— Не могу, — с трудом выговорил Бард. — Раз отдав талисман, вернуть его уже невозможно. Как бы то ни было, я все равно предназначал руну тебе.

Бард откинулся на подушку, и Джек укрыл его овчиной.

Мальчик пошарил в кладовке, что в глубине дома. Стоит залить водой бобы, пусть отмокают. А утром надо бы пойти на берег ракушек пособирать. Как долго сумеют они продержаться на своих запасах, ведь на приношения из деревни больше рассчитывать нечего? И как бы узнать, когда волкоголовые люди уйдут?

Джек побросал в котел сушеный горох, лук, репу и оставил варево томиться на медленном огне. Еще добавил кус копченой грудинки, лишь самую малость позеленевшей от времени. Запах еды сводил изголодавшегося мальчугана с ума — да только супу этому еще не один час вариться! Джек отыскал твердый как камень ломоть хлеба и, размочив его в сидре, наскоро перекусил.

Мальчик так устал, что то и дело спотыкался обо все, что попадалось ему под ноги. Перед глазами плыло. Руки слепо шарили тут и там, промахиваясь мимо нужных вещей. И все же Джек не забыл поджечь пучок мать-и-мачехи и оставил его тлеть на каменной полке рядом с постелью Барда. Целебный дым смягчит стариковские легкие…

Джек сам не помнил, как рухнул на постель. Вообще-то он не собирался ложиться, пока не принесет еще дров. Но тело его словно само по себе взяло и уселось на тюфяк, а тут и до полу оказалось рукой подать. Как бы то ни было, когда явилась Мара, Джек уже крепко спал, подложив под голову мешок с бобами.

Первое, что Джек услыхал, проснувшись, — это ветер. Ветер налетел с моря и с воем пронесся над домом — аж кровля затряслась. Просочился под дверь — и по полу потянуло холодом, а в очаге вспыхнуло пламя. А еще послышался дребезжащий рокот — вроде как камушки в прибое перекатываются, вот только звук этот с каждой минутой нарастал, пока не обрушился на Джека, точно гром, вконец прогнав сон.

Джек подскочил как ужаленный. Ветер, задувающий под дверь, расшвырял угольки из очага во все стороны. Джек бросился сгребать их обратно. Крыша заскрипела, здоровенный кусок кровли вырвало с корнем и унесло прочь. Четыре-пять воронов, что укрывались там, провалились в комнату и кинулись искать убежища в постели Барда. Издалека послышался жуткий перестук копыт — он звучал все ближе и ближе, аж небо зазвенело эхом.

Вот оно, небо: раскинулось над зияющим провалом в крыше, холодное, черное и заполненное бездушно перемигивающимися звездами там, где еще недавно стлался спасительный туман. Надо что-то делать, но что?! Джек не знал. Грохот копыт оглушал, выбивал из головы все что можно, кроме одной-единственной мысли: бежать! Мальчик шагнул назад и ненароком наступил на тлеющий уголек. От боли в сознании прояснилось, и Джек понял, что происходит.

Это Мара. Она возвратилась — возвратилась под покровом тьмы. Она обнаружила слабое место Барда и вернулась уничтожить своего врага. Джек нащупал на шее охранную руну. Какая невероятно теплая — да что там, горячая! Руна вливала в него свой жар, точно полуденное солнце.

Бард издал долгий, исполненный ужаса вопль. Что за жуткий звук — словно кролик бьется в когтях у ястреба. Старик лихорадочно метался на своем ложе, вороны намертво вцепились в покрывало из овчины.

— А ну кыш! Вы же его пугаете! — закричал мальчик, но вороны лишь защелкали клювами да еще крепче впились когтями в шерсть.

Теперь гром грохотал чуть ли не над головой. Самые страшные зимние бури — и то не шли с ним ни в какое сравнение. Даже штормовые валы, что бьются о скалы, уступали ему в ярости. Джек в жизни не слыхивал подобного грохота: на мальчика просто-таки оцепенение нашло. Вжавшись в постель, он как завороженный глядел на дыру в крыше — не в силах ни шевельнуться, ни вздохнуть, под стать воронам.

