Через секунду Железный эскадрон, бесшумно выбравшись из своего убежища, оказался на улице. И не понять было, двигались ли это живые существа, или автоматы, или порождения страшного сна. В следующую секунду эскадрон рассыпался, поделился на шесть групп по двое. Движения были чисто механическими, ужасающая скорость говорила о подготовке, в которой был выверен каждый шаг, каждый жест.

Шестерке, составлявшей авангард королевской группы, вдруг показалось, что за спинами пронесся вихрь. Это было дыхание смерти. Охранники остановились, обернулись, по крайней мере, двое из них обернулись и застыли, открыв рот, собираясь закричать в испуге. Но закричать не успели. Они так и упали на землю — с распахнутыми глазами и раскрытыми ртами. В ту же секунду за ними последовали четверо остальных. На всю операцию у Железного эскадрона ушло не больше пяти-шести секунд. Сначала — этот прыжок, о котором уже было рассказано. Потом по два взмаха кинжалами в каждой паре убийц. И все. Только один из шести несчастных успел слабо застонать, но его мгновенно прикончили.

Сделав свое дело, каждая пара из дюжины быстро наклонилась, подхватила трупы за руки и за ноги и отнесла их в свое убежище — туда, за дверь. Несколько мгновений — и шесть покойников застыли в неподвижности в потемках, а Железный эскадрон снова занял свою первоначальную позицию.

Прошла минута. На перекрестке показались двое. Они шли — беззаботные, веселые, они держались за руки, болтали и смеялись… Одним из двоих был маршал Сент-Андре… Другим — Генрих II, король Франции… Лагард не шевельнулся.

Прошло еще две минуты. И вот, в свою очередь, из-за угла появилась шестерка королевского арьергарда.

— Внимание!

Вооруженные люди пересекли площадь и свернули на улицу Сент-Антуан. Лагард поднял руку. Железный эскадрон повторил снова свой «подвиг». По-прежнему беззвучно: не слышно было ни возгласов, ни топота ног по каменной мостовой, ни даже дыхания. Несколько секунд — и все было кончено.

Ужасная резня завершилась. После нее — та же безмолвная работа. И вот уже в глубине подземелья — двенадцать трупов.

Железный эскадрон вышел на улицу. Лагард запер на ключ дверь, прикрывавшую теперь могильный склеп, утер тыльной стороной руки катившийся по лбу пот и прошептал:

— Это все пустяки… Самое трудное еще впереди!

Какое-то время он стоял на месте, прислушиваясь то ли к отдаленным звукам, то ли к тому, что происходит внутри него самого. Вид у него был задумчивый. Но, быстро собравшись, он резким голосом отдал приказ:

— Эй вы, в дорогу!

Король и Сент-Андре подошли к дому Роншероля и направились к тому его крылу, где светилось одинокое окошко. В то же мгновение отворилось соседнее окно, и оттуда сбросили веревочную лестницу.

— Не знаю, сможешь ли ты понять меня, Сент-Андре, — вдруг вздохнул Генрих. — Я волнуюсь, как юнец перед своим первым свиданием…

— Идите, сир… Ну, идите же! Идите — и да хранит вас бог!

Генрих II, еще более взволнованный, чем на словах, встревоженный страстью, которую он пытался скрыть за шуточками, ухватился за веревки и поставил ногу на первую ступеньку лестницы. В этот момент из глубины улочки выскочили пятеро мужчин, из темного угла показались еще восемь. Король, уже готовый к тому, чтобы взбираться наверх, задержался и обернулся.

— Что здесь происходит? — спросил он высокомерно, как истинный Валуа.

Двенадцать человек образовали у веревочной лестницы плотный полукруг таким образом, чтобы Генрих оказался прижатым к стене и не смог выйти из этого полукруга иначе, чем вскарабкавшись в окно. Между королем и полукругом возник человек в маске, видимо, главарь банды.

— Господа, — сказал маршал де Сент-Андре, — подумайте о том, что собираетесь сделать. Сейчас вы ущемляете интересы знатной особы, человека, весьма приближенного к трону Франции.

— Сент-Андре, — покачиваясь на лестнице, но тем не менее надменно произнес король. — Позови наших людей. И, как только они появятся, прикажи отделать как следует этих мерзавцев.

