— Вам только время потерять жалко?

Откуда-то берется решительность сбить с него спесь, вгрызться в наглость, с которой он в уничижительной форме за спиной у Макса, поливает того грязью. Хочется навсегда оборвать это безумие, пресечь недопонимание "отцов и детей".

— Банально, но факт. Время невосполнимый ресурс. Я не могу повернуть его вспять и все исправить, да и не хочу ничего исправлять… тогда каждый сделал свой выбор…

— Для вас же не существуют мнения других, правда?! — этот риторический вопрос, находит ответ в отразившемся на строгом лице самодовольстве. — Есть ваше мнение и неправильное. Так?!

— Назови цену, — серьезным, но не лишенным обыденности тоном предлагает Эдуард.

— Что простите?

Кровь приливает к щекам, заставляя их вспыхнуть, но не румянцем, а праведным гневом, ведь я смутно, но имею представление на что он намекает. Шум в ушах усиливается, бухая барабанной дробью, норовя порвать перепонки. Уж лучше так, чем обсуждать цену за живой товар, продающийся с молотка из-за прихоти алчного родителя, решившего вдруг приобрести в свой семейный круг брошенного ранее родственника.

— Назови сумму, какую бы ты хотела получить за разговор с моим сыном. За разговор с положительной динамикой в мою сторону, естественно.

— Вы предлагаете мне деньги в обмен на то, чтобы я уговорила Максима уехать с вами?

Я задумываюсь над его словами, вдруг ловя стойкое ощущение, что он дает мне последнюю возможность прислушаться и подчиниться выгодному предложению. Еще раз доказывая, что он явно не из тех, кто раздает вторые шансы и учитывает чужие интересы вопреки личным.

— Максим прожигает жизнь. Занимается совершенно не тем, живя совершенно не так…

— И совершенно не с той?! — срывается с языка колючее предположение.

— Маргарита, — ядовито выплевывает моё имя. — Мне показалось, что ты не глупая девочка. Скорее всего слово "показалось" здесь ключевое. Ваши отношения тут не при чем, с кем спит Максим меня не волнует. Я заинтересован в нём, как в своем приемнике, которому отойдет моя фирма. Я заплачу тебе за убедительные слова любые деньги.

Он владеет словом, владеет ситуацией, когда я и губ не могу разомкнуть, уставившись на него немигающим взглядом. Как? Как можно просить о таком? Предать родного человека? Отпустить, прогнать, выпихнуть из своей жизни и всё ради наживы.

— Я не стану уговаривать Максима, он взрослый человек и сам строит свою жизнь. И неплохо справляется без вас.

— Он мне нужен.

— А где носило вас, когда вы были ему нужны? — я повышаю голос, не задумываясь о том, что своей высокой тональностью резко подогреваю степень неформальности. — Вам хотя бы известно где сейчас ваш сын?

Усидеть на месте не получается, злость, впрыснутая в кровь действует, как катализатор, подначивая вскочить на ноги. Но мой собеседник лишь хитро щурит глаза, не удивляясь всплеску моих эмоций.

— Мне интереснее где он будет, когда мы обсудим с ним деловое предложение. Я прожил долгую жизнь и знаю что нужно людям для счастья. У меня было всё…

— Всё, кроме любви сына.

Гуляющая усмешка, превращается в хищный оскал, мои слова попадают точно в цель, ранят раздутое эго мужчины, толкая на ответные действия. Холеные пальцы ложатся плотным кольцом на запястье, грубо притягивая к себе до тех пор, пока я практически вплотную не приближаюсь к лицу, вмиг потерявшему всякое дружелюбие.

— Не пытайся укусить, зубы сломаешь, — мы оба застываем в зябком ожидании, только я жду свободы, а Эдуард моего подчинения. — Если любишь, отпусти Максима туда, где ему место.

Максим

Как только мои мысли возвращаются к отцу, который поступает, впрочем, как всегда, исходя из своих соображений и личной выгоды, меня начинает тошнить. И я уверен, тут не отходняк от наркоза, здесь воспаление старого нарыва, залеченного временем лишь до образования тоненькой корочки, которая с приездом главы давно уже не моего семейства, снова саднит.

