Аврора вздрагивает, когда я провожу пальцами по выпуклым полоскам шрамов. Дрожь отдается в мое сердце, и это куда сильнее, чем разряд на столе реанимации. Ноги подкашиваются - и я осторожно опускаюсь перед моей бабочкой на колени. Прикасаюсь губами к шрамам на животе, Аврора отзывается вздохом и снова цепляется мне в волосы. Второй раз стою перед ней на коленях и нахожу это странно приятным, потому что все равно я - победитель, а Аврора - моя добровольная пленница.

— Мне нравятся твои шрамы, ар’сани, - говорю, любуясь каждым из них.

— Это потому, что ты псих, - смущается она. Злится самую малость, но это лишь придает пикантности коктейлю чувств в ее глазах.

— Это потому что мы с тобой совершенно одинаковые, Вишенка.

— У тебя нет шрамов.

— Есть, но они все в душе и на сердце. Там, где никто не увидит.

Аврора понимает - это ясно без слов.

— Пожалуйста, сделай это, - шепчет она.

Я знаю, чего ей хочется в эту минуту, потому что, когда двое обнажены друг перед другом не только телами, но и душами, слова не нужны. Прочесть ее сейчас - не великая загадка. То, как Аврора поджимает пальцы на ногах, как подрагивает мышцы у нее под коленями, когда я провожу по ним ладонью - это самые громкие и самые безмолвные слова в мире.

Она почти не шевелится, когда я стаскиваю с нее трусики, лишь переступает с ноги на ногу, помогая их снять. И сама, повинуясь моему взгляду, забрасывает ногу мне на плечо. Забавно, что внизу живота ее кожа чуть-чуть светлее. Но становится не до смеха, когда я провожу большим пальцем по ее складкам, и на свет рождается низкий молитвоподобный стон с моим именем на губах моей прекрасной бабочки.

Пальцы в моих волосах сжимаются в кулак, идеальные бедра толкаются навстречу моим губам. То, что мы делаем - это не пошлость, не банальный трах и даже не секс между двумя подходящими партнерами. Мы словно два светлячка - кружим друг возле друга, обжигая светом своего желания.

— Ма’ну… - выкрикивает Аврора, когда я прикасаюсь к ней кончиком языка.

Никогда еще это имя не звучало так восхитительно. И никогда еще оно не было для меня таким родным и естественным. Уверен, что после сегодняшнего я окончательно срастусь с ним, и потеряю того, другого, хоть это и будет означать предательство. Самое безоговорочное и подлое предательство, какое только может совершить человек - предательство себя самого.

Она стонет громче и громче, пока я ласкаю языком чувствительный комок плоти у нее между ногами. Вскрикивает, стоит жестче втянуть его в рот и сжать губами. Я знаю, что ей немного больно, но движения языка размазывают боль, заставляя Аврору мелко вздрагивать. Быстро забрасываю вторую ногу себе на плечо, хватаю за бедра и подношу к своему рту, словно изысканное лакомство. Целую ее, лижу и покусываю. Я так давно хотел ее, что теперь чувствую себя голодным зверем, который, наконец, настиг жертву и будет смаковать ее кусочек за кусочком, всю без остатка. Она еще не знает, что обречена на меня, ведь я сам понял это лишь мгновение назад.

— Я падаю… - стонет моя бабочка, содрогаясь в приступах удовольствия.

— Падай, Вишенка, эта пропасть очень глубокая.

Я хочу, чтобы она перестала хвататься за реальность. Рот наполняется ее сладостью, язык без устали играет с клитором, и я точно знаю, что могу делать то с ней бесконечно долго. Всю оставшуюся жизнь, даже если она будет до смешного короткой.

Аврора вскрикивает все громче и громче, пытается убежать, когда мои поцелую подводят ее к самой грани, но я лишь сильнее хватаю ее бедра, практически накрывая ртом.

Моя бабочка кричит так ярко, что даже сквозь закрытые веки глаза обдает сверкающей вспышкой. Дрожит в моих руках, извивается и сжимает голову коленями, практически лишая способности слышать.

И лишь через пару минут постепенно возвращается в реальность, когда я осторожно перехватываю ее, чтобы уложить на кровать. Холодное покрывало жжет разгоряченную кожу, и Аврора удивленно открывает глаза, словно потерянная между звездами скиталица. Проводит пальцами по моим губам, густо краснея, как будто почувствовала все это впервые в жизни. Плевать, я могу притвориться, что так и есть. Ее вкус останется со мной на всю жизнь, и я непроизвольно провожу языком, слизывая ноты ее удовольствия.

