— Потрясающе выглядишь, — отвешиваю дурацкий комплимент, пытаясь скрыть за сарказмом дикое волнение. — Что с лицом?

— А у тебя? — грубо парирует Лешка, начиная барабанить пальцами по потрепанной оплетке руля. Костяшки разбиты, на левой руке и вовсе небрежно намотан бинт по виду больше напоминающий какое-то тряпье с бурыми пятнами, подсохшей крови.

— Я первая спросила, — оттягиваю разговор о причинах моего подбитого глаза, зная о неконтролируемой агрессии брата, лучше и вовсе молчать. Игра в партизана спасёт и его, и мои нервные клетки.

— А я тебя старше, почти на пять лет.

Укоризненный взгляд, недовольно поджатая губа, распухшая и треснутая слишком глубоко, чтобы я могла подумать, что он немного подрался. Тут что-то серьёзное, угрожающее и сжимающее от беспокойства моё сердце. И ладно бы его не отпустило боксерское прошлое, но ведь я прекрасно знаю, что легальных занятий боксом ему не светит. Да и пойти на поклон к своему тренеру, ему не позволит гордыня.

— Зато глупее на целых десять, наверное. Куда ты опять вляпался?

— Никуда и вообще, не каркай.

Услышать более развёрнутый ответ я и не надеялась, как всегда, немногословный, скрытный и не позволяющий залезть себе в душу. В этом вся его проблема: он охотнее бьет в нос или челюсть, чем говорит по душам.

— От кого роспись под хохлому? Или мне применить болевой приём, чтобы тебя разговорить?

— Да хоть удушающий, — отталкиваю руку от своего лица, пресекая Лешкин порыв, ухватиться за подбородок. — Я тебе звонила, постоянно абонент не абонент. Сегодня мне расспросы и наигранная паника, уже не нужны. Всё само собой устаканилось, — нет, я не пытаюсь воззвать к его совести и даже наоборот. Если вчера под действием страха я желала возмездия, а возможно и смерти своему обидчику. То сейчас понимаю: слава богу, что не смогла дозвониться до брата, его силы и безбашенности с лихвой хватило бы отправить на тот свет любого, кто посмел меня обидеть. — С мамой не сошлись характером. Я вылила их пойло, — нагло вру, глядя глаза в глаза, видя что он верит. Психует и хочет иных объяснений, но верит. До сих пор лелея в душе надежду, что мама образумится и станет прежней.

— Прости, Рит, я полный мудак.

— Не называй меня так. Ладно? — брезгливо морщусь, услышав нелюбимое сокращение имени. — А насчет себя, продолжай, мне приятна твоя самокритичность.

— Я не мог раньше приехать. Понимаешь?

Устало вздыхает, откидывается на подголовник и закрывает глаза, по всей видимости, пытаясь расслабиться и определиться с дальнейшими действиями. Сидим в тишине, лишь щелчки “зипповской” зажигалки, нервно отсчитывают количество секунд нашего обоюдного уныния, которое переполняет, давит и едва не ломает кости.

Груз ответственности всегда лежит на Леше, постоянно довлеет сознание того, что он в чем-то виноват и новая счастливая жизнь не налаживается, потому-что он плохо старается. Сколько себя помню, он из кожи вон лезет, всё тянется куда-то, заслоняет меня, жертвует собой и при этом глубже утопая в хаосе.

— Хочешь, переберись ко мне? Со мной тоже сложно и в какой-то степени рискованно, но…Чёрт! — наотмашь бьёт по клаксону и тот отзывается оглушительным сигналом, закладывая уши, вызывая у меня лёгкое головокружение. — Я почти решил свои проблемы, почти…, — отзывается с досадой, вытаскивает сигарету из пачки одними зубами, стараясь не касаться фильтра разбитой губой. Прикуривает от огня зажигалки и тут же щелкает ее крышкой. Потом снова открывает и захлопывает, стучит, как чёртов метроном, действуя на нервы. — Ещё немного потерпеть и у меня будут деньги для выкупа материной доли.

— Она на это не пойдёт, — машу рукой перед лицом, тщетно разгоняя сигаретный дым, который кольцами выпускает Леша, смотря куда-то вперед, в одну точку. Отрешённо, будто всё в миг ему опостылело.

