В трубке поселяется долгая, совершенно беззвучная пауза. Уверен, что этот мудак просто прикрыл динамик рукой, чтобы я, не дай боги, не услышал его злость. Отлично. Я хочу его разозлить, хочу расшатать, как лодку, чтобы потом просто утопить одним завершающим пинком. Потому что моя жизнь - лишь препятствие на пути к его цели, которую он пестовал так много лет, что и подсчитывать противно. И я должен знать все. Не придумывать, не фантазировать. Он сам мне скажет, потому что я не оставлю ему выбора.

Начинает казаться, что Шэ’ар просто выключил телефон, но я держусь и не проверяю. Не хочу отрывать телефон от уха, чтобы не нарушать цепочку событий. Они идут друг за другом в правильной последовательности, как будто мы с Судьбой, наконец, играем в одной команде и сейчас она дала хороший пас, который я должен поймать и донести до зачетной зоны. Даже если это будет стоить проломленной башки. Нет, даже если это будет стоить жизни - я должен, потому что Красный ворон никогда не роняет мяч.

Телефон оживает: Шэ’ар назначает встречу в том самом кафе, где и раньше. Вся разница во времени. Обычно мы «виделись» днем, но сегодня встреча будет в девять вечера, за час до закрытия. Я почти разочарован, потому что был уверен, что он выберет безлюдное место, чтобы свести со мной счеты.

Соглашаюсь коротким «Я буду» и заканчиваю звонок. Еще несколько секунд верчу телефон в руке, прежде чем вернуть Авроре. Но и она не спешит его забирать.

— Аврора, я должен.

— Должен что? Совать голову в гильотину? - Боль в ее голосе ранит.

Мне очень хочется взять ее за руку, которая лежит на столе и нас разделяет всего пара сантиметров. Пальцы с короткими, покрытыми бесцветным лаком ногтями мелко дрожат, и Аврора нервно сжимает их в кулак.

Нам так о многом нужно поговорить, что разговаривать, по сути, не о чем. Это может прозвучать странно, но именно так и есть. Так бывает, если накупить много любимой еды или совершить набег на магазин видеофильмов: когда перед тобой все, то выбор, с чего же начать, выматывает сильнее забега на длинную дистанцию. Так же и с разговорами: я просто не знаю, с чего начать.

— Ты имеешь право поступать, как считаешь нужным, - сдается она, не дождавшись моего ответа. Поднимается, потеряв всякий интерес к еде. - Мне нужно рисовать. И аппетит пропал.

Домой едем молча, а когда приезжаем, Аврора выскакивает из машины и опрометью несется прочь, как будто ей невыносимо противно дышать со мной одним воздухом. И одиночество болит сильнее, чем все шрамы на моем теле.

Я приезжаю ровно в указанное время, минута в минуту. На улице уже стемнело, и грозовые тучи висят угрожающе низко. Где-то за горизонтом сражаются молнии, время от времени устраивают такое световое шоу, что позавидует любой мастер фейерверков. Ночь безветренная и душная. Природа, словно опытный декоратор, создала идеальную сцену для напряженной драмы.

Официантки уже заносят столики внутрь, но я упрашиваю оставить один на улице. Девушка то улыбается мне, то отводит взгляд, явно смущенная шрамом. Честно говоря, рядом с Авророй я совсем о нем забыл, разучился ходить, опустив голову, чтобы не портить окружающим аппетит.

Девушка приносит чашку горячего шоколада и кекс с изюмом. Я ужасный сладкоежка, но без Авроры все не то. Мое сердце словно раскололи пополам, и лучшая его часть осталась дома. В груди горячо от боли, и я изредка задерживаю дыхание, чтобы дать передышку этому жалкому комку мышц.

Шэ’ар появляется через двадцать минут: приезжает на крутой черной тачке, за рулем которой сидит лысая рожа с выражением убийцы. Интересно, он правда думает, что сможет безнаказанно у всех на виду пустить мне пулю в лоб?

— Честно говоря, твоя смелость заслуживает уважения. - Шэ’ар садится напротив и с усмешкой смотрит на украшенный полосатой бело-розовой глазурью кекс. Как будто любовь к сладостям автоматически превращает меня в слабака.

