Я не сильная самоуверенная девушка, я просто слабая зависимая идиотка, которой никогда не хватит смелости, а главное, решимости избавиться от наваждения. Больше нет четкого понимания, что хорошо, а что плохо, понятие гордости очень размыто, чувства стремительно берут верх над здравыми мыслями, и теперь все, что еще совсем недавно казалось логичным и правильным, теперь норовит утащить в пучину ненависти к себе самой.

Кто может сказать с уверенностью, что до этого я поступала правильно, прогоняя прочь чувства и вычеркивая из своей жизни важнейшего человека? А кто сообщит, что я была бы права, если бы продолжала изображать обманутую жертву, забыла про гордость и растворилась в любимом? Все время я балансировала где-то посередине, иногда переступая грань то в одну, то в другую сторону, но в конечном итоге осталась там же, где и была. Ничего не изменилось.

Или… Может, прав был Макс, когда говорил, что это просто такой тяжелый момент, который надо просто пережить? Вдруг мысли сами собой исчезнут, я освобожусь от тяжких раздумий, в один прекрасный день вздохну полной грудью и почувствую себя свободной?

Возможно ли это?

***

Всю следующую неделю мы не виделись, что само по себе было странно. Я не искала встречи с Кайдаловым, хотя и ждала, что он сам меня отыщет. Этого не происходило, что лишний раз подтверждало мои опасения – на сей раз конец действительно произошел. Я чувствовала себя ужасно, совершенно запуталась и уже не знала, чего в действительности хочу – забыть или послать к черту все здравые доводы, улыбнуться Кайдаловской семейке и сказать им всего одну короткую фразу: «Не дождетесь».

Но в них ли проблема? Если бы я чувствовала, что действительно нужна Сергею, то стала бы обращать внимание на его родственников? Я бы смогла абстрагироваться от их мнения. Но ведь все дело в том, что для Кайдалова я никогда не была важным человеком, любимой девушкой. Просто игрушка, забава, развлечение, мимолетные встречи. Вот с чем в действительности я не смогла примириться – с его равнодушием.

***

День рождения Саши мы праздновали все на той же даче. Максим, невзирая на холод, затеял шашлыки, остальные парни его, конечно же, поддержали. Дима, как и в прошлый раз, порадовал глаз своим нарядом: облачившись в теплые ватные штаны и куртку, он стал визуально шире раза в три и лично у меня вызывал стойкие ассоциации с колобком. Шапка-ушанка какого-то дичайшего вида только усиливала эффект. Впрочем, Дашке нравилось; весь вечер она таскала его за «уши», а Дима только весело фыркал.

Малыш позвал весь состав «бомжей», хотя Саша, подозреваю, об этом ничего не знала. Когда ребята появились у ворот, я почувствовала смутное беспокойство, которое, впрочем, быстро улетучилось. Рома с порога принялся горланить песни, сгреб Сашу в охапку и провальсировал с ней до самой гостиной, пока на это не обратил внимание Макс. Женька и остальные ребята рассыпались по комнате.

Уже позже я, прислушиваясь к громким веселым крикам с заднего двора (там, как несложно догадаться, заводил переворачивающий шампуры Малыш) переместилась из гостиной в небольшую комнатку и на всякий случай проверила телефон. Пусто. Тут-то меня и застал Женька.

Парень вошел и остановился в двух шагах от меня. Молча принялся таращиться за окно. До нас долетали смутные выкрики – неугомонный Роман радовал Сашиных соседей песней из своего репертуара.

Поначалу ко мне вновь вернулась настороженность, однако слово за слово, и мы разговорились. Женька сказал, что встречается с девушкой, которая ему нравится, а я вдруг поняла, как на самом деле эти слова были важны для меня. Оказывается, я все еще чувствовала себя виноватой перед этим парнем.

- Ты была права, - сказал он в конце концов. – У нас бы ничего не получилось, потому что ни ты, ни я не испытывали друг к другу серьезных чувств. Какое-то ребячество, ничего серьезного.

- Да, - согласилась я. – А как твоя девушка? Почему ты не взял ее с собой?

