Те, кто пробовал зайти в этот туман, рассказывали, что там царит самая черная ночь, а влага через некоторое время становится сплошной водой. Туман простирается на одну-две мили от подножия и где-то там снова опадает, оборачиваясь рекой. Поток протекает через узкий канал в песчанике, а дальше — расширяется. Затем на протяжении пятисот миль река петляет, выпрямляется миль на двадцать, а потом разделяется, обтекая твердые скалы гор.

По другую сторону горы воды вновь воссоединяются, река резко поворачивает и течет шестьдесят миль на запад. Там она исчезает в огромной пещере и, надо полагать, стекает через сеть пещер вниз, внутрь монолита, на вершине которого находится Индейский уровень. Где после этого река выходит на свет, знают только орлицы Подарги, Вольф и Кикаха.

Обтекаемая рекой гора-остров была сплошной глыбой агата.

Когда Джадавин создал эту вселенную, он отлил гору из смешанного агата и нефрита в три тысячи футов высотой и примерно пирамидальной формы. Гора шла полосами яблочно-зеленых, изумрудных, коричневых, лиловых, желтых, голубых, серых, красных, черных и других оттенков. Джадавин поместил ее охладиться на краю Великих Прерий, а позже направил реку протекать вокруг подножия монолита.

Тысячи лет нефритовая гора оставалась нетронутой, если не считать птиц, приземлявшихся на ней, и рыб, обитавших у прохладного скользкого основания. Когда индейцев провели сквозь врата в этот мир, они наткнулись на нефритовую гору. Некоторые племена сделали ее своим богом, но кочевые народы поблизости не селились.

Затем в этот мир привели и поселили неподалеку от нефритовой горы группы цивилизованных людей из древней Мексики. Случилось это, насколько мог вспомнить Джадавин, ставший позже Вольфом, приблизительно тысяча пятьсот земных лет назад. Невольные иммигранты могли принадлежать к цивилизации, названной последующими цивилизациями ольмеками. Сами они называли себя тишкетмоаками. Они построили деревянные дома и деревянные стены по берегам к западу и востоку от горы, которой дали имя Таланак. Таланаком они называли своего бога-ягуара.

Котчултя — буквально, дом бога или храм Тошкоуни, божества письменности, математики и музыки, — находился на полпути к вершине похожего на ступенчатую пирамиду города Таланак. Храм выходил на улицу Смешанных Благословений и снаружи не выглядел впечатляюще большим. Фасад этого изящного здания, высеченного в склоне горы, представлял собой птичье-ягуарово лицо Тошкоуни. Здесь, как и в остальной внутренней части горы, все пещеры, резьба и барельефы были сделаны с помощью трения или бурения. Нефрит нельзя отколоть или расслоить, его можно пробуравить, но большая часть работ производилась трением, породившим все самое прекрасное и полезное.

Таким образом, черно-белый нефрит в этом районе истерли поколения рабов, применявших в качестве абразивов толченый корунд, стальные или деревянные инструменты. Рабы выполнили основную черновую работу, а потом за дело взялись художники и ремесленники. Тишкетмоаки утверждали, что форма похоронена в камне, и кажется правдой, что ее можно открыть — как в случае Таланака.

«Боги прячут, люди находят», — говорили тишкетмоаки.

Когда посетитель вступает в храм через дверной проем, который словно сжимается за ним кошачьими зубами Тошкоуни, он попадает в огромную пещеру. Она освещена солнечным светом, льющимся сквозь отверстия в потолке, и сотней бездымных факелов. За красно-белой нефритовой перегородкой высотой по пояс стоит хор одетых в черное монахов с выбритыми и окрашенными в алый цвет головами. Хор поет хвалы Повелителям Мира — Оллимамлу и Гошкоуни.

В каждом из шести углов помещения стоит алтарь в виде зверя, птицы или молодой женщины на четвереньках. На поверхности каждого алтаря выступают пиктограммы, а также мелкие животные и абстрактные символы — результат долгих лет самоотверженного труда и длительной неутолимой страсти. На одном алтаре лежит изумруд величиной с голову человека. Существует рассказ о нем, затрагивающий также и Кикаху. В самом деле, изумруд был одной из причин, почему Кикаху так тепло встречали в Таланаке. Камень однажды похитили, а Кикаха отобрал его у хамшемских воров со следующего уровня и вернул — хотя и не задаром.

