В режиме рефлексивной самооценки Делёз и Гваттари задаются вопросом, не является ли само противопоставление “карты” и “кальки” проявлением традиционалистского и отвергаемого постмодернистским миропониманием бинаризма (см.): “не реставрируем ли мы простой дуализм, противопоставляя кальку и карту как злое и доброе начала?” По их мнению, дихотомия “карты” и “кальки” носит лишь функциональную природу и присутствует лишь в пространстве движения предметностей ризомного^типа. В конкретных же системах отсчета:

а)“карта” может обнаруживать интенции к декалькированию (“не обладает ли карта способностью к декалькированию? не является ли одним из свойств ризомы скрещивать корни? иногда сливаться с ними? имеются ли у множественности слои, где пускают корни унификация и тотализация?”);

б)“всякий раз нужно переносить кальку на карту”

Последняя процедура (обладающая статусом “вопроса системы”) подвергается Делёзом и Гваттари особо внимательному рассмотрению. Это, по их мнению, связано с “опасностью”, порожденной способностью подобного калькирования уничтожать “карту” посредством блокировки всех ее “выходов” (эволюционных перспектив). Последние обращаются при этом в тупики, сохраняя видимость сохранения “карты” как таковой: “Это похоже на фотографию, на рентгеновский снимок, как если бы сначала выбирали и отделяли то, что собираются воспроизвести при помощи искусственных средств... Это... имитатор, который создает свою модель и использует ее. Калька уже перевела карту в образ, она преобразовала ризому в корни и корешки (см. Корень.

А. Г.). Она организовала, укрепила, нейтрализовала множественности, распределив их по осям значений и субъек- тиваций, которые у нее имеются. Она генерировала, структурировала ризому, калька воспроизводит уже только саму себя, когда собирается воссоздать нечто другое. Вот почему она та'к опасна1’ (Делёз и Гваттари). Особую “опасность” эта способность “кальки” тормозить, блокировать тупиками “карту” имеет, по оценке Делёза и Гваттари в сфере психоаналитической практики.

В целом, понятия “карты” и “кальки” обретают особый статус в контексте подходов шизоанализа (см.), в рамках которого предметностью их приложения выступает феномен бессознательного. По оценке Делёза и Гваттари, “карта не воспроизводит бессознательное, замкнутое в самом себе, она его конструирует. Она способствует соединению полей, разблокированию тел без органов, их максимальной открытости в плане консистенции”

Согласно оценке Делёза и Гваттари, шизоанализ ориентирован в своих аналитиках именно на К. П., — в то время как психоаналитические процедуры, по преимуществу, оцениваются ими как калькирующие, “которые подгонят любое желание или высказывание к генетической оси или перекодирующей структуре, которые готовы до бесконечности притягивать к этой оси или к компонентам этой структуры монотонные стадиальные кальки” По их убеждению, “Фрейд заведомо принимал в расчет картографию” бессознательного того или иного пациента, но “всегда лишь для того, чтобы совместить ее с фотографией [его] родителей” т. е. заблокировать “карту” посредством ее калькирования. Для шизоанализа же является несомненным, что “то, что калька воспроизводит из карты или ризомы, это, как правило, тупики, блокировки”

Делёз и Гваттари пишут: “Посмотрите на психоанализ и лингвистику: первый всегда извлекает кальки или фотографии бессознательного, другая — кальки или фотографии языка со всеми погрешностями и неточностями, которые она предполагает (неудивительно, что психоанализ не устает подчеркивать свое родство с лингвистикой)” Но то, что в научно организованной лингвистической формализации имеет чисто академическое значение, то в сфере психоанализа оборачивается фобиями пациента, порожденными, во многом, самими психоаналитическими процедурами: калькируя “карту” бессознательного у своего пациента, психоаналитик “блокирует все ее выходы до тех пор, пока не удалось внушить ему стыд и чувство вины, пока стыд и чувство вины не укоренились в нем”

