Плато с дворцом наместника осталось далеко позади. А горы приблизились — опасно и заманчиво. Огромный массив с заснеженными вершинами надвигался на нас, как айсберг на «Титаник». На миг даже замерло сердце — а вдруг селаир врежется со всего размаху в каменный склон? Ведь мы неслись с приличной скоростью.

Но волшебное авто замедлило ход и сменило траекторию. Уже не мчалось с разгона, словно вот-вот врежется, а медленно скользило, очерчивая неровную окружность горы.

А затем верх селаира вдруг откинулся, как у кабриолета. Я вскрикнула. В страхе вывалиться ухватилась за первое, что подвернулось под руку… и это оказалась манжета рубахи Элгана.

Свободная ладонь мага легла на мою кисть, судорожно вцепившуюся в него. Он проговорил негромко, прямо у меня над ухом, вызвав сумасшедший рой мурашек на спине:

— Спокойно, Юля. Селаир открылся, но его окружает защитное поле. Ты не упадешь, даже если попытаешься выпрыгнуть. Я не допущу этого.

Невольно, утратив контроль из-за приступа паники, я подалась к нему. Элган обнял меня.

— Боишься высоты?

— Н-немного…

Меньше, чем вас, чуть не сорвалось с языка.

Он передвинул обе ладони мне на плечи. Сжал меня и развернул лицом к себе. Наши глаза оказались напротив. В темных, как беззвездное ночное небо, глазах я видела собственное напуганное лицо.

— Спой, — неожиданно приказал он.

— Сейчас? Издеваетесь?

— Я хочу услышать тебя. Сейчас. Пой.

Надо было послать его. Сказать, что я ему не музыкальная игрушка. Что он не имеет права помыкать и командовать мной.

Но вновь мой голос зажил своей, отдельной от меня жизнью. Что-то внутри встрепенулось. Слова сами слетели с языка: «Я падаю в небо, там все очень просто».[12]

Я не была рок-фанаткой, но Ольгу Кормухину всегда глубоко уважала, а некоторые песни нежно любила. Эту больше всего.

Песня об обманутой любви и сердечной боли, которая не замыкает женщину в страданиях, а поднимает на вершину собственной сути — свободной и прекрасной. Той самой парящей птицы, которая умеет не только вить гнездо, но и летать.

А я пела о себе — о той внутренней свободе, которая не зависит от интриг и игр, сплетающихся вокруг меня. О свободе, о красоте, которых не отнять. Которые всегда со мной, всегда во мне. Что бы ни творилось в мире вокруг.

Пела я конечно же по-русски. Элган слушал, затаив дыхание. Целая гамма эмоций скользила по его лицу. Как будто он понимал каждое слово.

— Это про полет? — хрипло спросил он.

Молча кивнула. Говорить не могла. Словно речевой аппарат отказывался издавать банальные слова после пения о запредельной высоте.

Отвернувшись от Элгана, смотрела вниз. На горное озеро, проплывавшее под нами. В нем отражалось то самое небо, в которое так легко упасть…

Не эта ли судьба ждала меня в финале путешествия? Не сейчас — я верила Элгану, что зачем-то нужна ему. В конце моего путешествия в Веравин. Как никогда я ощущала собственную бренность, уязвимость перед неведомыми силами, которые правили здесь.

Странное чувство смертельной опасности — и в то же время отстраненности — пронзило меня. Как будто все, что может свершиться, произойдет не со мной. Неведомые силы могли навредить моему телу. Искалечить, даже убить его. Но я сама, моя бессмертная душа все равно будут продолжать свой полет в вечность.

Я почувствовала Элгана рядом с собой. Совсем близко. Он не касался меня, но придвинулся вплотную. Будто готовился подхватить, если я вдруг вздумаю прыгнуть в небо, как в песне. Или подтолкнуть. С ним невозможно быть уверенной ни в чем.

Резко развернулась лицом к лицу. Хотелось посмотреть ему в глаза. Прочитать в них его намерения. Что он на самом деле хочет от меня, что может сделать со мной.

Все, что увидела, — смятение. И тогда мне стало по-настоящему страшно.