— А ты почему без сопровождения? - Я так же выразительно смотрю на плохо замаскированные синяки на его лице. Хочется рассмеяться в голос: хорошо я его отделал, раз рожа не зажила даже спустя столько времени.

— Я подстраховался, - многозначительно говорит он.

«Понимающе» киваю.

— И так, правильно я понимаю, что речь пойдет о твоих нелепых попытках меня шантажировать? - Шэ’ар сразу берет быка за рога.

— Нет, не правильно.

— Хватит валять дурака, Ма’ну. Я деловой человек и привык говорить по существу, и какие-то твои предположения меня только смешат. Даже сочувствия не вызывают. Ты - сумасшедший придурок - это знаю я, это знала твоя мать и это знает мозгоправ, который окончательно превратил тебя в идиота. Я даже подумывал натравить на него адвокатов и лишить лицензии, но сейчас готов выразить благодарность в денежном эквиваленте.

— Ты сделал меня таким. Это знаешь ты и это знаю я.

Шэ’ар усмехается и закладывает ногу на ногу. Именно так и выглядит сраный король жизни: вседозволенность стоит позади него и разве что не стегает никчемных людишек невидимым кнутом. Но тем приятнее будет выбить трон из-под его жопы и наслаждаться громким падением.

— Предлагаю удобный для нас обоих компромисс, Ма’ну: я забываю о твоем существовании, а ты отваливаешь от Авроры и больше никогда не появляешься в ее жизни.

Я был готов к чему-то подобному, но яркая вспышка злости просто разрывает легкие сдерживаемым воплем ярости. Жаль, что в нашем цивилизованном мире мужчина не может открыто выразить свою звериную первобытную сущность: броситься на соперника и разорвать в клочья. Остается только отпустить фантазию и воображать Шэ’ара огромной бесформенной кучей мяса и переломанных костей. Мне бы доставило невероятное удовольствие сломать каждую из них, даже суставы пальцев.

— Зачем она тебе? - Я надеюсь, что не только мой голос, но и лицо ничего не выражает. Только холодный интерес к предмету «сделки». - Что ты вцепился в нее, как клещ?

— Тебе не понять.

— Это стандартная отговорка сопляка, который сам не знает, чего хочет.

Ему не хочется отвечать на этот вопрос, но мы оба понимаем, что в противном случае разговор не сдвинется с мертвой точки. И чем все кончится? Неизвестно, но для мордобоя еще явно недостаточный накал страстей.

Дьявол, не знаю, кто тот язвительный сукин сын, который думает все эти мысли в моей голове, но он мне определенно нравится.

— Я люблю ее, - говорит Шэ’ар, и на этот раз я демонстративно, громко смеюсь. Кстати, от души. Потому что он понятия не имеет, что значит любить. Он постукивает пальцем по столу, но не предпринимает никаких попыток меня остановить. - Я люблю Аврору Шереметьеву, как никогда не любил ни одну женщину.

Это означает: «Не любил твою мать». И он даже не пытается прикрыть тот факт, что делает это нарочно, дразнит зверя во мне запахом крови, порезав палец. Рассчитывает, что я сорвусь и дам ему повод. Видят боги - я этого хочу так же сильно, как умирающий от жажды, но он больше не сможет мной манипулировать.

— Те таблетки давно кончились, Шэ’ар. И у меня в голове все прояснилось.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Все ты прекрасно знаешь, ублюдочный хер. Ты обокрал мать и хочешь обокрасть меня. Хуй тебе.

Он прищуривается, и правое веко его глаза начинает предательски подергиваться. Человеческое лицо - лучший детектор лжи, достаточно просто внимательно смотреть.

— Я не обираюсь ни о чем с тобой договариваться, Шэ’ар. И не собирался, если тебя это утешит.

Шэ’ар ударяет кулаком по столу: резко, тяжело, неожиданно. Застывший воздух прорезают вибрации ненависти.

— И кстати, Аврора моя жена. Официальная.

Это словно положить вишенку на торт. Завершающий акцент, без которого даже самое воздушное в мире безе не будет вкусным.

— Ты врешь. - Он смотрит на мой палец с кольцом. И понимает, что нет - я не вру. Потому что обручальное кольцо из обсидиана могла подарить только такая небанальная девушка, как моя бабочка. Хотя вряд ли он знал ее настоящую.