Внезапно с небесных высот снизошла фигура — такая громадная, такая жуткая, что Джек пронзительно вскрикнул, а вороны испуганно закаркали. То был конь, облаченный в ледяные покровы, — сосульки отламывались и с сухим треском рассыпались по каменному полу. Конь тускло-серый, со спутанной, смахивающей на паутину гривой, а уж ног-то сколько! Джек их даже считать не стал: он и без того видел, что ног больше, гораздо больше чем полагается.

Верхом на коне восседал всадник, еще более темный, чем небо, — его непроглядная чернота словно впитывала, выпивала свет звезд. Шипастые ноги всадника жестоко стискивали конское брюхо, так, что выступала кровь — белая, сочащаяся жидкость, больше всего похожая на гной. Тут конь завизжал, и Джек рухнул на пол — без чувств, без сознания, будто все сгинуло, — осталось лишь пульсирующее тепло талисмана над самым сердцем…

Очнулся Джек в темноте. Огонь погас. Сквозь дыру в крыше мерцали звезды — и, слава небесам, никакой тебе Мары. Воздух был холоден и недвижен, словно и не сотрясала древнюю римскую усадьбу неистовая буря.

Джек на ощупь добрался до низкой постели. Бард дышал ровно и, похоже, крепко спал. Сердце Джека просто-таки перекувырнулось от радости и облегчения. Он нашарил покрывало из овчины, задев при этом одного из воронов; птица пребольно клюнула его в палец.

— А ну, пошел прочь! — заорал мальчик, в сердцах замахнувшись на ворона. Из темноты раздалось недовольное ворчание. — Никто тебя сюда не звал, между прочим.

Джек прикинул, не вымести ли наглых тварей метлой, но потом решил, что компания ему явно не помешает — даже если это всего лишь склочные вороны. Насмотревшись на то, что ехало верхом на Маре, — что бы это ни было! — одиночества он просто не выдержит.

«Нельзя об этом думать, нельзя!» — одернул себя мальчик.

Бард говорил, что размышлять о недобром не след. Лучше вспоминать о хорошем — например, о зеленых деревьях и солнечном свете. Непонятно, что именно прогнало Мару, но во всяком случае, она сгинула, и со стариком вроде бы ничего плохого не случилось. Завтра они вместе придумают, как победить врага.

Джек пошарил вокруг, отыскал кремень и кресало. Сгреб погасшие угли, вновь растопил очаг. Котелок с супом был холоден как лед. Либо Джек пролежал без сознания дольше, чем ему казалось, либо всадник верхом на Маре выпил из котла все тепло.

«Нельзя об этом думать. Ни в коем случае нельзя», — напомнил себе Джек.

Он зажег столько свечей с фитилем из сердцевины ситника, сколько сумел отыскать. Дом разом преобразился. Даже вoроны взбодрились: все как один соскочили с кровати и подобрались поближе к очагу. И прицельно уставились на котелок.

— Даже и не мечтайте, что вам хоть крошка перепадет, — предупредил Джек.

Вороны защелкали клювами, словно говоря: «Это мы еще посмотрим».

Джек не сомкнул глаз до тех пор, пока сквозь брешь в кровле не проглянул серый предрассветный сумрак.

«Надо бы травы набрать, дыру залатать», — подумал мальчик, мысленно добавляя еще одно дело к и без того устрашающему списку.

Когда же он вновь посмотрел наверх, небо было ярко-голубым. Очевидно, Джек задремал, сам того не заметив.

Я знаю, что нам дoлжно заняться туманом, господин, — проговорил Джек, обращаясь к Барду и растирая занемевшие руки и ноги. — Но тебе надо отдохнуть, а мне неплохо бы еды поискать. Схожу-ка я после завтрака к морю.

Джек помешал в котелке. Горох разварился до аппетитной кашицы. От запаха грудинки с луком в животе у мальчика забурчало. Один из воронов, что посмелее, подскочил поближе.

— Пошел прочь! — прикрикнул на него Джек, замахнувшись ложкой. С ложки слетел ошметок гущи; птица так и накинулась на добычу. — Кыш! Эта еда для людей, а не для тебя. Если проголодался, лети поищи ракушек.

Джек наполнил миску и накрыл котел тяжелой железной крышкой. А по пути к кровати топнул на птиц ногой. Экие нахальные твари, право слово!

Бард лежал неподвижно, глаза его были широко открыты.

— Может, ты сядешь, господин? — учтиво предложил мальчик. — Так мне будет проще покормить тебя.

Бард заморгал и принюхался. По бороде у него потекли слюни.