Эмоции вернулись… В глазах поплыло, но один рывок воли подавляет эту волну…
Она в постели, приготовленной для меня. Осталась. Не ушла. Зачем она здесь? Чтобы не оставлять одного или хочет моей близости?
Не важно. Она здесь — это главное.
Тихо, медленно, так осторожно, как только могу, ложусь рядом, но Лера, моя Лера, которая спит как младенец в спокойные свои дни, тут же просыпается и осторожно, так нежно, что я уже не в силах сдержать свою боль от осознания происходящего, трогает мою руку…
— Что у тебя там? — спрашивает.
Я не сразу понимаю, о чём она: мой мозг совершенно разучился думать в последние дни, только безучастно созерцать происходящее вокруг. Спустя небольшое время мне всё же удаётся сообразить, что она беспокоится о моих руках, вернее о том, что находится под бинтами…
А там страшное…
Там такой кошмар…
Она, наверное, видела… Господи, она же видела, Тони сказал: «твоя жена вытащила тебя»…
— Какой-то чёртов дренаж, — отвечаю, проглотив ком в горле.
Хорошо, что темно, и она не видит моей слабости, моих слёз — едва успеваю подумать, как вдруг нежное касание смахивает предательскую каплю на моём виске…
Такой до боли знакомый смысл в этом жесте… Материнский… Смысл безусловной, бесконечной любви, принятия каждого поступка, прощение всякой ошибки, насколько страшной бы она ни была… Ведь любовь матери ничто не способно убить, пока жива она сама!
Tony Morales — 10pm date
И снова я на ступень выше, снова ближе к свету, снова моя Лера тащит меня туда — на поверхность…
Забавно…
Тогда, в юности, в тот сумасшедший день, закончившийся для нас золотым волшебным утром, она тонула физически, и я тянул её на поверхность, толкал, что было сил, и ведь не бросил бы никогда, потому что знал, где то внутри, там, где, вероятнее всего, и живёт моя душа, знал, что она — то самое существо, без которого не будет никакого смысла ни во мне, ни в моём существовании, и который всю мою последующую жизнь станет спасать меня от бездны моих безумий.
Глава 73. Разнос
Утром следующего дня мы отвозим детей в школы, и я чувствую, что должен попрощаться, но не могу, сил нет снова расстаться с ней, ведь теперь у меня нет ни права, ни возможности рассчитывать на простой выход самоубийства. Я уже понял, что обязан и буду жить ради детей, ради неё, буду присматривать за ней издалека, чтобы никто не обидел, ведь она же наверняка станет вскоре встречаться с каким-нибудь мужчиной и строить заново свою жизнь… Само собой пришло решение, что моим призванием теперь будет стремление оберегать её до самого конца жизни, просто быть в случае необходимости рядом.
Я жду, что она первой скажет, куда её отвезти и распрощается со мной, но слышу:
— Слушай, тут поблизости есть очень уютное маленькое кафе. Давай посидим?
Соглашаюсь. И вот мы располагаемся на каком-то возвышении, что-то вроде второго этажа и помоста, но прямо на улице, внизу снуют туда-сюда прохожие и автомобили.
Лера пьёт кофе и уплетает пирожное, но как-то нервно, совсем без удовольствия, словно обдумывая что-то, а я взглядом гипнотизирую свою порцию — аппетита ведь совсем нет.
Нервозность Валерии не даёт мне покоя, и я стремлюсь её успокоить, зная, что она переживает обо мне, о моих рецидивах желания расквитаться с жизнью:
— Со мной всё будет в порядке, я обещаю.
