— Я получу невероятное удовольствие, если ты избавишь меня от своей не внушающей доверия персоны.

Если бы мы были в доме, ну или хотя бы стояли на земле, я могла бы развернуться и уйти, но мы ехали на ящере — вдвоём и на одном, и никуда уйти я не могла, а к раэру, кажется, вернулось хорошее настроение, потому что он никак не отреагировал на мой недружелюбный тон, да и на слова тоже, и расслабленно произнёс:

— Боюсь, в этом я тебе помочь не могу, но зато я знаю несколько других, более интересных способов доставить тебе удовольствие.

Звучало невозмутимо, но очень честно. И именно эта честность почему-то пугала больше всего.

— Хочешь самоубиться об дерево? — Мрачно предположила не впечатлённая порывом помощи я.

— Маленькая кровожадная вредина, — сокрушенно вздохнул раэр.

На том с темой моего удовольствия было покончено, и остаток дороги Дэмис занимался тем, что старательно доводил меня до точки кипения. Мало того, что он продолжал прижимать меня к себе, напрочь игнорируя всё моё недовольство его поведением, так ещё и умудрялся спокойным таким и даже безразличным тоном рассказывать о том, как ему пришлось потрудиться, чтобы уговорить швейных мастеров Оркоми на создание… шедевров. Шедеврами они были исключительно по мнению Йэхара, все остальные, включая самих мастеров, считали это сущим издевательством над материалами и вкусами. Меня, кстати, все теперь считали извращенкой, и весь мой народ такими же, потому что некоторые особо умные додумались ляпнуть, что всё моё нижнее бельё создаётся по традициям моего мира.

— У нас такое даже в увеселительных домах не носят, — обиженно пожаловалась я.

Не знаю, сколько времени я уже сидела красная от стыда, стараясь просто не вспоминать ни о прошлых нарядах, ни о том белье, что было на мне сейчас.

— А ты проверяла? — Тут же заинтересовался Дэмис, а когда я промолчала, сам с намёком добавил: — Вот так и думал. А я, между прочим, проверял.

Повернувшись, со смесью сомнения и отвращения взглянула на того, кто сидел так близко ко мне. Раэр в ответ посмотрел открыто и без какого-либо смущения. Моё сомнение верно переросло в презрение, и в ответ на него Йэхар напомнил об очевидном:

— Я мужчина.

— А я женщина, рада, что мы наконец-то это выяснили, — зло съехидничала в ответ и отвернулась, стараясь всем своим видом показать, как сильно этот раэр опустился в моих глазах.

Но тут подумала вот о чём:

— А сколько тебе лет?

Не обидевшись ни на взгляд, ни на демонстрируемое презрение, Дэмис насмешливо решил:

— Потом скажу. Если заслужишь.

Не найдясь с культурным и относительно вежливым ответом, я просто промолчала. Но глаза всё равно закатила и головой слегка покачала. Ну что за глупости, в самом деле? Я не собираюсь никак заслуживать его ответ. Не хочет отвечать сам — ладно, я всё равно рано или поздно узнаю правду. Всю правду. Я как раз достаточно упрямая для этого.

Почти два с половиной часа спустя выяснилось, что я всё же была права и раэр Йэхар не сумел в должной степени оценить наше с Лиззи потрясение после прослушивания поучительной лекции.

Даже не знаю, с чего начать…

Ну, с приятного и немногочисленного: у сестёр Благородия был крайне примечательный храм — полностью из стекла, со стеклянными стенами, стеклянным острым куполом и отсутствием какой-либо мебели да и в принципе чего-либо. Были только стеклянные стены, мраморный пол и бесконечная радуга, которую это стекло разбрасывало во все стороны, отражая солнечные лучи.

Яркий свет бесил неимоверно, приходилось держать голову опущенной, а глаза полуприкрытыми, чтобы так сильно не болели, и что-то мне подсказывает, что именно на это и был весь расчёт.

