В 6 утра побритый, подтянутый, спокойный, в новом светлом костюме Леонтий был в агентстве. Дежурил Шигарин, тройка была на месте.

Пошли в гараж оживлять «Рено». Шигарин сидел в офисе у телефона, рассматривая книги с рисунками ковров.

   — Как-то я не подумал о дежурном, — сказал Леонтий. — Мы приедем с объектом, а здесь кто-то будет сидеть. Конечно, мы въедем в гараж, и в подвал есть ход со двора, но... И вы мне не подсказали, друзья.

   — А чего подсказывать? — удивился Мохов. — Вы и будете здесь сидеть. Ехать с нами — только мешать.

«Рено» оказался в порядке. Всё проверили, вывели из гаража, выехали на улицу. Серж и Пьер сели в машину. Подошёл Мохов и сказал, поглядывая по сторонам:

   — Ребята просили напомнить, если состоится убийство, то каждому по 100 тысяч франков. Такие нынче цены.

   — Бели состоится, то всем заплачу: и тебе, и себе.

   — Мне — только как шофёру, не знающему никаких обстоятельств.

   — Можно и так.

Начиналось розово-серое бодрое парижское утро. Дребезжали грузовики с бидонами молока, к домам подъезжали повозки с бутылями, скрипели тележки с охапками зелёного лука и редиски. Почему человеку мало этой ежедневной утренней радости? Почему он почти и не замечает её, а весь поглощён чем-то совсем не похожим на солнце, восходящее над Латинским кварталом, и на рыбаков, неподвижно прилипших к набережной Сены?

Проехали маршрут от вокзала до отеля Гриньоль, продумали, какие улицы и повороты шофёр такси в любом случае не сможет миновать.

   — Он, наверное, русский офицер, — сказал Мохов, — и мыслит, как я. Значит, и ехать будет, как я.

Долго выбирали место, где удобнее остановить такси с Кутеповым. Остановились на повороте, где шофёр уменьшит скорость, а два огромных платана закрывают обзор почти со всех сторон. Потом отвезли Леонтия к агентству. Договорились, что сначала завезут генерала в гараж, а затем — по обстоятельствам.

   — Закричит, — сказал Пьер.

   — Сделаем так, чтобы во дворе не кричал, — пообещал Леонтий, — а подвал звуконепроницаемый. И патефон обновим. Будем слушать новый танец «Тустеп».

Уже шёл восьмой час. Дымников пожелал успеха и остался нервничать в агентстве.

Он посадит генерала перед её портретом и спросит: «За что ты убил её? Ты же мог бы разобраться, что бумажки ей подбросили. И они же ничего не стоили, эти чертёжики, потому что всё равно погибли бы те, кто должен погибнуть. И ещё не сказал Бог своего слова — с кем он? Неужели с тобой и другими генералами? Скорее он с теми мужиками, которые выгнали нас из России. А ты убил её. Ты убил жизнь, красоту, доброту, нежность. Мы пошли бы с ней сейчас на площадь Согласия — она любила красивые большие многолюдные улицы. Она бы сказала: «Леончик, я хочу мороженого...»

И он вновь плакал.

Часы показали 8, 8.15, 8.30...

Подъехал «Рено» с его людьми, молчаливыми, обескураженными. Машину поставили в гараж.

   — Провал, — сказал Мохов. — По моей вине. Лопнула резина метров за 100 до места — я как раз начал обгонять. Кинулись менять — разве успеешь? Приехали на вокзал — даже того такси уже нет. Генерала не видели, наверное, уже был в вагоне. И ведь я проверял резину!

   — Не один ты, — успокаивал Серж, — и я смотрел — была в порядке.

   — В чём ошибка? — спросил Дымников.

   — В резине.

   — Нет. Надо брать две машины. Одна — резервная. Забудьте, ребята, об этом приключении.

   — Он обязательно опять приедет, — сказал Мохов. — Они все часто сюда приезжают.

