— Торопить норн не смеет никто.

— Но если бы они знали, как это важно…

— Послушай, детеныш, — добродушно отозвалась Гламдис, — ежели норны намерены даровать тебе успех, то придут они днем раньше или днем позже — это совершенно неважно. Все произойдет так, как суждено.

— Но не могу же я просто сидеть сложа руки и ждать!

Джек вовсе не собирался грубить — тем более тролльей королеве девяти футов ростом! — но мальчик себя не помнил от тревоги.

— Боюсь, придется. Заодно Фонн покажет тебе дворец.

— И вовсе ей незачем со мной нянькаться, — буркнул Джек.

— Я, например, твердо знаю одно, — как ни в чем не бывало продолжала Горная королева, — гнать от себя радость, пока она длится, и вместо того скорбеть о своей судьбе есть великий грех.

— Вот и Руна мне так говорил, — воскликнул Джек.

Гламдис улыбнулась, сверкнув изящными кличками.

— Это он у меня научился. А теперь беги-ка себе, двуногий олененок. Насладись жизнью сполна — прежде чем начнется шахматная партия.

И королева, отвернувшись, вновь впилась зубами в лосиную ногу — третью по счету, предположил Джек, глядя на груду костей у нее под ногами.

Весь следующий день Джек разгуливал по обширному дворцу королевы Гламдис. Он побывал на кухне, в оружейной, в гареме и в теплице. Теплица — гордость Фонн! — была сооружена из пластин прозрачного льда. Лучи яростного горного солнца пронизывали ее насквозь, и тепло задерживалось, точно в ловушке. Изнутри стены были скользкими и влажными: вода струйками стекала в почву, но с внешней стороны лед не таял. Специальной приставленный к этому делу увалень то и дело окатывал теплицу водой, чтобы стены не истончались.

Джек в жизни не видывал виноградных лоз — разве что нарисованными на стенах римской виллы. А еще он обнаружил здесь множество деревьев, ему и вовсе незнакомых: персики, абрикосы и миндаль. Все это привез Олаф из своих набегов в Италию.

— Олаф говорил, что в его саду таких не вырастить, — объясняла Фонн. — У него-то теплиц нет. Драконий Язык научил меня, как ее построить, — в возмещение за то, что растопил дыру в дворцовой стене.

— А зачем он это сделал? — полюбопытствовал Джек.

— О, там вышло небольшое препирательство из-за Фроти. Фрит тогда еще жила с нами, а Фроти приходилась ей родной сестрой. Вот это была скандалистка так скандалистка, скажу я вам! Из-за нее кровь ручьями лилась в чертоге Хродгара, а Драконий Язык был отчасти повинен в ее смерти. Впрочем, если бы не он, нашелся бы еще кто-нибудь…

Похоже, гибель сводной сестры Фонн особо не огорчала.

— Вижу, Олаф был здесь частым гостем, — тактично предположил Джек.

Ему не хотелось навязываться, но отношения между могучим скандинавом и Горной королевой вызывали в нем жгучее любопытство.

— О, мама в него по уши влюбилась, — ничуть не смущаясь, кивнула Фонн. — Вообще-то она почти никогда на людей не заглядывалась, а поведение Фрит с Фроти еще больше укрепило ее в мысли, что брать человека в мужья неразумно. Но Олаф… — Глаза тролльши затуманились. — Олаф был такой громадный, такой красивый…

Джек вспомнил, что примерно то же самое слышал из уст Хейди.

— Но, конечно, жить ему здесь не хотелось. У него же была семья в Срединном мире. Он приезжал раз в два года, и с подарками. Мне подарил саженцы, а Форат — флейту и вырезанного из дерева кита. Он всегда знал, чем нас порадовать.

— А Фрит он чего-нибудь дарил?

Фонн рассмеялась своим лающим смехом:

— Ни один смертный в здравом рассудке к Фрит и близко не подойдет.

— А ты знаешь, что она облысела?

Нет, этого Фонн не знала. Когда же Джек рассказал ей о прискорбных событиях, вынудивших его отправиться в Ётунхейм, Фонн захохотала так, что у нее по щекам потекли слезы.

— Ох! Ох, сил моих нет! Жаль, я этого не видела! Фрит же на своих волосах просто помешана. Она покоя не давала маме, пока не заполучила эти свои золотые локоны!