И тут она взрывается:
— Господи, Алекс, в каком порядке? Я не могу больше! Меня не хватит спасать тебя каждый раз, ты словно идёшь по тонкому лезвию, один неверный шаг — и тебя нет! Почему я живу последние годы в каком-то вечном надрыве? Что толкнуло тебя изрезать себе руки, твоя измена? Тысячи людей изменяют ежедневно, наверное, даже сотни тысяч, да кто его знает, может и миллионы и никто, никто не делает того, что делаешь ты! Как можно так легко лишать себя жизни? Что за невероятная беспечность, что за наплевательское отношение к людям, которые тебя любят, которым ты дорог? Что должна чувствовать я, по-твоему? А Габриель, которая любит тебя столько, сколько себя помнит? А твоя сестра? Ну ладно мы, женщины, — бесконечная вереница в твоей жизни, сегодня есть, завтра нет, один чёрт! Но дети! Как ты мог поступить так с ними? Ты хотел детей, и вот они у тебя есть, и ты обязан жить для них и ради них! Это не куклы, хочу играю, хочу нет! Они живы, и им нужно внимание, помощь, забота. Твои руки должны привести их в этот мир, ты должен дать ответы на все их вопросы: почему войны, зачем насилие, почему Вселенная бесконечна и что такое сама эта бесконечность, что такое Любовь, главное Любовь, ты обязан защищать их от всех возможных невзгод, помочь им решать проблемы, справляться с неприятностями, ты должен научить их всему! Что же ты взваливаешь всё это на женские плечи? Нам самим нужна защита и поддержка, нам нужно плечо, на которое можно опереться, нам нужны сильные руки, которые закроют от всех бед, но вместо помощи, ты сталкиваешь нас лбами, делаешь нам детей, а потом просто бросаешь, видите ли, в твоей душе что-то не срослось! Какого чёрта Алекс? Тебя когда-нибудь заботило то, что творится в моей душе или душе Габриель? Или сотен других, с кем ты просто переспал один раз? Ты даёшь каждой из нас надежду, а потом переступаешь и идёшь дальше! Как так можно, какой же ты после этого справедливый и добрый Алекс? Женщины для тебя — быстрый завтрак в одноразовой упаковке, а дети, твои собственные, между прочим — просто игрушки!
Что ж… голая, заслуженная правда: всё так, Лера, женщин бесконечная вереница, детей обязан любить и оберегать, но я к этому уже и сам пришёл, благодаря тебе же, но во всей этой тираде прозвучало главное, адски важное для меня сообщение: «Что за наплевательское отношение к людям, которые тебя любят, которым ты дорог?». И к этим людям она совершенно точно, чётко и ясно причислила себя!
На меня снизошло озарение: не переставала любить меня моя Лера, потому и вытащила дважды за последние дни! Она чувствует меня, как и прежде, чувствует, потому что любит, потому что я дорог ей, так же как и был раньше! Мы связаны, и ни один наш бредовый поступок так и не нарушил этой связи! Господи, какие же мы глупцы, сами придумываем себе страсти, боли и терзания, хотя на самом деле причин для них или вовсе нет, или же они настолько ничтожны, что их легко можно превозмочь, преодолеть!
Она ведь попросила время, мне просто нужно было ждать, набраться терпения и ждать, пока она найдёт для нас обоих выход так же, как делала это раньше, а я вместо этого бросился во все тяжкие: изменил ей не с кем-нибудь, а с Габи, а потом ещё и чуть дважды не убил себя!
И как она правильно сказала о детях: мои руки должны вести их в этот мир! Это так! Мои руки и ничьи другие, ни женские, ни мужские, своих детей я должен вести сам! Почему мне самому ни разу не пришла в голову эта простая, но такая важная мысль? Вот, например, вчера, когда я прощался с дочерьми?
Уже не важно. Всё это в прошлом, полном серого бреда ошибок, туман в голове рассеялся, я чётко вижу и понимаю, что должен делать, и что именно всех нас ждёт впереди.
Поднимаюсь, целую Леру в щёку со словами:
— Я понял тебя. Прощай.
Я еду не домой, не в дом Габриель, не в свой любимый дом на берегу, где теперь никого, кроме Эстелы нет. Я несусь в свой офис — у меня полно работы, и первое, что я сделаю — снесу на фиг постылый дом — материальное воплощение моих самых скверных скверностей.
Следующая задача за домом — мои истерзанные руки, и это, вынужден отметить, тот ещё мрак… Разумеется, кромсая их, я не думал о том, что когда-нибудь придётся ложиться в постель с женщиной. Но теперь, когда факт самоизуверства свершился, у меня не оставалось иного выхода кроме как закрыть шрамы татуировками.
— Алекс, друг, пусть нормально заживёт, ты глянь, у тебя вот тут кровит ещё! — сопротивляется моему мазохизму Кай-татуировщик.
— Это в одном только месте! У меня времени нет ждать, через три дня всё должно быть готово!
