— Эй, Мирта! Красотка Мирта! Ты всегда будишь бедных гостей, посланных тебе самим дьяволом, таким жутким скрежетом?

Руаяль де Боревер показался на пороге своей комнаты. Он весело улыбался.

— Чем это ты занимаешься? — спросил он.

— Вы отлично видите: мелю специи! — ответила Мирта.

— Отлично. А не можешь оторваться? Есть хочется… Дай мне покушать.

— Спускайтесь вниз, стол на кухне накрыт.

— Вот это здорово! До чего ж у меня пустая голова. Наверное, потому, что сердце переполнено…

Мирта, услышав это, побледнела. Боревер вприпрыжку спустился в зал. Увидев царивший там разгром, он быстро вернулся наверх, подбежал к окну, не меньше минуты всматривался в улицу, затем схватился за шпагу. Когда он повернулся к Мирте, та ужаснулась, увидев его лицо: оно пылало. Он заговорил — хрипло и резко:

— Они пришли за мной. Понимаешь, Мирта, все началось еще вчера. Они гонятся за мной, преследуют, травят, как зверя, окружают… Хотят моей погибели. Сначала — улица Каландр. Крыши. Сена. Лувр. Я помиловал короля, Мирта, и пощадил королеву. Они дали мне слово. Оба. И вот теперь эти люди здесь. А это — смерть! Мирта, а ты знаешь, кто меня травит, преследует, загоняет в угол, толкает к погибели? Отец той, кого я люблю!

Мирта не произнесла ни слова. Она опустила голову. Две слезы скатились из ее глаз… Руаяль подошел к девушке, ласково и застенчиво взял ее за руку.

— Мирта… — шепнул он.

— Оставьте меня! — Она вырвала руку и снова стала ожесточенно крутить мельницу.

Страшный удар сотряс дверь внизу и прокатился по всему трактиру эхом, возвещавшим приближение смерти.

Удары бревном по двери продолжались с убийственной регулярностью и с чудовищной силой. Похоронный звон. Похоронный звон по любви, по несчастной любви Мирты. Атакующие молчали. На этот раз Роншероль разработал иной план действий. Он взял с собой немногих: всего двадцать человек, но зато — двадцать закоренелых негодяев, привыкших убивать и способных выполнить эту задачу двадцатью разными способами. Никаких криков. Методичная работа людей, знающих свое дело. Дверь стонала и трещала под их ударами.

— О, Мирта, Мирта, клянусь тебе, я же не виноват, что встретил ЕЕ! И что… Мирта, позволь мне остаться твоим братом, позволь мне любить тебя как сестру! И ведь это ты утешишь меня, когда настанет мой час уйти навеки! Мирта, я умру счастливым, потому что это ты закроешь мне глаза, как я закрыл глаза бедному Брабану!

Эти последние слова заставили Мирту вздрогнуть. Она резко разогнулась, бросив ручку мельницы. Ее чистое прекрасное лицо горело горделивым пламенем. Она думала:

«Нет, я не хочу, чтобы он умирал! И это я, я, Мирта, спасу его! Я, а не ОНА!»

— Замолчите! — сказала она серьезно. — Сейчас не время раскисать! Подумайте-ка лучше о защите! Подумайте о том, как защитить меня!

Она спустилась первой. С грацией и силой, какие обычно приписываются канефорамnote 44 древних Афин, Мирта вскинула на плечо ящик, наполненный порошком, который высыпала из мельницы. Это был перец!

Боревер в восхищении покачал головой. Он понял. Он тоже спустился по лестнице и увидел, как Мирта, оставив ящик, уже стаскивает охапки соломы к подножиям сундуков и буфета. На солому она положила стружки, на стружки — сухие дрова и хворост, приготовленные для того, чтобы испечь утром хлеб. У входа в подвал поставила зажженную свечу.

Под мерными ударами тяжелого бревна дверь поддавалась и стонала, как смертельно раненное существо. Она еще держалась на штырях, на петлях, она оставалась стойкой, умница, но сил уже не хватало. На улице громкий голос выкрикнул приказ:

— Внимание! Заходим с фронта!

— Поцелуй меня, Мирта, давай попрощаемся, милая моя сестренка!

