— Мало кому из людей довелось быть свидетелем такого зрелища — и остаться в живых! — восторженно выдохнул Олаф.

Джек же дрожал как осиновый лист. Он, конечно, слыхал о драконах и от отца, и от Барда, но ничто не подготовило его к этому грозному великолепию.

— А еще нам очень повезло, что она теперь насытится, — объяснил Олаф. — Драконы охотятся раз в неделю или около того, а остальное время мирно дремлют. На самом деле они вроде кошек.

— А… а ещ-ще д-д-драк-коны н-нам встретятся? — пролепетал Джек, отчаянно стуча зубами.

— Только не на этой дороге, — жизнерадостно заверил его Олаф. — Когда драконята подрастают, мать выгоняет их из дому. Это ее долина. Надо думать, там, на скале, у нее гнездо. Большинство драконят вообще не выживают. Они дерутся друг с другом, и те, что послабее, гибнут.

Великан улыбался, мечтательно озирая окрестности. Сегодня явно главенствовал Добрый Олаф. Он казался таким благодушным, что Джек рискнул задать давно мучающий его вопрос:

— А почему Торгиль меня так ненавидит?

— Торгиль тебя ненавидит, потому что такова ее природа, — отозвался воин, — а еще потому, что сама была рабыней.

— Торгиль была рабыней?!

— Заруби себе на носу, парень: это я тебе не палку для битья даю. Скажешь об этом хоть слово, я тебе шею сверну.

Олаф никогда не бросал угроз на ветер. Джек кивнул — самым что ни на есть почтительным образом.

— Ребенок рабыни — тоже раб. Торгрим так и не освободил ее.

— Но тогда как же?..

— Король Ивар вел войну против короля Сигурда Змееглазого. Мы с Торгримом, как берсерки, сражались в первых рядах. Ну и добрый же воин он был! Что до храбрости, так тут он даже меня затмевал. Ты смотри только, не вздумай упомянуть об этом в моих песнях.

— Ни в коем случае! — Джек замотал головой.

— Охваченный боевым азартом, Торгрим обогнал нас всех. Он рубил секирой направо и налево, сокрушая щиты врагов — бац, бац, бац! — один за другим. Вовеки не позабыть мне этого зрелища — хотя, надо признаться, я и сам в ту пору размозжил черепушку-другую. Но Торгрима окружили. И к тому времени, как мы с королем Иваром пробились к нему на выручку, он был смертельно ранен. Торгрим попросил о погребении, достойном великого героя, и король Ивар тотчас же согласился. Торгрим желал, чтобы были принесены все подобающие жертвы. То есть Аллисон предстояло сопровождать его на пути в загробный мир, а еще он попросил себе коня и благородного пса.

— Ясно, — кивнул Джек.

От всего этого мальчика просто тошнило. Вот ведь раздутое самомнение у человека! Это же надо — требовать, чтобы ради тебя убивали ни в чем не повинную женщину и бессловесных животных! Ужас, одним словом! Вся былая Джекова ненависть к скандинавам возвратилась с новой силой.

— «А как насчет Торгиль?» — спросил я, — продолжал между тем Олаф. — «Кого-кого?» — переспросил воин. Торгрим напрочь позабыл, что у него есть дочь. «Ну, дитя Аллисон, — напомнил я ему. — Мне хотелось бы забрать ее, в память о тебе». Я, понимаешь ли, боялся, что Торгрим потребует и ее смерти тоже. «А, эта рабыня… — отозвался он. — Да забирай ее, коли хочешь. А еще можешь взять мой второй меч». Мы доставили его тело домой и устроили пышное погребение. — При этом воспоминании глаза Олафа затуманились. — Мы отволокли его корабль на место захоронения и погрузили на него все то, что Торгрим так любил, — вино, оружие и меха, и уложили тело Аллисон рядом с ним, а коня и пса — у него в ногах. Король Ивар подарил ему ту псицу-волкодава, что спасла Торгиль, — по мне, весьма благородно он поступил, что и говорить. После этого мы подожгли корабль и отправили дух Торгрима в Вальхаллу.

«Что за отвратительная, гнусная, мерзостная история!» — возмущенно подумал Джек.

Мало было Торгриму забрать у Торгиль мать. Так нет, он еще потребовал то единственное существо, что выказывало девочке любовь и заботу. А сам на дочь и не глядел, отшвырнул ее от себя, словно старый башмак. Джек прикусил язык и некоторое время усилием воли вынуждал себя молчать. Потому что боялся — сейчас как ляпнет какую-нибудь глупость, тут-то Злой Олаф и проявится!

