Следующие несколько лет не блещут радостными заголовками: «разгневанный отец лишил дочь наследства», «неожиданная болезнь подкосила будущую молодую мать», «неблагоприятные прогнозы». Я чувствую себя воровкой, которая крадет у Ма’ну его право побыть наедине с тайнами своей семьи, но по его глазам вижу - он хочет, чтобы я была рядом.

Потом жизнь делает еще один виток: умирает дед Ма’ну.

— Мы с братом роились в этот же день. - Ма’ну постукивает пальцем по дате в уголке статьи.

Журналисты, наплевав на траур, на все голоса, не стесняясь выдвигать самые бестолковые теории, поднимают шумиху вокруг огромного наследства. Мне на глаза попадается статья под пафосным заголовком о прощении, где говорится, что из надежного источника, пожелавшего сохранить инкогнито, стало известно, что отец все-таки передал опальной дочери все имущество и миллиардные счета.

Дальнейшая жизнь молодой матери понемногу выпадает из поля зрения журналистов. Я пережила подобное совсем недавно, поэтому хорошо прослеживаю знакомые тенденции. Она не дает повода для скандалов, не появляется на людях без сопровождения охраны и все вопросы предлагает адресовать мужу.

И при этом всем о судьбе детей говорится ничтожно мало. Больше никому не интересна судьба двух рожденных в лунное затмение мальчишек, потому что эта тема давно себя исчерпала.

Но больше всего меня поражает, как плавно Шэ’ар отстраняется от своей жены. Больше нет их совместных фото, зато он все чаще появляется один: блестящий бизнесмен, создатель собственной банковской империи и просто мечта всех женщин. Проходит еще пара лет - и мать Ма’ну просто молча исчезает, словно человека никогда и не существовало. Несчастная женщина превращается в слепое пятно, которое бывает, если смотреть на кончик своего носа. Она вроде как есть, но уже давным-давно никому не интересна. То ли дело Шэ’ар: он всегда в кадре и всегда в окружении красивых женщин: открывает новый филиал, собственноручно закладывает фундамент под будущий медицинский центр, посещает показ мод или просто отдыхает на яхте посреди безлюдного океана. Никому и дела нет до того, есть ли у него жена и дети, ведь куда интереснее смаковать новую любовницу известного столичного мачо.

Мне до боли в груди противно, что я, как и другие, бессмысленно вляпалась в патоку его лжи. Боги, а ведь когда-то я совершенно искренне считала его красивым, мужественным и щедрым. Могла выцарапать глаза любому, кто скажет, что он - не идеал мужчины. Меня оправдывает лишь то, что все-таки то была другая я. И все это было до Ма’ну.

— Аврора. - Голос Ма’ну, словно удочка, подцепляет меня и вытаскивает из глубин личного ада. - Я думаю, что мать оставила мне не только «Атлас».

Я тоже так думаю, но не хочу форсировать эту тему. Плевать, что он, вероятно, богат, как джин - я любила и буду любить в нем парня в потертых кроссовках, который скрепил наше обещание любить друг друга простым медицинским браслетом на мосту. Не все в этой жизни измеряется деньгами и количеством машин, а многое даже не стоит пытаться подвести к денежному эквиваленту. Тем более моего сумасшедшего лунника, ведь для меня он бесценен, даже если порвет последние шнурки.

— Я проголодался, - говорит Ма’ну, когда я заканчиваю раскладывать газеты по ячейкам.

— Поддерживаю любое твое предложение, - охотно соглашаюсь я.

Нам нужно поговорить, но не здесь.

Мы занимаем стол в ближайшей кулинарии: кажется, у нас с Авророй взаимная любовь к простым местам, где готовят простую сытную еду и не морщат нос от вопроса «А есть ли в меню «Пепси» без сахара?»

У нас одно на двоих какое-то по истине бездонное ведерко с картошкой-фри, пара сливочных соусов и еще одно ведерко с куриными крылышками в хрустящей панировке. И я, подперев щеку кулаком, любуюсь тем, как Аврора наслаждается едой. Не жует капустный лист с постным лицом и чувством выполненного перед желудком долга, а щедро макает мясо в соус с паприкой и аппетитно обгладывает косточки. Правда, большую часть всего этого она сбросит уже завтра утром: бегает вокруг дома хоть в дождь, хоть в туман, и намекает, что рано или поздно, но мне придется составить ей компанию.