— Так это королева подарила ей волосы?

— Ну да — с помощью магии. Фрит, конечно, оборотень, но, когда она приняла человеческий облик, шевелюра у нее осталась в точности как моя. Мама подарила ей волосы, как у людей, — так ей, помимо всего прочего, было проще сохранять новое обличье. Утратив драгоценный дар, Фрит вновь оказалась между мирами — не там и не тут. Она очень разозлилась?

— Не то слово как, — вздохнул Джек. — Скандинавы прям на стены полезли.

— Ой, вот здорово! Фрит и здесь скандалами славилась!

В общем и целом, день выдался ничего себе. Джек искренне привязался к мягкой, приветливой тролльше и к ее молчаливой, грустной сестре. Он побывал и в гареме: Болторн, отец Фонн и Форат, радушно приветствовал гостя. Болторн был первым возлюбленным Гламдис, и королева по сей день обращалась с ним весьма почтительно.

Мысль о том, как можно жить в гареме, у Джека просто в голове не укладывалась, но Болторну его положение явно льстило.

— Прям вот так сцапала меня, приподняла надо льдом — и швырь в пещеру! — рокотал старый ётун, с нежностью вспоминая пору ухаживания. — У меня потом все надбровные дуги были в ссадинах!

Джек смущенно отвернулся — сам не зная почему.

В общем и целом увальни оказались неплохими ребятами, вот только с личной гигиеной слегка не в ладу. Среди них считалось особенно мужественным — или какое уж там слово они использовали — ходить чумазыми и месяцами не чистить ни ногтей, ни зубов. Пожалуй, именно это и подкупало в них Торгиль; а тем, в свою очередь, гостья явно пришлась по душе.

Из угрюмой, вечно всем недовольной упрямицы Торгиль прямо на глазах превратилась в существо вполне себе обаятельное. Может, это потому, что воительница впервые оказалась в центре всеобщего внимания, думал про себя Джек, наблюдая, как та играет в «Увернись от копья» с парой молоденьких увальней. Жены и дети Олафа ее терпели — но любить не любили. Никто ей не радовался, кроме Задиры, Волкобоя, Ведьмы и Кусаки — псов, с которыми девочка выросла. А здесь — впервые в жизни — у Торгиль появились друзья.

— Только не вздумайте заговорить, — предупредила Фонн, усаживая Джека и Торгиль в дальний уголок.

В центре залы установили длинный стол. Вдоль стен, надежно закрепленные в металлических скобах, смоляно потрескивали факелы; неверный отсвет дрожал и переливался на золотых шахматных фигурах. В ферзе Джек узнал ту самую фигурку, что Фрит вручила им в качестве пропуска.

— А королева… то есть мать… она тоже будет играть с норнами?

— Мама принимает гостей, — многозначительна пояснила Фонн. — С норнами не играет никто. Они играют друг с другом.

— Так это же скука смертная — просто сидеть и смотреть, как играют другие, — буркнула Торгиль.

— Это очень серьезно, — возразила троллья дева. — Вы останетесь здесь, чтобы норны вас видели, но не вздумайте заговорить — до тех пор, пока к вам не обратятся. Я оставила вам кой-чего пожевать. Если вы полагаете, что испугаетесь, так сейчас самое время уйти.

— Мы не боимся, — возмущенно отрезала Торгиль. — Я — Торгиль, дочь Олафа, а это — мой раб.

— Бывший раб, — поправил ее Джек.

— Норн боятся все, — возразила Фонн. — Тут уж ничего не поделаешь. Постарайтесь ничего не перевернуть и не удрать из залы.

Что такого ужасного может быть в существах, которые являются тебе в обличье женщин? — гадал про себя Джек. Ведь им с Торгиль довелось повидаться и с тролльим медведем, и даже с драконом! Фонн ушла; мальчик опасливо поглядел ей вслед. Они остались одни. На столе красовались вазы с фруктами и хлебом: стало быть, норны все-таки едят…

Торгиль взяла медовую коврижку. Воительница изо всех сил притворялась спокойной, но руки у нее заметно дрожали.

— Думаю, нам можно разговаривать, пока норны не пришли, — предположила она.

— А что ты знаешь о норнах? — спросил Джек.

— Руна рассказывал, будто норны решают, когда произойдет Рагнарек.