Элган может хладнокровно и расчетливо пользоваться людьми, когда они выгодны ему. Но если одна из шестеренок вдруг выбивается… начинает вызывать чувства и ощущения, которых он не должен испытывать к шестеренке… Тогда он способен на все. Даже просто избавиться от досадной помехи, которая провоцирует такие чувства. Нарушает ясность и расчет в голове.

Легко смотреть в озеро и представлять себя бессмертной душой, которую не затронет смерть. Но вот так понимать, что еще миг — и твое бренное тело прямо с бессмертной душой столкнут с высоты три километра… Просто потому, что зацепила кого-то за живое. Пробудила нечто в его душе, чего он сам испугался.

Мы смотрели друг на друга. Вновь я видела в его глазах отражение себя. По лицу мага пробежала кривая усмешка. Он отстранился от меня. А затем я услышала шум и почувствовала легкое колыхание воздуха. Откидной верх селаира встал на место. Между мной и бескрайним небом вновь выросла надежная плотная преграда.

Селаир развернулся на сто восемьдесят градусов и полетел прочь от гор.

— Вернемся во дворец, — негромко вымолвил Элган. — Надеюсь, прогулка тебе понравилась.

Обратный путь прошел в молчании. Юлия, видя, что маг не расположен к разговору, разглядывала в окно пейзажи Гемайской долины.

Каждой клеточкой Элган ощущал ее близость. Какой чужой и непонятной была эта девушка. Даже запах тела и волос отличался от веравинок. И это невероятное сочетание загорелой кожи и светлых волос.

Как ее можно было принять за Рианну Вальдер? Если бы он знал ее раньше, непременно учуял бы подмену. Сначала она показалась Элгану красивой девушкой — пусть и не совсем в его вкусе.

Теперь, когда он увидел настоящую Юлию, Рианна выглядела бледной немочью, худосочной, бесцветной девицей. Блеск в глазах, осанка, походка, умение подать себя — все принадлежало иномирянке.

А еще у нее было упругое подтянутое тело, как у гимнасток Тангри. Должно быть, в своем мире она не чуралась физических упражнений.

И эти развевающиеся золотые локоны… Увидев их, Элган замер. Пожелал запечатлеть это дивное зрелище, сохранить для себя трехмерным статичным кадром. Не сделал так, чтобы не пугать иномирянку. Вряд ли в ее мире существовало магическое запечатление. Да и в жизни она была стократ лучше любого кадра.

Зачем он приказал ей петь? Неужели не хватило прошлого раза, когда он еле-еле собрал волю в кулак, еле настроил себя на нужный лад в разговоре с Вердой?

И вот зачем-то вновь заставил ее петь. А она вновь воспротивилась, а потом все же запела, будто не могла ему противостоять. И опять все его существо словно разметалось в клочья, разлетелось в бескрайнем небе над горами, обрамлявшими Гемайскую долину. И он безмолвствовал, собирая себя воедино. А Юлия смотрела вниз… сквозь невидимые ошметки, в которые превратила пением его душу.

И вот это создание Верда хотела возложить на алтарь хейоса? Напитать его кровью сирены, отнять такое чудо у целого мира? Да плевать на мир, она хотела отнять девушку у самого Элгана.

Маг вспомнил, как ворвался в его покои Леон, требуя показать ему Юлию. Волна иррациональной ярости захватила Элгана. Не в том даже проблема, что иномирянку следовало держать в тайне. Его просто взбесила мысль, что Леон так же, как он сам, увидит ее настоящую. Тронет взглядом золотистую кожу и волосы.

Внутри Элгана будто рыкнул зверь — мое! Не дам! Любой ценой удержать этого мускулистого самца подальше от Юлии. Не подпустить к тому, что считал своим, невзирая на угрозы Верды.

Неужели он отдаст девушку ведьме? Позволит вскрыть запястья и выпустить всю кровь, чтобы сила сирены и ее предсмертная агония напитали силой старую каргу?

К демонам. Сука не получит Юлию. Элган убьет ее прежде, чем она коснется девушки ссохшейся вороньей лапой.

Да, он не готов. Он хотел выиграть еще несколько десятков лет, прежде чем сделать это. Но судьба решила за него. Придется стать готовым раньше. Месяц, неделя, пара дней — не важно, какая у него фора. Он покончит с тварью или умрет сам. Но Юля ей не достанется.