— То есть ты советуешь мне сбежать?

Джек сам не знал, с какой стати он вздумал довериться старому воину — инстинктивно, должно быть. В Руне ощущалась некая глубина, некая неодолимая, властная сила — почти как в Барде.

— Ты не выживешь. К югу лежат земли Магнуса Мучителя. А к северу — владения Эйнара Собирателя Ушей. Эйнар собрал целую коллекцию сушеных ушей, которую, к слову сказать, никогда не прочь пополнить.

— Ясно, — кивнул Джек.

— Я дам тебе песни, — прошелестел Руна. — Когда-то и я был скальдом. Нет, конечно, не таким великим, как Драконий Язык, но все равно неплохим. Изо дня в день стихи бьют во мне ключом, — а голоса для них нету. Ты станешь моим голосом.

Вопли пирующих воинов теперь доносились откуда-то издали. Весь мир словно сузился: теперь он вмещал в себя лишь троих — Джека, его сладко посапывающую сестренку и этого нежданного нового союзника.

— Думается, Олаф особо возражать не станет, — предположил Джек.

— Только не вздумай ему сказать!

Внезапная вспышка вызвала у старика затяжной приступ кашля. Джек переминался с ноги на ногу, не вполне понимая, что делать. Наконец Руна пришел в себя и несколько раз судорожно втянул в себя воздух.

— Олафу нужен свой собственный скальд. Он хочет, чтобы ты принадлежал ему всецело и полностью, как вот этот конь Гицура. Это умножит его славу. Если он решит, что петь ты не умеешь, он тебя просто убьет.

Гордый скакун, о котором шла речь, стоял стреноженным рядом с поблескивающей грудой серебра. Великолепный конь, что и говорить: белый, словно соляная глыба, со странной черной полоской вдоль хребта. Он косил темным глазом на разгулявшихся скандинавов — взгляд был умный, понимающий…

— Ну тогда… я благодарю тебя.

Джек был признателен старику, но мысль о том, чтобы стать чьей-либо собственностью, возмущала его до глубины души.

— Начнем же, — прошелестел Руна.

Урок продолжался не один час. Отважное Сердце вновь задремал, и Джек пожалел, что не может последовать его примеру. Прошлой ночью мальчик вовсе глаз не сомкнул, а день выдался тяжелый. Наконец костер на берегу прогорел до углей. Скандинавы устроились на ночлег: расстелили покрывала и улеглись ровными рядами. По спине у Джека пробежал холодок. Выходит, даже упившись вдрызг (на сторонний взгляд), берсерки все равно ведут себя по-воински.

Наконец Руна объявил, что на первый раз успехами Джека вполне доволен. Мальчик рухнул на груду одежды и заснул, можно сказать, еще в падении.

Теперь корабль плыл вдоль берега на север. Благополучно миновав земли Эйнара Собирателя Ушей, викинги взяли в привычку вставать лагерем на берегу. Отсюда и далее они не встретят никого, кто дерзнул бы на них напасть.

Олаф и его люди никуда не торопились. В конце концов, кто-кто, а они отдых заслужили. Благородный скакун — Олаф назвал его Облачногривым — стоял, переминаясь с ноги на ногу, в самом центре палубы. Каждый день его сводили на берег попастись на свежей травке.

Воины охотились в темных лесах, окаймлявших берег, и возвращались назад с олениной и кабанятиной. Ловили сетью речную форель. Эрик Безрассудный помолол одну из соляных глыб на приправу к еде. Джек вновь отметил про себя, насколько скандинавы жадны до соли. Жадны еще больше, чем до вина, — а это вам не пустые слова.

— У нас дома соли нет, — объяснил Руна.

— А мы выпариваем соль из морской воды, — отозвался Джек. — Почему вы не можете делать так же?

Солнца мало, — коротко отозвался старый воин, отворачиваясь.

Он отказывался тратить дыхание на такого рода пустую болтовню и сберегал голос для поэзии. Каждую ночь он натаскивал мальчика — но так, чтобы Олаф не прознал. Джек просто поражался тому, насколько сложны его стихи. Поэт ничего не называл истинным именем: чем больше вариаций умещалось в одной строке, тем лучше. В одном и том же куплете корабль именовался то «быком штевня», то «конем мачты», а то и «лебедем Ньерда». Руна никогда не говорил «битва», Руна говорил «сход кольчуг и лезвий». Все это ужасно сбивало с толку — и, на взгляд Джека, ни малейшего смысла не имело.

