Арес подлетел к нему, а его страшные глаза мерцали, как паучьи. Олтур выглядел ужасающе. Разом он обрушился на Илая, упираясь ладонями в грудь. По шее Олтура ползли кровавые потеки. На груди гролла зияла выжженная дыра с обугленной по краям кожей. Он оскалился, схватил голову Илая обеими руками и приблизился к нему. Его черные глаза затянуло уже знакомой мутной пеленой.

– Eli, quis ignis, – протянул вкрадчивым, демоническим шепотом Олтур, его голос был серебристым и гладким, как ртуть, – dimitte me aspice. Sit vita tua. Suscipe mortem. (Илай, дитя огня, позволь войти. Отпусти свою жизнь. Прими свою смерть.)

Хриплое дыхание Илая участилось, а затем резко прекратилось, я не слышала уже ничего, кроме этой смертельной тишины. Его жизнь призрачными нитями паутины струилась вверх, растворяясь в ночи. Илай смотрел на него невидящими глазами, полными потаенного ужаса, словно марионетка. Его тело: руки, торс, ноги – всё обмякло. Напряжение ушло с лица, превратив его в прекрасную фарфоровую маску. На меня нахлынули воспоминания из мастерской стеклодува. Вспомнилось удушающее чувство страха, когда смотришь в мутные глаза гролла, словно неизвестность, скрытую густым туманом, и не можешь издать ни звука, ни пальцем пошевелить.

Я повернулась, спотыкаясь о неровные булыжники дорожки, и бросилась к краю беседки. Позади меня мелькали тени, раздавался треск, чьи-то крики, стоны, удары; всё слилось в ядовитую симфонию, но мне было не до них. Заметив торчащий из земли железный кронштейн с горшком белых петуний, я откинула цветы в сторону, ухватилась обеими руками за палку и потянула его. Застряв, он лишь немного зашатался. Тогда я уперлась ногами в твердую почву, закрыла глаза и со всей силы дернула его. Дрын с сухим скрежетом вышел из земли, и я вместе с ним упала на спину, ударившись об один из многочисленных терракотовых декоративных вазонов. Не обращая внимания на саднящую кожу, я вскочила, опираясь на железяку, и бросилась к Илаю.

Казалось, все звуки покинули эту жуткую ночь, остался только мой шумный вдох и выдох, да биение собственного сердца, четкое и громкое, как бой курантов. Я покрепче ухватилась за кронштейн руками, замахнулась и ударила Ареса. Металл с отвратительным треском врезался в череп. Олтур отлетел назад, на траву, раскинув руки, словно чучело, набитое соломой. На землю потекла кровь.

Я упала на колени рядом с Илаем. Его смуглая кожа стала серой, цвета пепла. Он всё так же смотрел в небо, глаза открыты, а в них сияет пустота. Словно и не его глаза, а стеклянные, ненастоящие.

– Илай, – позвала его я, – это я!!! – Ни признака жизни… – Ила-ай!!! – Я сама не заметила, как перешла на крик, надрывный крик, вспарывающий собой ночь. Рыдая, я прижала его к себе. Мои слезы падали ему на лицо, повисали на ресницах, словно его собственные. – Илай, – уже тихо умоляла я, – не уходи!.. Вдруг его рука судорожно сжалась на моей, из груди вырвался хриплый ужасающий звук, как вой вьюги. Он схватил ртом воздух, жадно вдохнул и… голова безжизненно упала на землю, глаза закрылись.

Виски пронзила звенящая боль, как шум скрежещущего металла. Плохо соображая, я поднялась на ватных ногах, схватила валявшийся неподалеку кронштейн и бросилась к Олтуру. Он закряхтел, поворачивая голову, и уставился на меня в тот момент, когда я занесла над ним палку, целясь в сердце. Я даже не была уверена, есть ли оно у него, но как еще можно убить эту тварь, я не знала.

По щекам текли ручьи. Потерять Илая было невыносимо. Я зажмурилась, готовясь проткнуть Ареса, и… вскрикнула от боли, отлетая в сторону, врезаясь в беседку. В глазах полыхнули искры. Я согнулась пополам и застонала. Дыхание перемкнуло – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Меня грубо пнули ногой, переворачивая на спину. Из темноты появилось совершенно незнакомое лицо юноши, по сути мальчишки. Он возбуждено оскалился и заехал мне носком сапога в живот. Я закашлялась кровью, задыхаясь от тошнотворного металлического вкуса во рту. Парень схватил меня за горло, приподнимая над землей, и прошипел:

– Tempus moriendi! (Время умирать!)

