Фуко не обошел своим вниманием ни идею исходного хаоса исследуемой предметности, понимаемой им как “варварское и непристойное кишение событийности”, ни идею неравновесности системы (по его оценке, “генеалогическая” методология “ничего не оставит под собою, что располагало бы обеспеченной стабильностью”). То, что в событии (на поверхности или, в терминологии Фуко, “на сцене” истории) и предстает перед историками в качестве необходимой цепи причин и следствий, реально оставляет за собой необозримое поле нереализованных возможностей, которые канули в Лету, но вероятность осуществления которых практически ничем не отличалась от вероятности явленной в событии (так называемой “реальной”) истории. Иначе говоря, “различные выходы на поверхность, которые можно обнаружить, не являются последовательными образами одной и той же сигнификации; они суть эффекты замещений, смещений и перемещений скрытых атак, систематических отступлений” Историк имеет дело с индетерминированной (в смысле традиционной каузальности) игрой спонтанных сил: “выход на поверхность это выход сил на сцену, их вторжение, скачок из-за кулис в театр, каждая со своей энергией, со своей юношеской мощью” Однако эти реализовавшиеся в ходе истории (поверхностные) картины, по Фуко, не имеют никакого преимущества перед иными, нереали- зовавшимися, они не гарантированы онтологической заданностью, а потому преходящи: “там, где душа претендует на единообразие, там, где Я изобретает для себя идентичность или отправляется на поиск начала бесчисленных начал... анализ истока позволяет растворять Я и заставлять плодиться в местах его пустого синтеза тысячи ныне утраченных событий”
Подобным образом конкретная конфигурация истории (в которой обретает семантическую определенность бурление событийности) есть лишь ситуативно значимая картина организации событий (семантически значимая последовательность). Генеалогия, согласно Фуко, не пытается реконструировать поступательно разворачивающуюся “эволюцию вида” — “проследить сложную нить происхождения но, напротив... уловить события, самые незначительные отклонения или же, наоборот, полные перемены”
В качестве важнейшего момента кон- ституирования семантически значимого события Фуко фиксирует феномен версификации возможностей в разворачивании событийности. Как пишет Фуко, “из одного и того же знака, в котором можно усматривать как симптом болезни, так и зародыш восхитительного цветка, вышли они в одно и то же время, и лишь впоследствии суждено им будет разделиться” “Чрезмерность силы” проявляет себя в том, что “позволяет ей разделиться” задавая разнообразные версии разветвления процесса. По Фуко, “случается и так, что сила борется против самой себя: ...в момент своего ослабевания... реагирует на свое утомление, черпая из него, не перестающего увеличиваться, свою мощь, и, оборачиваясь против него... она устанавливает для него пределы (порядок как принцип ограничения возможных степеней свободы. — А. Г.), рядит его высшей моральной ценностью и, таким образом, вновь обретает мощь” Фуко приводит в данном контексте пример из истории реформации: “в Германии 12 в. католицизм был еще достаточно силен, чтобы восстать против самого себя, истязать свое собственное тело и свою собственную историю и одухотвориться в чистую религию совести”
Характеризуя впоследствии, соотношение между генеалогией и собственной же “археологией” Фуко отмечал: археология изучает “проблематизации” посредством коих социальные феномены даются как постижимые и одновременно мыслимые вполне определенным образом; генеалогия же осмысливает “практики” посредством которых указанные “проблематизации” конституируются.
В ходе преодоления логоцентризма традиционной метафизики Фуко утверждает, что случайность не должна пониматься как разрыв в цепи необходимых причин и следствий, нарушающий непрерывность триумфального разворачивания логики истории. Напротив, случайное следование друг за другом разнообразных отклонений от нормы и составляет те нити, которые служат основой событийной ткани истории. По формулировке Фуко, “силы, действующие в истории, не подчиняются ни предначертанию, ни механизму, но лишь превратности борьбы... Они всегда проявляются в уникальной случайности события” Таким образом, необходимой альтернативой линейному генетизму является, по мнению Фуко, “незаменимая для генеалогиста сдержанность: выхватить сингулярность события вне всякой монотонной целесообразности, выслеживать их там, где их менее всего ожидают... не столько для того, чтобы вычертить медленную кривую их эволюции, но чтобы восстановить различные сцены, на которых они играли различные роли; определить даже точку их лакуны, момент, в который они не имели места” Фактически у Фуко случайность выступает единственно возможной закономерностью истории, методологическая парадигма генеалогии основана на той презумпции, что “за вещами находится... не столько их сущностная и вневременная тайна, но тайна, заключающаяся в том, что у них нет сути, или что суть их была выстроена по частицам из чуждых им образов” Согласно Фуко, “мир — такой, каким мы его знаем, в итоге не является простой фигурой, где все события стерты для того, чтобы прорисовались постепенно существенные черты, конечный смысл, первая и последняя необходимости, но, напротив, это мириады переплетающихся событий... Мы полагаем, что наше настоящее опирается на глубинные интенции, на неизменные необходимости; от историков мы требуем убедить нас в этом. Но верное историческое чувство подсказывает, что мы живем без специальных разметок и изначальных координат в мириадах затерянных событий” “Генеалогия власти”, по Фуко, должна быть непохожа на “историю историков” надысторическую, вневременную, апокалипсическую. Генеалогия, по его мнению, призвана выступать “историей морали, идеалов, метафизических концептов, историей понятия свободы или аскетической жизни как очагов различных интерпретаций” позволить “выявить их как события в театре судебных процедур” Генеалогия, с точки зрения Фуко, противостоит “метафизическому развертыванию идеальных сигнификаций телеологических бесконечностей” По мысли Фуко, “необходимо научиться узнавать события истории, ее удары, ее сюрпризы, ее неустойчивые победы, ее поражения, которые все вместе ведут отсчет началам, атавизмам и наследственности... История с ее интенсивностями, непоследовательностями, скрытым неистовством, великими лихорадочными оживлениями, как и со своими синкопами, — это само тело становления. Нужно быть метафизиком, чтобы искать для него душу в далекой идеальности происхождения” “Методика” генеалогиста, согласно Фуко, историческое чувство, не застревающее ни на каком абсолюте, вводящее “в состояние становления все то, что полагалось в человеке бессмертным” По мнению Фуко, генеалогический поиск истока “растревоживает то, что мыслилось неподвижным, он дробит то, что полагалось единым, он показывает гетерогенность того, что мнилось пребывающим в согласии с самим собой” “Исток” в таком контексте, по убеждению Фуко, коренится в бессознательном, в “воле к могуществу”, порождающей “игру господства” Как пишет Фуко: “В каждый момент истории оно (господство) фиксируется в ритуале, вменяет права и обязанности, создает тщательные судебные процедуры. Оно устанавливает метки, запечатлевает в вещах и даже в телах воспоминания, делает себя ответственным за долги. Вселенная правил, предназначенная не столько для того, чтобы смягчать, сколько, напротив, для того, чтобы утолить жажду насилия” Генеалогия у Фуко стремится к тому, чтобы “вытащить на свет системы, которые, под маской нашего Я, запрещают всякую идентичность”
Как утверждал Фуко, после Ницше возможны лишь три способа обращения с историей:
1. Расширяя традиционную глобально-монументальную историю, практиковать пародийное и фарсовое преувеличение, доводя все “священное” до карнавального предела героического — вплоть до самых великих, каких только можно вообразить, событий и людей.
2. Сразу же становиться всем. Множественное и прерывистое Я, неспособное к синтезу и незаинтересованное в обретении корней, способно и призвано эмпатически вживаться во всякие формы существования изменчивого мира людей и культур.
