— Шэ’ар… - бормочу я одеревеневшими губами.

Его пальцы скользят по контуру моего подбородка, поднимают лицо выше, и я чувствую себя ведьмой, к ногам которой привязывают свинцовую гирю. Еще немного - и упаду в озеро, из которого никогда не выплыть. Почти чувствую приступ удушья… но вместе с ним приходит и боль. Колючие спазмы внизу живота, напоминающие о другой стороне нашего прошлого.

— Я соскучился, Аврора, - говорит Шэ’ар тягучим терпким голосом.

И я разрушаю очарование момента громкой пощечиной.

Ненавижу его! Ненавижу за то, что сделал, и за то, что не сделал, но больше всего ненавижу за то, что сделать не захотел. Ненавижу за то, что даже после всего не могу смотреть на него с безразличием. Что, вопреки голосу разума, замечаю, что седины в его роскошных темных волосах прибавилось, а морщинки вокруг глаз стали глубже.

Шэ’ар потирает щеку, хмурится, но настойчиво игнорирует мой взгляд в сторону двери.

— Не помню, чтобы звала тебя в гости, - говорю сухо, почти официально.

— Не помню, чтобы спрашивал разрешения, - вторит моим словам он и предпринимает еще одну попытку меня обнять.

К счастью, я куда меньше него и тот фокус, когда я была на слишком высоких каблуках, ему уже не провернуть. Шэ’ару требует время, чтобы понять, что я не шучу и не заигрываю, хоть, признаться, в нашем прошлом была пара моментов, когда ему доставалось и посильнее за куда более мелкие промашки. Но того прошлого больше нет, и последнее, что мне нужно - ворошить угли давно остывшего костра. Даже если я теперь все время мерзну.

— Убирайся! - Я жестко тычу пальцем на дверь, но в глубине души понимаю, что если уж Шэ’ар пришел, а мне не хватило ума оставить его за порогом, то разговор у нас все-таки состоится. И гадать не буду, на какую тему.

— Ну, хватит тебе, - понемногу приходит в себя Шэ’ар. - Не чужие люди, а ведешь себя, как ребенок.

А я и есть ребенок, особенно для него, учитывая нашу разницу в возрасте. Но, чего греха таить, всегда любила мужчин постарше, еще со школы: никогда не смотрела на одногодок, а в выпускном классе за мной ухаживали парни с выпускных курсов института.

— У меня нет привычки вырывать то, что давно похоронено, Шэ’ар, - ядовито сцеживаю я.

— Поучаешь меня моими же фразочками, Рора?

— Я тебе не Рора, - огрызаюсь в ответ.

Он так сильно меня цепляет. Так сильно волнует ту сторону меня, которая не знает, что такое совесть, честность и правильность. Заставляет снова захотеть вернуться в прошлое, стать беззаботной Авророй Шереметьевой - женщиной, которую хотели многие, но которая пожелала отдаться самому недостойному.

— Ты мне всегда Рора, - отмахивается он, круша злость беззаботной улыбкой.

Бросает мимолетный взгляд на часы и, прежде, чем я соображаю, что у него на уме, тянет в комнату. У меня здесь беспорядок: на диване лежат стопки постельного белья, в кресле горка одежды, а компьютерный стол завален моими письменными принадлежностями. В последнее время я много пишу от руки: после аварии нужно разрабатывать мелкую моторику пальцев правой руки, а к пластилину и мешочкам с крупами я оказалась совершенно равнодушна. Зато переписывать книги любимых авторов от руки и рисовать всякие каракули теперь часть моего ежедневного ритуала под названием «Недожизнь».

Шэ’ар обводит комнату широким взглядом, словно сканирует каждый угол, но продолжает удерживать мою руку за запястье даже когда я несколько раз до боли пытаюсь освободиться.

— Кого ты ищешь? - спрашиваю с издевкой, прекрасно зная, что он рыщет в поисках следов присутствия в моей жизни другого мужчины.

Злость нарастает со скоростью катящегося с Эвереста снежного кома. Хочется рвануть ворот рубашки и показать ему тот шрам, который я ношу на себе в том числе и по его вине тоже. И что с таким уродством я теперь не то, что на подиум - я в постель ни с кем не лгу, даже если к моему виску приставят пистолет. Впрочем, он и так все знает.

Кончилась Черная королева. Была - да вся вышла.