По мнению Делёза и Гваттари, “ризо- ку вытеснйли сперва из дома, затем с улицы, ее перенесли в родительскую постель, и корешки ее были пущены на его собственном теле, а заблокировали ее на профессоре Фрейде” Таким образом, согласно шизоаналитической оценке, психоаналитики “безжалостно крушили” ризому бессознательного, “пачкали карту” пациента, вместо того, чтобы признать их спонтанную природу, обеспечить им пространство самоорганизации, освободив от гнета калькирования. Психоанализ же, согласно шизоанализу, ориентирован именно на прослеживание травмирующих воздействий на бессознательное со стороны тех или иных “порождающих структур” (главной из которых для классического психоанализа является структура семьи пациента).

Шизоанализ Делёза и Гваттари, в противоположность этому, фундирован трактовкой бессознательного в качестве способной свободно самоорганизовывать- ся среды, решительно отвергая при этом “любую мысль о декалькированной фатальности как бы она ни называлась: божественная, анагогическая, историческая, экономическая, структурная, наследственная или синтагматическая” Таким образом, если задачей психоаналитика было калькирование бессознательного, то задача шизоанализа формулируется принципиально иначе: “создать карту, а не кальку” (Делёз и Гваттари), тем самым освобождая бессознательное от гнета “псевдоструктур” и размыкая перед ним “горизонты” спонтанной и свободной самоорганизации.

А. А. Грицанов

КАСАНИЕ

(греч. haptikos) понятие, обретающее философский статус в рамках постмодернистского миропонимания: в границах категориального комплекса, центрированного на терминах “складка” (см.), “тело” (см.), “кожа” (см.) и др. К. характеризует способ, посредством которого наше тело вписывается в мир, не разрушая ни его, ни себя. К. суть понятийное средство для описания определенного, ментально представленного чувства (“К.”), которое приобретается человеком благодаря целостному опыту жизни и действий в пространстве (А. Монтэгю: “Касание. Человеческое значение кожи”, 1986). К. в данном контексте не локализуется в границах оптических свойств зрения, выступая как видение кожей, как слой чувственности, который доминирует в процессе феноменологического конституирования телесности.

В границах подобной трактовки К. выступает как “воображаемый физический контакт” с фрагментами пространства и располагающимися в них объектами, ранее уже бывшими “затронутыми” нами: мы в состоянии их видеть, слышать и ощущать исключительно благодаря тому, что разместили их вокруг себя и упорядочили вследствие множества прошлых неосознаваемых К. Восприятие посредством К. неосуществимо вне фундамента в виде внутреннего образа телесности, который и конституируется как результат “сплетения” некоего “узора” из невидимых нитей предшествующих К. В результате обмена К. формируется “клеевая прослойка” между двумя телами или “плоть”

К. (в рамках такого понимания его) перестает являть собой собственно К. в случаях, когда оно проникает “за” или “сквозь” кожу. По М. Мерло-Пон- ти, осуществимость К. предпослана “касаемостыо-в-себе”: человек чего-то способен касаться, но лишь потому, что его нечто касается и именно в том месте и в тот момент, когда и где он этого нечто касается. К. как дельную процедуру разорвать невозможно. К. не может и не должно сводиться к К.-репер- туару, диктуемому человеку в качестве нормы идеальными жестами иных суверенных субъектов (действующих лиц коммуникации).

В границах культурологических схем Э. Канетти (осмысление природы власти через ее телесность [см. Тело] в ходе ее сопоставления с образами хватающей руки, зубов, пасти, поглощения) особо значимой выступает проблема энергетики К. как непосредственного телесного воздействия (в качестве знака угрозы смерти и соответственно — знака влияния и власти).

В рамках предшествовавшего постмодернизму подхода Н. М. Бахтина, зрение и слух человека являют собой лишь незаинтересованное и безвольно-созерцательное основание чувственного опыта: именно они обусловливают “холодок” между человеком и миром. Зрение и слух, по его убеждению, предварительны, а не самоценны. Первичным же, по мысли Н. М. Бахтина, выступает осязание: именно посредством К. человек получает сведения о пределах себя самого, эротически постигая бытие.