— Ты больной, - шепчет Аврора.

— Это попытка сказать, что я был дьявольски хорош?

Она не отвечает: резко переворачивает меня на спину, перебрасывает ногу, устраиваясь над моими бедрами. Полотенце потерялось где-то на полу, и Аврора с жадностью и развратным блеском в глазах разглядывает мое возбуждение. Трогает член пальцами, поглаживает большим самое чувствительное место. Выгибаюсь дугой, сглатываю и почему-то смеюсь пополам со стонами.

— Подожди, подожди… - Мольба в собственном голосе просто обескураживает, но я правда готов вот-вот умереть, потому что это все слишком остро и горячо, точно выше пределов моего терпения.

Пытаюсь удержать ее, но теперь главная Аврора и она заводит мои руки мне же за голову, приковывая своими пальцами, словно наручниками. Я чувствую ее влагу, когда она замирает над моим членом. Хочу в нее - глубоко и жадно, хочу весь до конца.

Наши тела соединяются так медленно, что я успеваю умереть и воскреснуть, и так несколько раз. Она влажная, раскаленная и так плотно обхватывает меня, что, кажется, я все-таки окончательно сдохну от малейшего движения. Но Аврора приподнимается и опускается, мощно накачивая меня новыми фантастическими ощущениями. Это полет и падение, взрыв внутрь, хлещущий нервные окончания осколками чувств.

И эти громкие стоны - мои.

Спираль закручивается все сильнее, с каждым нашим движением навстречу друг другу. И тело так напряжено, что, кажется, вот-вот лопнут мышцы и сломаются кости.

Я люблю ее в эту минуту и с каждым следующим вздохом - и так будет всегда.

Она мой кислород пополам с отравой. Я умираю без нее, но и с ней мне не жить. И этот полет будет коротким, потому что я нырнул в пламя и крылья уже неумолимо тлеют.

Наши движения становятся жадными, наполненными влажными ударами бедер. Мы потеряли контроль на прошлой остановке и теперь стремительно несемся в неизвестность цвета обсидиановых иск в глазах Авроры.

Я бы хотел, чтобы в эту минуту в наше планету врезался метеорит. Чтобы жизнь прекратила свое существование на самом пике. Эгоистично? Ну и пусть.

Оргазм стремительно уничтожает мои жалкие попытки удержаться в этой вселенной. И меня вышвыривает в открытый космос глаз моей бабочки. И я парю в невесомости. Крохи сознания превращаются в частицы бога[1] и разносят меня на куски.

Сегодня, сейчас, я перерождаюсь во что-то новое.

— Ма’ну… - слышу ее мягкий и немного встревоженный шепот. Аврора целует мои веки, и я устало улыбаюсь в ответ. - Слава Богам, ты вернулся.

Нет сил даже поднять руку, чтобы обнять мою бабочку.

— Я что, отключился?

— На чуть-чуть, - улыбается она совершенно счастливая.

— Позорище, - смеюсь я.

Но на самом деле стыда нет. Я чувствую себя приятно опустошенным, словно постепенно сдувшийся воздушный шарик. Понятия не имею, почему до сих пор лежу в постели, а не парю под потолком, на которой нарисованы облака. Это было бы забавно.

— Ма’ну, - осторожно перетягивает на себя мое внимание Аврора, - хочу показать тебе кое-что. Если ты не против…

Она недвусмысленно кивает в сторону двери. Мой ответ простой и однозначный - поцелуй в губы, после которого мы наспех одеваемся. Хоть вряд ли полотенце вокруг моих бедер похоже на одежду. И ненасытный взгляд Авроры подсказывает, что ей было мало. Ей было мало меня. Приятная щекотка растекается по телу, будоража не успевшие остыть воспоминания.

В коридоре прохладнее, чем в наполненной ароматом нашей любви комнате. Мурашки бегут по коже, когда мы, как два воришки, пробираемся в глубину темной части дома и по скрипучей старой лестнице поднимаемся на чердак. Здесь нет света, но глаза быстро привыкают к темноте, и я различаю в ней полутона и контуры предметов. Коробки и ящики, снова коробки и еще больше ящиков. Аврора громко шлепает босыми ногами и изредка морщится, когда наступает на камешки. Я тоже наступаю, но завороженный зрелищем даже не обращаю на это внимание. Все мои чувстве, все рецепторы сосредоточены на прошлом, которое проникает в самое сердце.