Ещё из приятного были сами сёстры. При первом взгляде на этих высоких, стройных, невероятно красивых девушек я подумала, что они — феи, и даже имела неосторожность ляпнуть это вслух. Зато очень скоро я поняла, что Дэмис был прав, когда исправил меня и назвал храмовниц демонессами. Тогда я не поняла, с чем это связано, сейчас убедилась — нас завели в храм, со всех сторон отлично просматривающийся, провели в самое большое помещение и заставили сесть в местном странном и неудобном реверансе. Ноги очень быстро заболели, но на любую попытку сесть иначе или вообще хоть как-то пошевелиться сёстры вначале шипели, потом перешли к заунывным лекциям о том, что женщина не должна испытывать дискомфорта и должна быть привычна ко всему на свете.

Мои нервы сдали окончательно, когда я в очередной раз заёрзала, пытаясь осторожно пересесть, а окружающие нас девушки окончательно потеряли терпение. Одна из них, ближняя ко мне с левой стороны, резко раздражённо выдохнула и понеслась прямо на меня с одной ей понятным желанием.

Её занесённую для удара по голове руку я увидела краем глаза, уже в следующее мгновение я стояла на ногах, сжимая запястье той, кто едва не ударила меня по затылку.

Все присутствующие в храме напряжённо замерли, разнеслись по воздуху отголоски звонкой лекции о том, что должна и обязана делать женщина, оборвавшая саму себя девушка не рискнула говорить что-либо ещё.

И мы все застыли, сёстры со смесью удивления и негодования на лицах и в глазах, которые у всех были тёмно-алыми, почти чёрными. Я сама не замирала, я просто стояла, сжимая чужое запястье и не отрывая тяжелого взгляда от глаз девицы, которая явно позволяет себе больше разумного.

— Не делай так больше, — почти дружески велела я ей и даже смогла улыбнуться, вот только моя улыбка выглядела убийственно ласковой и совершенно никого не успокоила.

— Ада, — негромко позвала Лиззи с пола, не рискуя вставать.

Подруга в целом отличалась куда больше выдержкой, и ёрзала она куда меньше, чем я сама, а ещё под конец мне уже откровенно наскучило слушать местный бред, которому я даже не думала следовать, поэтому я начала вставлять едкие реплики и задавать логичные с моей точки зрения вопросы, что совершенно не нравилось храмовницам, но это были их проблемы, а не мои… в общем, чисто справедливости ради — я могла понять, почему у них нервы сдали.

Понять — да, но оправдать и принять — да ни за что!

— Ада, пожалуйста, отпусти сестру и вернись на место, — спокойно и величественно, с лишь едва уловимыми нотками укора и усталости, тоном собственной матери, когда та разговаривала с прислугой, велела Элизабет.

Возможно, я бы и могла подчиниться ей… но, как я и сказала, долгое время мы сидели в неудобной позе и конкретно мои ноги затекли до такой степени, что я их совершенно не чувствовала. И если вскочить я смогла на рефлексах, то сейчас стояла только благодаря чуду и той сестре, руку которой продолжала сжимать. Возможно, для неё я была дикой необузданной хулиганкой и вообще опасным для общества человеком, но она для меня в конкретно данный момент была единственной точкой опоры.

Отпустить её и сесть обратно на пол было очень, очень затруднительно.

Кроме всего прочего, вернуться и продолжить слушать бред было выше моих сил и возможностей.

Потому что они тут реально несли бред!

Всю двухчасовую лекцию можно было назвать просто — они, в принципе, её так и называли: «Что должна делать женщина».

Если коротко, то… женщины делают всё, что велят им мужчины, потому что права тут есть только у мужчин. Любые права. Женщина не имеет права ни на что. Ну, кроме очевидного — женщина имеет право подчиняться мужчине.

Всё.

Власть строилась на принципе «Кто сильнее, тот и прав», и поскольку женщина от природы были слабее мужчины, то и прав у представительниц моего пола не было никаких. У них это на законодательном уровне было прописано! Все законы, все традиции, все правила — вообще всё строилось на том, что женщина обязана подчиняться мужчине!

Дальше в мозгопромывательной речи шёл бесконечный перечень того, что женщине делать нельзя: нельзя говорить без разрешения, нельзя принимать самостоятельные решения, ни в коем случае нельзя самостоятельно распоряжаться своей судьбой, жизнью, телом, нельзя выходить из дома без разрешения, нельзя разговаривать без разрешения, нельзя употреблять в пищу те продукты и блюда, которые не разрешает женщине её мужчина. Распорядок дня для женщины составляет её мужчина, отклоняться от него нельзя.