Он помолчал, но потом все же ответил:

- Она – просто способ провести свободное время. Тоже ребячество. У меня нет потребности кого-то любить, мне и так очень даже неплохо.

Я ощутила смутное беспокойство; мне казалось, что сейчас прямо на моих глазах молодая копия Кайдалова рассуждает о том, что впоследствии способно испортить жизнь не одной девушке. Хотя, скорее всего, я преувеличиваю, и мои мысли – не более чем попытки вновь вспомнить о Сергее.

- Вообще у меня словно наступила белая полоса, - протянул Женька, мечтательно глядя куда-то вдаль. – Меня больше ничто не тревожит, все складывается просто отлично, и в личной жизни, и в учебе, и в группе. И с Кайдаловым удачно подфартило – знаешь, он ведь с этого семестра должен вести в нашей группе.

Я с недоумением посмотрела на Женьку.

- Что ты имеешь в виду?

- Его увольнение, разумеется, - как ни в чем не бывало оповестил Греднев.

- Увольнение?..

Теперь пришла Женькина очередь демонстрировать удивление.

- А ты не знала? Странно, я думал, ты должна быть первой из осведомленных…

Я пропустила намек мимо ушей.

- Почему он ушел? Его уволили, или он сам?

- Марта, это больше по твоей части, - начал раздражаться Женька. – Я просто сказал, что мне повезло… Да, а почему ты не знала? Он что…

- Не гадай, - резко бросила я.

- Да всем известно, что вы вместе. Это я, как дурак, не замечал… Но проехали, я вовсе не хотел касаться этой темы.

Пару-тройку минут я просто смотрела на пейзаж за окном, ничего толком не видя. Голос Романа становился отчетливее – похоже, парни возвращались в дом. Я резко развернулась спиной к окну и посмотрела на Женьку.

- Пошли, там уже все готово.

***

Можно было бесконечно делать следующее – гадать, по каким причинам Кайдалов больше не является преподавателем в нашем университете, и прикидывать, какую роль в этом сыграла я. Конечно, особых надежд на то, что он сделал это из-за меня, я не испытывала, однако, если призадуматься, это ведь очень даже возможно. Дяде надоело закрывать глаза на деятельность племянника, и Кайдалов вылетел с работы, либо… либо он сам написал заявление, преследуя какие-то свои цели. Немного понимая, каким образом он способен мыслить, могу предположить, что нудная работа сеющего доброе и вечное утомила Сергея, и он решил что-то изменить, а начал с работы.

Впрочем, мои скудные предположения таковыми и оставались, а подтвердить их или опровергнуть мог только Сергей. Спустя несколько дней мне случайно стало известно, что его вообще нет в городе. Как долго он пробудет за пределами, когда вернется и вернется ли вообще – ответов к этим вопросам не было. Я понимала, что отсутствие Кайдалова (о котором я столько мечтала, содрогаясь) пойдет только на пользу нам обоим, однако все же ничего не могла с собой поделать. Ложась спать, представляла его, пыталась отгадать, что он делает; просыпалась – и вновь то же самое. В университете стало как-то пусто и скучно, я каждый день ходила на пары, но чувство было такое, что эта обязанность стала ненужной и бесполезной. Теперь можно было не надеяться на случайную встречу, но я по-прежнему, проходя мимо кафедры, испытывала трепет.

Куда подевалась моя решимость, почему от нее теперь, кажется, не осталось никаких следов? Канула в пучину неизведанного следом за Кайдаловым, и правильно – за ним следовать интереснее, чем оставаться со мной. Подумать только – я столько раз пыталась освободиться от него, и теперь, когда у меня начало получаться, готова добровольно сложить руки и сделать шаг назад.

Все-таки он никогда не делал мне ничего плохого, был рядом, дарил счастливые минуты, плавно перетекающие в часы, а то, что происходило с его семьей… В конце концов, он прав – меня все это касаться не должно. С какой стати я приняла все так близко к сердцу, какая разница, что думают обо мне в террариуме? Я, в свою очередь, тоже позволяла себе нелицеприятные мысли в их сторону.

О чем это я? Неужели эти мысли всерьез, и я готова закрыть глаза на враждебное к себе отношение? Готова сдаться?