Отважное Сердце, то и дело спотыкаясь, неуклюже ковылял по соломе. Крылья его беспомощно обвисли, словно он напрочь позабыл о том, как ими пользоваться.

— Что это с ним такое? — встревожился Джек.

— Он потянулся к ворону; тот злобно щелкнул клювом. И тут же, заорав, отпрянул к стене.

— Он что, спятил? — удивился Джек.

— Да нет же, просто снова стал самим собой. Перед тобой — самая обыкновенная перепуганная птица, — объяснил Бард, с помощью матери поднимаясь с земли. — Эти последние несколько месяцев дались ему непросто.

— Это еще почему? Он же был моим другом!

— Это я был твоим другом, Джек, — сказал Бард. — Ты что, забыл историю про Беовульфа? Забыл, как я вселился в щуку? Когда Фрит меня выследила, путей к спасению у меня не осталось — кроме как перебраться в тело ворона. Вот я и поменялся с ним местами. Однако же вернуться оказалось весьма непросто — я был на волосок от смерти. Если бы ты не пробудил меня с помощью меда поэзии, мы с ним оба погибли бы.

— Так это ты сражался с тролльим медведем? Это ты отговорил драконицу съесть меня? Это ты вернул обратно Люси?

— Ну, какие-никакие таланты за мной числятся, даже когда я птица, — отозвался Бард с более чем оправданной гордостью в голосе. — Мозги, сам понимаешь… Однако не списывай со счетов и собственных заслуг. Ты выказал замечательные способности. Просто-таки замечательные!

Джек так и зарумянился от похвалы.

— Подумать только: все это время я пыталась урезонить птицу, — пробормотала мать.

— Птицу урезонить невозможно. Не настолько уж она смышленая, — ответил Бард, разминая пальцы рук и ног, словно заново к ним привыкая.

— Отважное Сердце, — пробормотал Джек.

Невзирая на все объяснения Барда, он уже успел соскучиться по нахальному ворону. Ведь наверняка, когда в птичье тело вселился дух человека, кое-что от прежнего характера в птице все же остается.

— Бедняге придется заново учиться летать, — вздохнул Бард. — Я оставлю его при себе, пока он не сможет снова жить на воле.

— Пойду-ка я согрею воды для мытья, — сказала мать.

— Еще одна проблема с птицами, — наморщив нос, сообщил Бард. — Птицу невозможно приучить проситься на улицу.

Они сидели под рябиной в узкой долинке. Чуть в стороне стояла клетка с Отважным Сердцем. Бард открыл дверцу, но перепуганный ворон даже не подумал выбраться на свободу.

— Летать-то он может, — вздохнул старик. — Птица вполне здорова: ей просто уверенности не хватает.

Неподалеку мирно журчал ключ, питающий озерцо. Несколько пчел все еще вились вокруг гладких серебристых веток, хотя рябина давно отцвела. Может, им просто нравилось это место: ведь здесь жизненная сила ощущалась особенно мощно.

— А как ты отыскал меня, господин? — спросил Джек. — Ну, после того, как меня схватили.

— Я летел и по дороге расспрашивал воронов. Вороны — те еще сплетники. Им ведомо все, что происходит на белом свете. Тебя они, конечно, не знали, но корабль викингов, идущий вдоль берега, не мог не привлечь их внимания. Буря загнала меня в укрытие, так что я добрался до корабля не раньше, чем он повернул на восток, — то есть на последнем длинном отрезке пути.

— Ты последовал за мной даже за море, — произнес Джек, до глубины души растроганный.

— И здорово сглупил. Если бы ты не призвал меня с корабля, я бы точно канул в волны…

По верхам долины задувал прохладный ветер, но здесь, под рябиной, словно задержалась летняя теплынь. Повсюду в траве пестрели одуванчики и клевер, а из зарослей полевицы по берегам озера выглядывали лягушки.

— А почему ты сюда не вернулся? — спросил Джек.

— Слишком это было опасно. В этом теле Фрит отыскала бы меня где угодно. И приказала бы вырезать всю деревню. Кроме того, быть вороном мне по вкусу. Иногда даже слишком по вкусу.

— Как тебя понять, господин?

— Принимать чужой облик всегда опасно. Того и гляди, забудешь, кто ты есть на самом деле…

— Это когда мы впервые попали в усадьбу Олава? — догадался Джек.