— Я приглашаю тебя в ресторан, - говорит Шэ’ар, явно довольный тем, что его поиски не увенчались успехом. Всегда был собственником. Жаль только, что сам владеть хотел одновременно двумя женщинами. - Доставай свое самое красивое платье, Рора, мы идем в «Цветок Полуночи».

Я делано счастливо корча из себя дуру, хлопаю ресницами, а, когда он, наконец, отпускает мою руку, отхожу на шаг - отвешиваю еще одну пощечину. На этот раз он перестает улыбаться и хватает меня за плечи, встряхивая, словно куклу.

— Это тебе для равновесия, - говорю я, делая вид, что любуюсь красными следами на его щеках.

— Не смешно, Рора.

— Похоже, что я смеюсь? - Хотя на самом деле смеяться хочется. И не важно, что сквозь слезы. Просто мало кто на самом деле видел красавчика-вдовца Шэ’ара вот таким: получившим от ворот поворот.

— Ресторан, а завтра мы идем к пластическому хирургу, - распоряжается он, отпуская меня и без спроса распахивая гардероб.

Хмурится, когда «листает» вешалки и понимает, что там нет ни одного вечернего платья. Достает длинный темно-красный наряд. Ни разу его не надевала - в подтверждение тому на вороте до сих пор висит бирка с лейбой всемирно известного модного бренда. Дизайнер, Виктор, подарил мне его после показа, сказав, что его не достойна носить ни одна другая женщина. Еще бы, ведь талию «опоясывает» лента из крошки лунных слез. Можно сказать, что это и не платье вовсе, а банковский вклад: захоти я его продать, денег хватило бы на год жизни на широкую ногу. Собственно, только по этой причине я его и не вышвырнула вместе с остальными.

Шэ’ар рассматривает платье на вытянутой руке и весь его вид говорит о том, что перспектива увидеть меня застегнутой на верхнюю пуговицу ему категорически неинтересна. Ну а мне неинтересны его замашки, на которые он больше не имеет никакого права.

— Сегодня пойдешь в этом, - «разрешает» он.

— Боги, королевское же великодушие! - вплескиваю руками и выплевываю ему в лицо выразительное тройное «ха, ха, ха». - У тебя уже закончился траур?

Напоминание о прошлом заставляет его поморщиться, но и только.

— Я оплачу самого лучшего пластика, Рора, и ты у меня снова засияешь, как звезда.

— Ты слышал, что я сказала? Или с возрастом стал не только забывчивым, но и глухим?

Он всегда злится, когда я напоминаемую ему о возрасте. Не мальчик уже, давно не мальчик, сорок пять, как никак, а это даже для долгожителей лунников далеко не юность. Будь он простым смертным, выглядел бы куда хуже, но его выдают лишь седина да морщинки, а так - «тянет» на тридцать с хвостиком.

— Поедешь на СПА-курорт, отдохнешь, погреешься на солнышке, пройдешь курс терапии - и через полгода вернешься на подиум.

Его безапелляционные попытки распоряжаться моей жизнью делают, наконец, свое черное дело. Потому что есть внутри меня кое-что похуже злости. И я точно знаю, что та сторона меня Шэ’ару точно не понравится.

Грациозно беру платье из его рук и отправляюсь в ванну.

— Узнаю мою послушную Рору, - слышу вслед его довольное бормотание.

Хорошо, мистер Богатая задница, будет тебе «покорная Рора».

 [1] Ар’сани - бабочка (из лексикона лунников)

— Между прочим, кто-то обещал мне романтический ужин, - не скрывая раздражения, заявляет Лили - моя теперешняя подружка. Она так старательно орудует ножом, пытаясь разрезать бекон, что я едва держусь, чтобы не сказать ей быть осторожнее и не распилить вместе с куском мяса и ни в чем не повинную тарелку. - А тут собралась вся столица. И журналисты на каждом углу.

Она, наконец, отрезает сочный ломтик, кладет его в рот и обводит зал кончиком ножа. Из всех моих цыпочек эта, кажется, единственная, кто не прется от общественного внимания и не любит огласки. А еще у нее черные длинные волосы и темные глаза. И она того же роста, что и Аврора Шереметьева - сто семьдесят три сантиметра. Я даже не пытаюсь убедить себя в том, что это случайность: я специально выбираю таких, похожих на нее. Мои фанатки в группах имени меня успели провести целое расследование по этому поводу, но теории множатся до сих пор. Само собой, единственно верного ответа там нет и быть не может. Ничто не связывает меня с ней. По крайней мере не там, где можно найти. Разве что кто-то изобретет сканер, способный считывать с живой плоти невидимые отпечатки.