Я готов вернуться в спорт. Я чертовски сильно этого хочу, но не раньше, чем разберусь с тараканами своей жизни. В идеале, выведу их хорошим средством, но сгодится и пара приемов, которые научат их маршировать и плясать под мою дудку. Я устал, что прошлое меня определяет - и, пожалуй, эти слова стоят того, чтобы высечь их на личных скрижалях души.

Почему я доверился интуиции? Потому что в мире есть лишь две вещи, ради которых человек пойдет на все: любовь и деньги. Любовь бывает всякая: любовь родителей к своим детям, любовь патриота к родной стране, любовь мужчины к женщине. А вот деньги предельно просты: их нужно как можно больше и это не обсуждается. Вся разница лишь в личном отношении каждого из нас. Шэ’ар всегда был заложником денег, потому что любил красивую жизнь. Я просто менял дорогие тачки, потому что это было частью имиджа беззаботного капитана-красавчика, но в «Атласе» мне было плевать на то, есть ли у меня дизайнерское джакузи или мазня модного криворукого художника. А Шэ’ар всегда был одержим идеей купить все, что можно купить, и даже то, что купить нельзя. И ради этого он мог сделать все.

Когда я сложил простые и очевидные вещи, долго не мог перестать на себя злиться. Все же так предсказуемо и легко выполнимо для человека, умеющего ждать.

— Я помню, что пил какие-то желтые таблетки, круглые и противные, - неожиданно прорывает меня. Образы наваливается скопом, и я безумно рад, что рядом есть Аврора, которой я могу просто «проговаривать» их вслух, зная, что она все запомнит и не упустит ни одной детали.

Закрываю глаза, сжимая в пустой ладони призрачный пузырек. Белый, с красной полосой сверху и синей - внизу. Названия нет, но мне сказали, что это - витамины. И что их обязательно нужно класть под язык и рассасывать до полного растворения. Под тонкой сахарной глазурью - горькая гадость, после которой во рту сухо, будто в пустыне. Есть еще таблетки - прозрачные желатиновые капсулы, наполненные мелкими белыми гранулами. Эти нужно пить перед сном. Они для того, чтобы я лучше спал и не был таким рассеянным и вечно все забывающим. Вместе с воспоминаниями возвращаются и жуткие головные боли. Знаю, что это лишь эхо прошлого, но даже воображаемая боль настолько сильна, что я откидываюсь на спинку диванчика и закрываю глаза рукой.

Что-то ускользает от меня. Что-то намного важнее сегодняшнего открытия, но наше с Авророй уединение нарушает звонок ее телефона. Она так характерно смотрит на экран, что это красноречивее слов озвучивает имя звонящего. Почему он до сих пор не оставит ее в покое? Почему находит, невзирая на смену номера и постоянную прописку в «черном листе»?

— Я отвечу, если ты не против. - Протягиваю руку - и Аврора, немного поколебавшись, вкладывает его в мою ладонь.

Шэ’ар сразу несет какую-то дичь, и я, чтобы не вникать в его романтический пафосный влюбленный бред, четко и ясно произношу:

— Покушение на убийство с отягощающими обстоятельствами. - Я ни черта не смыслю в юридических вопросах, но, кажется, это должно звучать именно так. - Присвоение денег, подлог и подделка документов. Мне продолжать?

В трубке полная тишина, и я слышу лишь работающий на заднем фоне кондиционер. И приглушенный писк селектора, которым Шэ’ар вызывает секретаршу.

— С твоим прошлым и психушкой я бы даже не стал пытаться переиграть меня, - наконец, говорит он.

— Проверим?

— Ма’ну? - испуганно шепчет Аврора, но я рукой призываю ее молчать.

Она сглатывает, и паника растекается по ее щекам бледными пятнами.

— Хочешь разговор тет-а-тет? - спокойно спрашивает Шэ’ар. - Чтобы снова показать, что мордобой - вершина твоего развития.

— Да или нет? - повторяю я. Меня больше не взять этим подтруниванием и попыткой вывести из себя. Некоторые приемы никогда не работают дважды. - По-моему, ты просто боишься. Наверняка прямо сейчас от страха сморщиваются чьи-то крохотные яйчишки.