— Тогда нам надо разменять квартиру. Я узнавал: при разъезде на равноценные по качеству и местоположению площади мы, конечно, потеряем комнату, но… тебе не придётся терпеть этот ужас, — запнувшись и заметив лёгкое недоумение на моем лице, Лёша продолжает объяснять. — То есть нашу трешку, можно разменять на две однокомнатные. Да это убытки, которые едва ли мы можем себе позволить, но это хоть какой-то выход. Других вариков у меня нет.

— Леш, ты главное не перегибай. Не лезь туда, от куда с трудом выполз. Пожалуйста!

Тепло произношу, коснувшись его руки ниже ссадин, но все равно вызвав в нем волну неодобрительной дрожи. Окончательно сникнув, не могу даже натужно улыбнуться. Выходит какая-то больная ухмылка, которая кривит рот и застывает фарфоровой маской на моем ошарашенном лице.

— Малая, не читай мне нотаций, успокойся, — примирительно произносит он. — Приготовь лучше сегодня ужин. Я зверски голоден, — Лёша отвлекается на оживший телефон и после мимолетного взгляда на него, игриво добавляет. — Кстати, у нас сегодня будут гости, так что надо бы затарить холодильник.

Марго

— Ты вроде собирался прийти не один? — удивленно, но совершенно не разочарованно интересуется Лешка, впустив гостя. Пока я стою прислонившись к двери как партизан, не решаясь выйти в прихожую, больше прислушиваясь к себе, чем к разговору вне кухни. Неприятное предчувствие разбивается вдребезги от знакомого голоса, обнажая панику, плотно сидящую под кожей весь вечер.

— Я решил, что нам сейчас полезнее чисто мужская компания, — игривая интонация перемежается со звоном, побрякивающих бутылок. Кто-то явно хорошо затарился перед приходом.

— Чисто мужской не получится, — предупреждает Леша, словно вдыхая в меня смелость, с которой я выхожу из своего укрытия.

— О-о-о, кого я вижу, — наигранно радуюсь его появлению, но в тихую смаргивая наваждение. Какие черти его сюда притащили? Неужели так быстро накувыркался с Леськой? Спасибо хоть один пришёл. — Мальчик-праздник, предпочитающий одноразовый трах, — откровенно потешаюсь, пряча покалывающие от злости ладони в карманах шорт, одолженных у Лёши. — Что-то сегодня с тебя быстро слезли. Теряешь хватку?

— Не пойму твоей реакции? — непонимающе хмыкает Максим, делая шаг навстречу, двигаясь угрожающе. — Хочешь проверить мою хватку? — холодными пальцами резво хватает за запястье, притягивая к себе одним быстрым рывком. Высекая чуть ли не искры из моих глаз от такого дикого напора и боли, что пронзает сустав, отозвавшийся характерным щелчком. — Я готов.

Он зло цедит сквозь зубы, практически и не шевеля напряжёнными губами. Выразительно прищуриваясь и внимательно оглядывая меня, насквозь прожигая сверкнувшей яростью в темно-синих глазах.

— Я вроде предупреждал?! Никаких похабных волн между вами.

— А что, я своим мажористым рылом не вышел?

Сильнее взрывается Макеев, переводя взгляд с моего слегка напуганного лица в сторону подавшего голос Лёши.

— Не утрируй, я просто не хочу чтобы Марго…

— Опоздал, — коротко перебивает Макс и следом ловко уворачивается от удара.

Для того чтобы вести равный бой, он отпускает мою руку, то и дело либо выставляя защиту, либо атакуя, но принципиально не целясь в лицо, которое без его помощи пестрит синяками да ссадинами.

— Вы оба вольтанутые. Прекратите, — кричу я, пятясь к стене, осознавая — разнимать не резонно. Дело дрянь и с каждой секундой становится, только хуже. У меня даже начинает кружиться голова, а закрыв глаза, чтобы не видеть их потасовки, я ощущаю как слабость припечатывает меня к полу. Лёгкое ощущение подташнивания сродни морской болезни, добивает меня окончательно.

— Может у тебя сотряс?

Взволновано спрашивает Лёша, но не успевает развить тему, как тут же прилетает вопрос от Макса, рассевшегося прямо на полу передо мной.

— Тебя тошнит?

— Да-а, от вас обоих тошнит, кретины, — отталкиваю ладонь, которой он решительно тянется к моему лицу. Не хватало еще меня по головке гладить с сожалением, да ещё и теми самыми руками, которые наверняка несколько часов назад тискали прелести Леси. — Помоги встать.