Маршал вытащил из-за пазухи серебряный свисток и дал пронзительный сигнал тревоги. Двенадцать негодяев не сдвинулись с места. На зов Сент-Андре никто не ответил. Никто не явился. Король в бешенстве спрыгнул на землю и глухо пробормотал:

— Кто вы такие? Что вам надо? Убирайтесь, и я прощу вас. Ко если вы останетесь здесь еще хоть минуту, клянусь Богоматерью, завтра в Париже поставят столько виселиц, сколько тут вас, болванов! Ну-ка, вон отсюда!

Двенадцать статуй не издали ни звука и не шелохнулись. Главарь тоже стоял неподвижно.

Но чего же ждал Лагард? Почему в последний момент он, только что отдавший приказ Железному эскадрону не предпринимать никаких действий против короля, пока не крикнет: «Вперед!» — почему он молчал? Ему ведь достаточно было только подать знак, чтобы открыть путь к престолу наследнику Генриха II, а он и этого не делал. Почему?

По приказу Лагарда было только что убито ДВЕНАДЦАТЬ человек, и он сразу же забыл об этом. И ведь явился-то он сюда лишь для того, чтобы убить короля! И вот Лагард, Лагард, пожертвовавший двенадцатью человеческими жизнями ради того, чтобы никто не помешал ему нанести последний удар, Лагард медлит… Не решается… Почему?

Генрих II не был для него просто человеком. Он был королем! Лагард хотел убить короля… Но не хотел быть убийцей…

Заметим, что все, о чем мы так долго рассказываем, на самом деле происходило очень быстро. Генрих II не успел даже испугаться. Он твердо знал, что, стоит ему сказать: «Я король», — и эти люди сразу же упадут на колени или убегут, кто бы они ни были, разбойники или знатные дворяне.

— Сент-Андре, — сказал он вместо этого, — брось им немного денег, и пусть убираются!

Сент-Андре охватила мучительная дрожь, он судорожным движением вытащил из-за пояса кошелек и бросил его на землю. Никто из двенадцати головорезов не нагнулся и не поднял деньги. Король, побледнев от бешенства, шагнул к Лагарду и рявкнул:

— Так уберешься ты отсюда или нет?!

Лагард не ответил. В ту же минуту Генрих поднял руку и влепил непокорному хорошую пощечину.

— Наконец-то! — прошептал Лагард. — Вот то, на что я надеялся! Защищайтесь, сударь!

И взмахнул обнаженной шпагой. Генрих II без долгих размышлений тоже взялся за оружие. Сент-Андре, увидев, какой оборот принимают события, живенько наклонился, подобрал свой кошелек и отправил его на место. Шпаги скрестились. Но тут из глубины улицы послышались быстрые шаги. На светлом фоне стены дома Роншероля возникли четыре беспокойные тени. Сверкнули четыре шпаги. Прозвучали возбужденные голоса.

— А вот мы и здесь!

— Нашу долю! Нашу долю! Что нам причитается!

— Корподьябль и Птит-Фламб!

— Тринкмаль и Святой Панкратий!

— Страпафар! Буракан!

Двенадцать статуй мигом обернулись и — без единого слова, каким-то механическим движением — сомкнулись снова, выставив вперед шпаги и образовав стальную стену, за которой король и Лагард обменивались ловкими ударами. Король — гибкий, нервный, проворный и безмятежный, словно на уроке фехтования. И Лагард — взъерошенный, со стоящими дыбом над маской волосами, с судорожно сжатыми зубами, с мятущейся душой.

Четыре разбойника с повадками долго постившихся волков, которые предпочли умереть от несварения желудка, проглотив стальное острие, лишь бы не подыхать от голода, бросились вперед. Клинки скрестились со страшным звоном, но вдруг раздался пронзительный крик:

— Я здесь! Это я — Руаяль! Руаяль де Боревер!

Вот уж поистине голос был — как труба иерихонская! Он сумел перекрыть даже этот страшный звон, с каким скрещивались шпаги.

— Держитесь, сударь, я иду к вам на помощь!

— Руаяль! Руаяль! — завопили опьяненные сражением разбойники, вне себя от бешеной радости, в упоении от того, какой оборот принимает дело.

Громы и молнии обрушились на стену из стали. Длинная и широкая шпага крутилась, как мельничное колесо. Все смешалось на улице Тиссерандери. Выпады и отступления, приливы и отливы, и внезапно — пролом в стене! Руаяль де Боревер прорвался сквозь строй закованных в доспехи головорезов, оказался перед королем и прикрыл его своей шпагой.