Мирта коснулась губами его лба и прошептала:

— Да хранит тебя Господь!

Дверь упала.

Три человека с зажатыми в руках узкими длинными шпагами ворвались через пустой проем. Еще трое вошли за ними. Это были головорезы из Железного эскадрона. В мгновение ока весь Железный эскадрон оказался в комнате. Рейтары пинками расшвыривали табуреты, столы и скамьи, безмолвно надвигаясь на Боревера. Его шпага трижды просвистела над головой. Раздались три проклятия, три стона. Шпага окрасилась кровью. Руаяль держался твердо и прямо, лицо его пылало, глаза сверкали, он рычал:

— Вот вам Боревер! Вот вам Боревер!

Боевой клич не напугал нападавших, в ход снова пошла шпага, но очень скоро зал огласили дикие вопли и чудовищный хохот: оружие, которому следовало защищать Руаяля и Мирту, сломалось надвое!

— Безоружен! Безоружен!

— Берите его!

— Вперед!

— Гром и молния! Да берите же его, черт возьми! — орал Роншероль.

Вся банда ринулась вперед, двадцать рук протянулись к Бореверу, сталь в полумраке зала сияла бледным светом, это был молчаливый наскок, которому суждено было окончиться успехом, однако… этого не случилось. Рейтары попятились с криками, руганью, стонами…

— Я ничего не вижу!

— Я ослеп!

— Ко мне!

— Воды, воды, бога ради, воды, мои глаза! Перец!

Мирта бросала только что изготовленный ею порошок в нападающих полными горстями! Он забивал им носы, попадал в открытые рты, слепил глаза!

— А теперь — топоры! — сказала девушка холодно.

Боревер обернулся, увидел топоры, что-то прорычал, схватил один из них и бросился в атаку. Это было ужасно. Мирта полными горстями швыряла перец в глаза противников, ослепляя их. Топор Руаяля поднимался, опускался, бил, крушил, рубил, и над всей этой свалкой то и дело проносился пронзительный вопль — нечеловеческий, кошмарный, нереальный, похожий на крик духа битвы:

— Вот вам Боревер! Вот вам Боревер!

Но внезапно крики умолкли. Боревер упал за сундук, уронив топор… Лагард сокрушил его чудовищным ударом.

Сражающиеся остановились. Они не видели, как упал юноша. Они видели только то, как он скрылся за сундуками. А может, это засада? Задыхаясь, насмерть перепутанные, головорезы озирались по сторонам, рассматривая валявшиеся повсюду трупы, забрызганные кровью стены, дикий беспорядок… Роншероль вытер пот со лба. Ролан де Сент-Андре, который только что появился, так и застыл на месте, разинув рот. Все смотрели на баррикаду из сундуков и буфета, за которой скрывался Боревер. Чего он ждет? Минуты две ушло на то, чтобы все перевели дыхание. Потом, пересчитав, сколько бойцов осталось в живых, удостоверившись, что оружие в порядке, рейтары приготовились снова идти на приступ. Но в этот момент густой черный дым заполнил зал.

— Пожар! Пожар!

Вдруг вспыхнуло пламя. Сундуки пылали. Громадный буфет горел, треща и начиная разваливаться на куски. Через несколько секунд весь зал был в огне. Убийцы попятились и, отталкивая друг друга, кинулись на улицу. Теперь уже вся таверна была охвачена огнем…

— Тысячу экю тому, кто догадался устроить пожар! — воскликнул Роншероль.

— Это я, — мгновение спустя ответил один из выживших головорезов Железного эскадрона.

Из соседних домов донеслись крики ужаса. Потом оттуда принялись звать на помощь:

— Пожар! Пожар!

Со всех сторон сбегались люди с ведрами воды, чтобы погасить пламя, спасти хотя бы соседние дома.

Глава уличного участка приблизился к Роншеролю и робко сказал ему:

— Монсеньор, мы бы хотели погасить пожар…

Но Роншероль не разрешил:

— Пусть горит!

И никто ничего не предпринял. К вечеру три дома сгорели дотла. Что до кабачка, то от него остались одни головешки, от которых к небу устремлялась струйка дыма…