Вторая встреча с Великим князем была праздничной для Кутепова — искреннее радушие, доверие и, главное, приказ начать борьбу. Теперь он был почти наедине с Николаем Николаевичем — сидел ещё барон Сталь. Кутепов, обласканный таким приёмом, даже позволил себе дать совет Великому князю:

   — Было бы очень хорошо, Ваше Императорское Высочество, если бы вы видели больше наших людей, выслушивали разные мнения, которые полнее бы освещали общее положение.

   — Я думал об этом, Александр Павлович. Поступают ко мне и многие просьбы с подобными пожеланиями, убеждают меня переехать в Париж, чтобы иметь сношения с представителями разных общественных течений. Возможно, я решусь на это.

Дальнейший ход беседы позволил генералу добиться такого успеха, о котором он мог только мечтать. Говорили об армии, разваливающейся, теряющей боевой дух.

   — Но и вы ведь воин, Александр Павлович, — сказал Великий князь. — Я чувствую в вас дух Святого Георгия Победоносца. И вы оторваны от армии, от борьбы. Есть ли v вас какие-нибудь планы?

   — Только об этом и думаю, Ваше Императорское Высочество, только и планирую. И не только я, но и другие генералы, и Пётр Николаевич. Мой план таков: немедленно заслать в Россию несколько ударных офицерских групп в составе 3—5 человек. Хорошо вооружить, снабдить взрывающими устройствами и произвести ряд смелых эффективных террористически-диверсионных актов. Очень многие офицеры ждут начала этой борьбы. Первые удары — по собраниям чекистов и комиссаров.

   — Что вам требуется для проведения таких ударов?

   — Деньги. Без денег в Россию сейчас идти нельзя.

   — Некоторое количество денег мы для вас найдём. Господин барон, перед отъездом Александра Павловича выдайте ему 20 тысяч франков из моего личного фонда по моему личному распоряжению. А вы почувствовали, Александр Павлович, в нынешней весне дыхание Бога? Эта весна наша, Русская.

Кутепов уже знал, что из-за подобных пассажей о Великом князе говорят, что у него «зайчики в голове». Генерала это не волновало — были у него начальники с «зайчиками» пострашнее. А здесь — представитель династии, первое лицо среди русских за границей благословил его на начало борьбы. Фактически назначил Главным руководителем на этом новом террористическом этапе сражения против красной России.

Два человека, сближаясь в разговорах и делах, интуитивно чувствуют расположение друг к другу, и Кутепов уловил доброе отношение к себе со стороны Великого князя. К Врангелю у Николая Николаевича такого отношения появиться не могло — тот сам рвался к власти над Россией.

Засыпая в поезде, Кутепов представлял Россию, подожжённую и взорванную его отрядами, разрушающими в пыль здания ГПУ, Совнаркомов, райсоветов и прочих источников красной заразы. Опять будут стоять перед ним поверженные, разгромленные, сдавшиеся на милость, и он будет эту милость распределять. И Великий князь с доброй улыбкой кивнёт: действуй, генерал!

В Душенаваце Кутепова торжественно встретили домашние и присоединившиеся к ним приезжие офицеры. Среди них — капитан Ларионов, прибывший из Финляндии. После всяческих приветствий, долгого обеда и обязательных рассказов он пригласил капитана на прогулку. Тот рвался в бой.

   — Мне не нужны никакие окна на границе, — говорил он, — не нужны проводники. Я сам перехожу границу по тропкам, известным только мне. Уже несколько раз был на русской земле. Всё собираюсь поехать в Питер.

   — Виктор, я всегда знал вас как одного из самых боевых офицеров нашей армии. Заверяю вас: борьба начинается! Великий князь выразил одобрение моим планам и даже выделил определённую сумму денег. Руководить буду я. Разумеется, формально согласую с Врангелем, но всё дело будет в моих руках. Теперь нам надо собрать самых боевых офицеров и нацелить их на борьбу. Вы поедете в Болгарию, в Велико Тырново?

   — Я только был там и сейчас еду опять.

   — Вот вам и задание: подберите человек 30 офицеров, готовых идти в Россию, и пригласите ко мне на следующую субботу — будем конкретно решать. И личная сердечная просьба. Марию Владиславовну Захарченко вы, конечно, знаете? Я привёз ей подарок из Парижа...

   — Подарок в самый раз — она только что вышла замуж за штабс-капитана Радкевича.