готов всё своё состояние отдать этому делу.