Кикаха находился в храмовой библиотеке. Это было громадное помещение в глубине горы, куда можно было попасть, только пройдя через зал с публичными алтарями и по длинному широкому коридору. Оно тоже освещалось солнечными лучами, просачивающимися сквозь шахтные отверстия в потолке, да факелами и масляными лампами.

Стены долбили и терли, пока не создали тысячи неглубоких ниш, в каждой из которых теперь хранилась тишкетмоакская книга. Книги представляли собой свитки из сшитых вместе ягнячьих кож, по обоим концам их прикрепили к цилиндрам из дерева и слоновой кости. Цилиндр в начале книги вешали на высокую нефритовую раму, и свиток медленно разматывали перед глазами читателя.

Кикаха стоял в широко освещенном углу, как раз под отверстием в потолке.

Одетый в черное жрец Такоакол объяснял Кикахе значение некоторых пиктограмм. Во время прошлого визита Кикаха изучал письменность, но запомнил только пятьсот рисунков-символов, а для беглого чтения требовалось знать по меньшей мере тысячи две.

Такоакол показывал окрашенным в желтый цвет пальцем с длинным ногтем местонахождение дворца императора Миклосимла.

— Точно так же, как дворец Властелина мира сего стоит на вершине самого высокого уровня мира, так и дворец Миклосимла стоит на высочайшем уровне Таланака, величайшего города в мире.

Кикаха не стал ему перечить. Когда-то столица Атлантиды, занимавшей внутреннюю часть уровня, предшествовавшего самому высокому, была в четыре раза больше и населеннее Таланака. Но ее уничтожил захвативший тогда планету Властелин, и теперь в развалинах обитали только летучие мыши, птицы и разного рода ящерицы.

— Но, — продолжал жрец, — там, где у мира пять уровней, в Таланаке трижды три уровня, или улицы.

Жрец свел вместе крайние длинные ногти пальцев обеих рук и, полузакрыв раскосые глаза, произнес речитативом проповедь о магических и теологических свойствах числа три, семь, девять и двенадцать. Кикаха не перебивал его, хотя и не понимал некоторых терминов.

Он услышал странное лязганье в соседнем помещении. Одного раза было достаточно для человека, выжившего потому, что его не требовалось предупреждать дважды. Более того, он потому-то и жив до сих пор, что всегда начеку. Минимальный уровень напряжения он сохранял даже в минуты отдыха и занятия любовью. Поэтому никуда, даже в предположительно безопасный дворец Властелина, он никогда не заходил, не отыскав прежде возможного укрытия для себя.

У Кикахи не было причин считать, что кто-то станет устраивать на него засаду в этом городе, и особенно в святая святых храма — в библиотеке. Но сколько раз в его жизни случалось, что никаких причин для беспокойства не имелось, и все же возникала опасность, грозящая гибелью.

Слабое лязганье повторилось. Кикаха, не извинившись, побежал к арочному проходу, из которого донесся этот неопознанный и, следовательно, зловещий шум. Многие одетые в черное жрецы подняли головы, отрываясь от столов с наклонной поверхностью, где они рисовали на коже пиктограммы, или отвернулись от висевших перед ними книг. Кикаха был одет как преуспевающий тишкетмоак, поскольку считал благоразумным как можно больше походить на местных, где бы ни находился. Но кожа его выглядела намного бледнее, чем у самого светлого из жителей Таланака. И, кроме того, он носил на поясе два ножа, уже одно это выделяло его. Он стал первым, помимо императора, вошедшим в это помещение вооруженным.

Такоакол окликнул его, спрашивая, не случилось ли с ним чего-то неприятного. Кикаха обернулся и приложил палец к губам, но жрец продолжал ехидные расспросы. Кикаха пожал плечами. Возможно, на взгляд стороннего наблюдателя он и выглядел дураком или чересчур осмотрительным. Такое с Кикахой уже случалось, и не раз, в других местах, но ему было наплевать.