— Нет! — хрипел Руна, когда Джек пел: «Король поплыл за море на битву» вместо «Кольцедаритель направил лебедя Ньерда по дороге китов на сход кольчуг и лезвий». — Нет! Нет! Нет!

Он сгибался в приступе кашля, а Джек готов был со стыда сгореть: и зачем он дразнит старика?!

— Нет! — повторил Руна, отдышавшись. — Ты же не просто поешь. Ты творишь магию.

— Магию?! — разом встрепенулся Джек.

— Неужто Драконий Язык тебе не объяснил? Каждая песня берет свое могущество от Иггдрасиля, великого древа, что прорастает сквозь девять миров.

— В жизни не слышал ни про какой Иггдрасиль.

— Драконий Язык назвал бы его жизненной силой. Она дает тебе способность творить. А теперь ты меня утомил и даром потратил мое время.

Руна умолк и принялся восстанавливать дыхание. Джек непроизвольно поежился: что за ужасный звук — резкий, хриплый и болезненный. И всякий раз старый воин чуть медлил, словно каждый новый вдох давался ему с немалым трудом.

— Прости меня, господин, — промолвил Джек.

Руна жестом отпустил мальчика.

Джек вернулся в лагерь; в голове его теснилась сотня вопросов. Стало быть, скандинавы живут не только резней и грабежом. Они верят в такую штуку, как Иггдрасиль, — а это всего лишь иное название для жизненной силы. Интересно, это древо существует на самом деле? Если да, здорово было бы на него посмотреть — ну хоть одним глазком! Кого бы спросить?

Джек понаблюдал немного за тем, как Свен Мстительный и Эрик Красавчик демонстрируют Торгиль, как сподручнее раскроить череп. Девчонка, вдохновленная уроком, разложила в ряд оленьи головы — и теперь яростно крушила их дубинкой. Этих про жизненную силу спрашивать бесполезно. Вздохнув, Джек пошел к сестре. Та играла в крохотные деревянные фигурки: Олаф Однобровый выточил ей на забаву коровку, лошадку, мужчину и женщину.

Люси построила из палочек ограду и нарисовала на песке домик. Отважное Сердце зорко наблюдал за девочкой. Вот он сцапал корову — и тут же выронил ее обратно на песок. Люси заверещала, ворон ликующе запрыгал вверх-вниз. И утащил лошадку.

— Пусть перестанет! — закричала Люси, замахиваясь на ворона.

Отважное Сердце ловко увернулся. Джек выхватил у него из клюва резную фигурку и вернул сестренке. Отважное Сердце принялся чистить перья, делая вид, что с головой увлечен этим занятием. А мгновение спустя ухватил фигурку мужчины и перелетел на ближайший валун.

Люси завизжала. Свен Мстительный уронил секиру на ногу Эрику Красавчику, и воины принялись бурно выяснять отношения.

— А ну, перестань! Ты что, не видишь, она вот-вот расплачется! — прикрикнул на ворона Джек.

«И с какой радости я разговариваю с глупой старой птицей?» — подумал он про себя.

Однако Отважное Сердце все понял! Он послушно прилетел обратно и положил игрушку перед Люси.

— Вот так-то лучше, — пробурчала девочка.

Свен Мстительный и Эрик Красавчик разом перестали препираться и схватились за висящие на шее талисманы.

Sei?er, — пробормотал Свен.

И берсерки поспешно зашагали прочь, опасливо оглядываясь через плеча.

— Сей-дер, — медленно повторил Джек. — А что это такое?

— Это значит «колдовство», — объяснила Торгиль, отвлекаясь от своей жестокой забавы. — Мы не любим ведьм. Иногда, — воительница кровожадно улыбнулась, — мы их даже топим в болоте.

Отважное Сердце молнией пронесся над ее головой. Торгиль вскрикнула и пригнулась.

— Ага! Вот я про это самое и говорю! Ты — ведьмак, а эта птица — злой дух у тебя на посылках. Нормальные вороны ночью не летают! С воронами никто не разговаривает! Вас обоих надо утопить в болоте!

Отважное Сердце, на сей раз выпустив когти, снова налетел на Торгиль, и воительница, прикрывая голову руками, обратилась в бегство.

Джек, словно окаменев, наблюдал за тем, как Торгиль подбежала к Олафу и, ухватив его за руку, принялась что-то бурно доказывать. Однако, к несчастью для нее, девочка отвлекла великана в самый разгар чего-то важного. Одним могучим ударом Олаф опрокинул ее на землю.