— Я так обрадовался, что это мерзопакостное плавание позади — одни шторма чего только стоили, и туманы, и разорение усадьбы Гицура, — что решил позволить себе немножко расслабиться. Улетел со стаей воронов и напрочь позабыл о том, что я вообще-то человек. — Бард неуютно поежился. — Как только я понял, что происходит, я сделался куда осторожнее: с тех пор старался с тобой не разлучаться.

Высоко в небе пронесся ворон. Птица описала круг — и снизилась у клетки.

— Гляди-ка, — шепнул Джек.

Пришлый ворон булькнул что-то, и еще, и еще раз — словно увещевая кого-то. Отважное Сердце просунул клюв в дверцу.

— Кр-рр, гули-гули, кр-рр, — проворковала птица. И взмыла в воздух. Отважное Сердце выскочил из клетки и, неистово каркая, устремился следом. Миг — и он, по-прежнему оглашая воздух криками, скрылся за краем долины.

— Когда служишь жизненной силе, видишь столько всего, сокрытою от прочих… — пробормотал Бард.

— А ежели и пытаешься что-то объяснить людям, так они ведь ни единому слову твоему не верят!

Джек пересказал свои приключения односельчанам, те вежливо дослушали до конца, после чего потребовали: «А теперь выкладывай, как оно было на самом деле. Байками Джайлза Хромонога мы уже по уши сыты». И сколько мальчик ни старался, переубедить соседей ему так и не удалось.

— Не сердись на них, — посоветовал Бард. — Большинство людей живут в клетках собственных представлений. Так им спокойнее, понимаешь ли. Мир — страшное место, в нем полным-полно всего чудесного, великолепного и, как мы с тобою доподлинно выяснили, опасного. Летать дано не всем.

Джек собрался с духом — и задал-таки тот единственный вопрос, которого до смерти боялся:

— Господин… прав ли я был, когда отдал Торгиль охранную руну? Она же, как ни крути, воительница — и, как ни крути, наш враг…

Бард мягко улыбнулся, глядя на опустевшую клетку.

— Ни один добрый поступок не пропадает втуне, и никому из нас неведомо, каким благом он обернется. Руне суждено было перейти к Торгиль. Этого требовала жизненная сила; а девочка, вольно или невольно, тоже служила ей. К слову сказать, то-то она разозлится, когда поймет это!

— А почему ты не сказал Торгиль, кто ты есть на самом деле?

— Да я сто раз ей говорил, только несносная девчонка упрямо отказывалась верить. Зато Горная королева сразу же меня раскусила, несмотря на обманный облик. От нее ничего не скроешь.

— Хотелось бы мне послушать, как ты проделал дыру в ее стене, — попросил Джек.

— Только не сегодня, — возразил Бард. — Ко мне и голос-то только-только вернулся: негодная птица своими воплями мне его здорово сорвала, пока я был в отлучке. Давай лучше просто посидим и полюбуемся уходящим летом.

Так они и сделали. Пчелы гудели над немногими оставшимися цветами, мирно журчал ручей, а рябина тихо шелестела на теплом ветерке. Здесь магия таилась в глубине, и воззвать к ней было не так просто, как в Ётунхейме, но магия эта казалась куда человечнее.

«Это лучшее место на всем белом свете», — подумал Джек.

В те времена, к которым относится действие романа, почитание Одина, древнекельтские природные культы и христианство существовали бок о бок. На смену былым кельтским жрецам (друидам) пришли ведуньи и барды. По всей видимости, они обладали теми же магическими способностями.

Скальды играли у скандинавов примерно ту же роль, что и барды — у кельтов. Магическими умениями они не отличались, но обладали немалой властью. В дописьменные времена только они могли обессмертить славу героя в стихах и песнях. Ведуньи были и у викингов.

Большинство воинов-викингов были самыми обыкновенными людьми. Но встречались среди них и берсерки: таких высылали в бой в первых рядах для подрыва боевого духа противника. Берсерки не боялись смерти. Они стремились убить как можно больше врагов, прежде чем падут в битве и отправятся в Вальхаллу. Некоторые берсерки, возможно, принимали какой-то наркотик для того, чтобы привести себя в боевое безумие, но у прочих безумие было, что называется, в крови. Можно сказать, что берсерки — что-то вроде ранних террористов. Образ Торгиль подсказан воительницей из «Саги о конунге Хейдреке Мудром».