Он сдаётся на удивление быстро, отступает на шаг назад и окидывает сочувствующим взглядом. Дерзость гаснет в тёмных карих глазах, медленно меняясь на неподдельное сострадание.

— Леха участвует в нелегальных боях без правил. Уже давно, — крутит в пальцах зажигалку, будто пряча волнение, а после в очередной раз закуривает. Делает быстрые, нервные затяжки, выпуская дым через нос, при этом озадаченно пожевывая губы. — Я иногда в этой шараге делаю ставки, очень все у них зрелищно и бывает даже прибыльно.

— Что случилось сегодня? — шепчу пересохшими губами, слыша, как они сухо шелестят. Напрягаю слух, чтобы ничего не пропустить в Пашкином рассказе. Чтобы картинку слепить воедино, понять, а правильно ли я поступила?!

— Он принял бой от бойца не своей весовой категории. Проиграл на первых же минутах. Итог ты знаешь: сломанные ребра, пробитое лёгкое, вовремя не оказанная помощь.

Котов опустив голову, следит за своим же носком кроссовка, которым усердно ковыряет дыру в раскрошенном бетонном полу.

— А врачи? Почему никто не оказывал помощь? — искренне удивляюсь отсутствием сострадания у людей к чужой боли и поражаясь людской жажде любоваться насилием.

— Маргош, всё нелегально. Там ты ради развлечения людей, — его ладони тяжёлым грузом ложатся на мои осунувшиеся плечи, сжимая пальцами то ли в приободряющем жесте, то ли с надеждой вернуть меня с небес на землю. — Твоё состояние или здоровьем, последнее о чем будут беспокоиться. Даже в самом хорошем бойцовском клубе, максимум тебя на скорой домчат до больнички и скинут как подобранного с улицы.

— Не понимаю, зачем ему это всё?!

— Ради денег, за выигрыш хорошо платят.

— А за проигрыш?

— Ни-че-го, — щелчком отбрасывает тлеющий окурок. — По крайней мере, там где он сейчас дрался, побежденным ни хрена не доставалось.

— Дурак. Ненавижу его, ненавижу… — лишь Пашкиными усилиями остаюсь на ногах, а не сползаю вниз от навалившегося чувства безысходности. — Отвези меня к Максу.

Максим

Я ухожу из ресторана за долго до того, как наш театр абсурда опускает занавес, а приглашенная звезда успевает выесть мне весь мозг. Уже выйдя на улицу и вдохнув воздух, наполненный свежестью только что прошедшего дождя, чувствую себя счастливчиком, отделавшимся малой кровью.

Хрен он получит, а не мое согласие полететь с ним. Здесь мой дом, моя работа, моя любовь. Здесь… И в конце концов я не обязан бросать все, виляя хвостиком бежать за отцом, как за сахарной косточкой. Пусть радуется, что я уделил ему время, выслушал, не психанув от его заносчивости на первых же минутах разговора.

Головокружительные перспективы, карьерный рост, теплое местечко в кресле управляющего, а после и вовсе единоличное распоряжение фирмой, я готов не задумываясь послать в то же место, куда несколько лет назад он отправил меня вместе с мамой. Пусть не рассчитывает меня купить, я не продаюсь и не продаю то, что мне дорого. Хотя мысль расстаться с байком, с недавних пор кружит в голове назойливой мухой, мне попросту неоткуда взять денег, на выплаты с листа нетрудоспособности долго не проживешь. Сидеть на шее у Марго, уж точно не вариант, но я готов как никогда подойти к совместной жизни серьезно.

Сам не замечаю, как под влиянием раздумываний пешком добираюсь до дома. Оказывается, я успеваю соскучиться. Безумно соскучиться, чтобы резво преодолеть лестничные пролёты и вбежать в квартиру на удивление незапертую.

— Маргош, чего дверь-то открыта? Меня ждала?!

Растворяюсь в своих желаниях поскорее прижать её к себе, вдохнуть аромат волос, пройтись шаловливыми пальцами по каждому позвонку, чувствуя, как в ответ откликается тело, рвётся навстречу. А я несмотря на предостережения врачей не вести активную сексуальную жизнь, не намерен терпеть и тому доказательство дикое напряжение в штанах, которому спустя какое-то время суждено сковать всё моё тело.