" Я в городе. Так что, нам придётся встретиться и всё обсудить"

Лаконично и до безобразия эгоистично, срать он хочет на мои отказы, его величество ради нашего рандеву подорвав свой зад, прилетает в родные края. Как это на него не похоже, так бездарно идти на поклон, но всё же оставляя за собой последнее слово в пренебрежительном, приказном тоне. Если гора не идёт к Магомету, Магомет силой притащить её к себе, откровенно положив на нежелание горы искать встреч.

Я же в ответ, обязан пренебречь личным временем, оказав достойный приём, а не послать его в пешее эротическое путешествие, как когда-то он меня. Желание поступить с ним в зеркальной проекции, выставив его на хрен — это даже не возвращение долга, это нереализованная месть за маму. Слишком большая обида за неё, за её вывернутую душу, за боль, которой она не умела делится и в итоге быстро сгорев.

Я не представляю нашей с ним встречи, с годами прожитыми вдали друг от друга, моя ненависть и злоба, хоть и поутихла, но бьюсь об заклад на старых углях дотлевающая неприязнь разгорится с новой силой.

С того момента, как я полностью прихожу в себя, проходит достаточно времени, чтобы начать беспокоиться об отсутствии рядом Маргариты. Но взволнованность сосредотачивается в морщине между моих нахмуренных бровей, сведенных при виде вошедшей пропажи.

Мрачный вид, вдруг заостренные скулы и глаза, как холодное матовое стеклышко, через которое ничего не разглядеть. Упрямо поджатых губ лишь на мгновение касается улыбка, навскидку так сразу и не сказать чего в ней больше: наигранной радости, или сожаления.

Никогда не хотел быть обузой и жалости к себе не терпел, а сейчас запертый тут в больничке, слегка недееспособный, на что могу рассчитывать? На рядовое присутствие, потому что Марго из чувства долга со мной?! Паранойя меня доконает, пора прекращать, но выходит из рук вон плохо.

— Спасибо что не бросила, — сдержать желчь, растекающуюся на языке едкой горечью не получается. Я немного злюсь, но ни на саму Маргариту, или её непонятный побег, а на то что она, судя по всему что-то скрывает, а недоговоренностей я не люблю. Горькая правда, как не крути, лучше сладкой лжи.

— Я ходила перекусить, — тихо оправдывается, словно не своим голосом, зачем-то то и дело поправляя капюшон, сползающий с головы, как мелкая улитка, что прячется при первых признаках опасности. — А тебе купила антидепрессантик, — растягивает уголки губ в извиняющейся улыбке.

Она и правда приходит не с пустыми руками, а с увесистым пакетом из какого-то продуктового магазина. Под шелест полиэтилена Марго суетливо подходит к больничной койке, долго переминается с ноги на ногу, будто решаясь присесть или нет. А спустя томительную паузу, делает свой выбор, скромно присаживаясь на краю.

Слава богу, она садится по левую руку от меня, так что не составляет особого труда притянуть её к себе поближе. И пока та, прижимает принесенный пакет к груди, я нагло тянусь к губам, чтобы заполучить то, о чем даже под анестезией явственно мечталось.

Замерев в долгожданной близости от её губ, озверело втягиваю носом воздух, так и не дождавшись даже лёгкого поцелуя. Марго лишь вскользь касается подбородка жалкой имитацией ласки, своевременно вскакивая на ноги, но не успевая одернуть пакет. Неуклюже подцепив пальцами ручку, я совершенно не нарочно рву её, рассыпая по полу мандарины яркими оранжевыми пятнами.

— Да что не так-то? — не удержавшись, громко взвыв, ломаю внезапно окружившую нас хрупкую тишину. А встретившись с обеспокоенным взглядом, подмечаю лёгкую слезливую поволоку и блеснувшую влагу в уголках глаз, спешу хотя бы словами исправить положение вещей. — Извини, — по инерции вскакиваю вслед за Маргаритой и изображаю что-то наподобие реверанса, но она не разделяет мой юморной настрой. — Давай, помогу.

— Не надо, я сама, — резкий отказ, за которым Марго искусно вуалирует некий внутренний раздрай, его сложно не заметить. Да и я за месяц совместной жизни хорошо её смог изучить, чтобы сейчас понять, как она нервничает. — Куда ты с этим?!