– Не знаю я латынь, – хрипло выпалила я и ударила его пальцами в глаза, так учили по телику отбиваться от насильника.

Парень взвыл, схватился за лицо, но всё еще оставался сверху. Я сцепила руки в замок и заехала ему в ухо. Он повалился в сторону, а я, не теряя бесценные секунды, поползла прочь. Впрочем, далеко удрать не удалось – только и успела схватиться за балясины, как он потянул за платье. Ухватившись руками, я стала подтягиваться вперед. Ткань затрещала, и значительная часть подола осталась в его руках. Серебристый бисер разлетелся в разные стороны, как дождь. Гролл отбросил ошметок в сторону и стал хвататься за ноги, впиваясь в кожу ногтями. Несколько раз брыкнувшись, я, наконец, освободила правую ногу и ударила его каблуком в глаз. Он вскрикнул и упал назад, катаясь по траве.

Вскочив на ноги, я огляделась по сторонам. Как же их много! На каждого их нас приходилось по гроллу, а Нит сражался одновременно с тремя. Арес всё так же лежал на траве, недалеко от Илая. Ни Грея, ни Марины я не видела, да я больше ничего не увидела. По спине ударили чем-то тяжелым, я упала вперед, разбивая колени о камни. Я обернулась. Надо мной нависло изуродованное лицо молодого гролла, вместо одного глаза зияло кровавое пятно. Он бросился на меня.

– Bile terre pom moore, – крикнула я голосом незнакомки. Я сама не поняла, что сказала, однако он остановился и заморгал единственным глазом. Я ползком попятилась назад, продолжая произносить какую-то тарабарщину. Слова сами слетали с языка, как будто кто-то говорил за меня: – Wann vile vyre, flai ztil otra lys kai!

Парень напрягся, прислушался к себе и с облегчением вздохнул. Он шагнул ко мне, и вдруг… стал стремительно сморщиваться, как печеное яблоко. Кожа, желтая, тонкая, облепила череп и кости, глаза впали, рот приоткрылся. Он жутко захрипел, потянулся ко мне и широко открыл рот, вроде как пытаясь закричать, а затем упал прямо к моим ногам, словно древняя мумия с полыми глазницами.

Я закричала, отталкивая его ногами, пиная. Меня скрутило пополам и вырвало. Я перекатилась в сторону и прижалась пылающей щекой к холодной земле. Она завибрировала. Совсем рядом пронеслись Нит и два гролла, врезались в чашу фонтана и упали в воду, продолжая сражение. За ними следом, перескакивая через фонтанные стенки, прыгнул Пьетро. Он схватил одного из противников и впечатал в статую какого-то божества, что стояла посередине, словно бутылку о борт корабля разбил.

Поднявшись на локтях, я уперлась ладонями в землю. Боль волной поднялась в голове. Снова затошнило. Сморгнув слезы, я быстро поднялась на ноги и огляделась. Место, где лежал Илай, теперь пустовало. Сердце сжалось в тугой комок. А голова гролла вдруг хрустнула и перекатилась в сторону.

Илай, спотыкаясь, переступил через мумию и бросился ко мне. Он обнял меня, словно укутал собой, затем отстранился, внимательно изучил каждую царапину на лице и выдохнул:

– Ты цела?

– Не знаю, – честно ответила я, – думаю, да, – а слезы снова заливали глаза, на этот раз от радости – он рядом, живой.

Прижав к моим щекам ладони, Илай стер слезинки. Его пальцы были шершавыми и горячими… Разрешая себе забыться хоть на секунду, я положила голову на Илая и прикрыла глаза, и так бы и стояла, если бы не голос Грея. Ульманас с презрением окинул нас взглядом.

– Нашли время обниматься, – выпалил он.

Ответить я ничего не успела, оборачиваясь на пронзительный крик. Арес держал Марину за плечи, пока она предпринимала попытки освободиться. Брыкалась, словно запутавшаяся мошка в паутине.

– Нет! – закричала она. – Не делай этого, пожалуйста!!!

– Что происходит? – спросила я, не веря своим глазам…

– Он убивает ее, – спокойно ответил Грей, даже удовлетворенно.

– Ему нужна энергия, чтобы бороться с нами.

Илай повернулся к Грею.

– Сейчас, – сказал он.

– Сейчас, – подтвердил Грей.

– Что сейчас?! – уставилась я на них.