У реки паслись еще лоси. Им ничего не угрожало — хотя сами лоси об этом не догадывались. Они то и дело поднимали головы и пугливо озирались по сторонам. Может, кровь чуяли…

— Я тотчас же дал Торгиль свободу, — проговорил Олаф, нарушая затянувшееся молчание. — Это всего три года назад было, так что она хорошо помнит, какою это — быть рабыней.

Джек потеребил рабское кольцо на шее, ощупал царапины от тетеревиных когтей.

— На самом деле мне следовало снять это с тебя, прежде чем пускаться в путь, — промолвил Олаф, от чьего внимания ничего не ускользало. — Я приказал Грязным Штанам надеть на тебя ошейник ради твоей же безопасности.

Джек удивленно вскинул глаза.

— Король вправе распорядиться свободным скальдом по собственному усмотрению. А вот для того, чтобы отобрать раба, ему пришлось бы иметь дело со мной. К слову сказать, я вовсе не собирался посылать тебя чистить свинарник. Это Свиное Рыло сам додумался…

— Вот уж не думал, что тебе известно и это, — отозвался Джек.

— О, у Хейди есть способы выведывать то, что ей угодно знать. Если бы ты пожаловался мне, я бы убил провинившихся рабов. Но раз ты не пожаловался, я их не тронул. С твоей стороны очень благородно не мстить низшим.

Олаф встал, помог Джеку поднять тетерева, вскинул на плечи своего собственного. И зашагал вперед, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, идет за ним мальчик или нет.

А Джек от похвалы Олафа себя не помнил от счастья. «Благородно не мстить низшим». Значит, он, Джек, высший! Великан вовсе не считает его рабом, нет! В первый раз мальчик подумал о предстоящем походе с воодушевлением. Они — трое воинов, отправившихся на опасное приключение, что сулит и славу, и честь. Они — равные. И слава их — бессмертна.

На обратном пути Олаф вспугнул еще одного тетерева, так что мяса у них теперь было хоть отбавляй. На поросшей травою полянке великан развел второй костер — жарить дичь.

— Там, где спишь, лучше, чтобы мясом не пахло, — сказал он, не объясняя, впрочем, почему.

Джек ощипал трех гигантских птиц, а Олаф тем временем остругал палочки для жарки и смастерил для них подпорки. Торгиль же сидела сложа руки. Как только Джек очистил от перьев первую тушку, Олаф перебросил ее Торгиль.

— Пойди выпотроши, — велел он.

— Я рабьей работой не занимаюсь, — фыркнула девочка.

Олаф ухватил ее за лодыжки и перевернул вниз головой.

— Ты еще с приключениями дела не имела и правил не знаешь, — объяснил он, не обращая внимания на негодующие вопли Торгиль. — Все участники похода выполняют любую работу, в том числе и самую грязную. Даже Тор занимался стряпней, когда его спутники были заняты. Ясно?

Лицо Торгиль побагровело от прихлынувшей крови.

— Ясно, — выдохнула она.

Великан опустил ее на землю. Девочка яростно принялась потрошить птицу, разбрызгивая кровь и потроха по одежде.

— А вот чего Тор никогда не стал бы делать, — обронил Олаф, — так это приманивать к себе волков, пропитавшись запахом тетерева.

Торгиль, точно не слыша, продолжала трудиться над тушкой.

Наконец все три птицы зашкворчали на огне. Джек пошел к ручью помыться; Олаф последовал его примеру. А вот Торгиль — нет. Девчонка словно вознамерилась испортить жизнь всем вокруг; и по мере того, как день клонился к вечеру, от одежды ее потянуло душком. И все же обед получился роскошный. Мяса хватило на всех, и с избытком, включая Отважное Сердце — тот склевал остатки с костей.

Когда все насытились, Олаф убрал недоеденную еду в мешок, а Джек вскарабкался на дерево и припрятал остатки. Затем все вернулись в пещерку, и Олаф начертил на земле поле для игры в «Волков и овец»; вместо фишек в ход пошли ягоды можжевельника. Несколько раз победа оставалась за Торгиль. Выиграв, она принималась шумно ликовать, без конца повторяя, что обставить таких тупоумных противников — дело нехитрое. Победитель из нее был пренеприятный, а уж проигрывать она и вовсе не умела.