— Что ты делаешь? — прислонившись к косяку, спокойно спрашиваю Маргариту, а та не отвлекаясь на меня занимается своими делами, закидывая в сумку все вещи без разбора.

— Собираю вещи, — наконец-то поясняет она, но так и не повернувшись в мою сторону, в дикой спешке отбрасывая на пол мои попадающиеся под руку майки.

— Это я уже понял, — пока ещё не осознавая всего масштаба внезапного побега, настороженно спрашиваю я. — Но зачем?

— Я ухожу… от тебя, — то ли её голос дрожит от волнения, то ли от смеха, ведь всего этого не может происходить на полном серьёзе. Выглядит, как чистой воды развод. Но кому взбредет в голову так шутить?

Ушам своим не верю, впрочем, как и глазам. Да, согласен, днем Маргарита была немного потерянной, но после разговора по душам непонятки разложились по полочкам. Она отправила меня на ужин с отцом, в гордом одиночестве, где кстати, мне пришлось ждать родственника, задержавшегося до неприличия долго. Я безропотно принял такое решение, да и видя волнение Маргариты, тащить её на встречу с отцом, способным ляпнуть невесть что, было бы провалом.

— Что за детский сад? Объясни нормально, а потом пакуйся.

— Знаешь, лучше сейчас разъехаться. Пока ты ещё не сильно в меня пророс и не пустил корни, — невыносимо долгая пауза и ее удрученный выдох, мучительной пыткой терзают меня. — А я основательно не укрепилась в разочаровании совместной с тобой жизни.

Я отчаянно воюю с галстуком, узел которого не поддаётся, и мне кажется, что я вот-вот задохнусь в этой атласной петле. Или же галстук вовсе тут не причём, а удушье всего лишь ответочка на слова Маргариты, брошенные так холодно и жёстко, причиняя дискомфорт, будто окольцевав горло?

— Что за хрень ты несешь? — прокашлявшись, зло выплевываю в лицо Марго, подошедшей мне на помощь.

Перехватываю её холодные пальцы, только что справившиеся с галстуком, плотнее обхватываю их, не давая выскользнуть из захвата. Смотрю на Марго в упор, старательно отыскивая на ее лице доказательства правдивости ее слов и увиденная картинка, словно подкашивает меня. Чувствую, как в ответ на холодность Крайновой, дергается нерв на моей щеке.

Она держится спокойно, не чета мне, готовому к саморазрушению.

— Нам надо расстаться…

Такой отрезвляющей оплеухи давно не получал, если не считать приезд отца, но если на отцовские тычки мне абсолютно плевать. То словесный удар ловко отбить не выходит.

— Почему? — уточняю я, сверля ее требовательным взглядом, сжимая до хруста в своей ладони хрупкую девичью кисть, словно стараясь выжать из неё ответ, раз девушка не спешит откровенничать.

— Потому-что я переоценила свои силы и устала притворяться.

То ли кривится от неприязни, то ли морщится от боли, но попыток высвободиться не предпринимает, терпит, мирится с моей неконтролируемой вспышкой агрессии. Заставляя своей покорностью теряться в догадках.

— Почему? — повторяю, как заведенный, искренне надеясь, что очередной ответ мне понравится больше, но при этом, опасаясь скосить глаза в бок, где камнем преткновения маячит почти собранная сумка. Останется лишь застегнуть молнию и закрыть вместе с ней отношения.

С чего вдруг такая разительная перемена? Решительный разрыв? И спешка с переездом?

— Я тебя не люблю, — извиняющимся тоном лепечет Марго, героически выдерживая взгляд глаза в глаза.

— Что он тебе наплел? — будто не расслышав, а скорее всего не поверив в бездарную фальсификацию, задаю вопрос, не открещиваясь от догадки, что Эдуард Романович неплохо поработал с Марго. — Дело ведь в отце?! Ты сама не своя пришла после того как по чистой случайности встретилась с ним. А он в достижении своих целей, бывает очень изобретателен.

— Ни-че-го особенного. Просто открыл мне глаза, подчеркнул то, что и ежу было понятно. Мы разные, Макс.

— Конечно, разные. Ты девочка, я мальчик — это и без ежей понятно. Было бы печально, если мы оба были бы мальчиками.

Я пытаюсь говорить непринуждённо и шутя, хотя у самого внутренности скручивает в узел, а миловидное личико Маргариты без тени сомнения, показательный аргумент правдивости ее слов о том, что она попросту меня не любит.