Эти холмы назывались Танцующими, а это место – Лондарен Кор, столица Эхарона. Дорога, оставшаяся позади, была когда-то мощеной, она пролегала через сердце города, который простирался на мили вокруг. Говорили, что то искусство, которое каменщики Огир вложили в создание Тар Валона, сторицею отразилось в Лондарен Коре. Конечно, все жители городов, выстроенных мастерами Огир, заявляли, что их город превосходит по красоте сам Тар Валон, но это лишь еще раз подтверждало – Тар Валон остается эталоном. Мэт сохранил кое-какие воспоминания об этом городе – бал в Лунном Дворце, пирушки в солдатских тавернах, танцы гибких танцовщиц в вуалях, Шествие Флейт во время Освящения Мечей. Странно. Потому что он помнил то, что случилось спустя пятьсот лет после того, как троллоки не оставили в Лондарен Коре и камня на камне и утопили Эхарон в реках крови и пожарах. Зачем Неревану и Эссанадре понадобилось вторгаться в Шиоту – так эта земля тогда называлась, – Мэт не знал. Эти старые воспоминания были обрывочными и полны пробелов. Он не представлял, почему три холма нарекли Танцующими или что такое Освящение Мечей. Но он помнил, что был эссандрским лордом и сражался в этих руинах, помнил, как смотрел на эти холмы, когда стрела пронзила ему горло. Тогда он упал, где-то в полумиле от места, где сейчас сидит в седле Типуна. Упал, захлебываясь собственной кровью.

Свет! Как жутко вспоминать, как ты умираешь! думал Мэт, и эта мысль была словно горящий уголь. Уголь, который с каждым разом жжет все сильнее и сильнее. Он помнил смерть этого мужчины, и не одну, а еще дюжину смертей. Он – помнил – как – умирал.

– Игрушка, тебе нехорошо? – Туон заставила кобылу подойти поближе и заглянула Мэту в лицо. Ее огромные глаза были полны беспокойства. – Ты вдруг побледнел как полотно.

– Не переживай, я как огурчик, – пробормотал Мэт.

Если он чуть-чуть наклонится вперед, то сможет поцеловать ее. Но он не стал. Просто не мог. Мэт так напряженно думал, что у него не было времени на всякие движения. Каким-то образом, одному Свету известным, Илфин собрали эти воспоминания и засунули ему в голову, но как они могли добыть воспоминания из трупа? Трупа в человеческом мире, по крайней мере. Мэт был уверен, что они не подходили к искореженному входу в тер’ангриал больше, чем на пару минут. Так, час от часу не легче. Быть может, Илфин создают нечто вроде связующей нити с теми, кто приходит к ним, – нити, которая позволяет копировать все воспоминания человека с момента встречи с ними вплоть до самой смерти. В некоторых из этих чужих воспоминаний Мэт был уже сед, а в некоторых оказывался лишь на пару лет старше, чем есть на самом деле. Отсутствовали только детские и юношеские воспоминания. Так зачем же Илфин напичкали его этими несвязными кусками и обрывками, мусором или отходами памяти? И вообще, что они делают с воспоминаниями? Должна же быть причина тому, что, прежде чем выбросить, они сначала их собирают. Нет, что-то не хочется додумывать эту мысль до конца. Сгори он на месте, эти лисы все еще копошатся у него в голове! Иначе и быть не может. Другого объяснения просто нет.

– Ну, видишь ли, мне кажется, что тебя вот-вот стошнит, – заметила Туон и отстранилась, состроив гримаску. – У кого-нибудь из труппы есть травы? Я немного в них разбираюсь.

– Все в порядке, я же сказал.

На самом деле желудок был очень даже не против выплюнуть содержимое. Лисы, копающиеся в голове, куда хуже игральных костей, как бы громко те ни громыхали! А могут ли Илфин видеть его глазами? Свет, что же делать?! Вряд ли даже Айз Седай смогут исцелить его от этого. Хотя он не стал бы им доверять, ведь тогда придется расстаться с медальоном в форме лисьей головы. Тут ничего не поделаешь. Придется просто смириться. От этой мысли хотелось выть.

На полном скаку осадив своего мерина в яблоках, Селусия окинула Мэта и Туон быстрым взглядом, словно прикидывая, что они могли делать, пока были наедине. И все же пока она их нагоняла прошло некоторое время, которым они могли воспользоваться. Это обнадеживает.

– В следующий раз ты сам поедешь на этом нежном создании, а я заберу твоего коня, – сообщила Селусия Мэту. – Верховная Леди, люди из тех фургонов идут по нашему следу с собаками. Они передвигаются пешком, но уже скоро будут здесь. Собаки не лают.

– Ну значит, это хорошо обученные собаки, – заметила Туон, собирая рукой поводья. – Верхом мы легко уйдем от них.

– Не стоит пытаться, да это и ни к чему, – возразил Мэт. Такого поворота событий следовало ожидать. – Это же Лудильщики, Туата’ан. Они не причинят никому вреда. Они не умеют быть жестокими, даже если от этого будет зависеть их жизнь! И это не преувеличение, а сущая правда. Но они видели, что вы бросились прочь от меня, а я как будто бы погнался за вами. А теперь их собаки взяли след, и Лудильщики будут идти по нему вплоть до самого лагеря, чтобы убедится, что вас обеих не похитили и не причинили вам вреда. Поэтому мы пойдем им навстречу, чтобы сэкономить время и не ввязываться в неприятности.

Сейчас его беспокоили вовсе не Лудильщики. Люка, возможно, не особо расстроится, если из-за кучки Лудильщиков караван тронется с места несколько позже, но вот Мэту это совсем не на руку.

Селусия негодующе нахмурилась и возмущенно взмахнула рукой, но Туон рассмеялась:

– Игрушка решил сегодня покомандовать, Селусия. Пусть командует, а я посмотрю, как у него это получается.

Ну просто сама доброта!

Они направились обратно по дороге, по которой приехали, – на сей раз объезжая поваленные деревья, хотя порой Туон перехватывала поводья так, будто собирается прыгнуть, а потом бросала на Мэта озорной взгляд. И вскоре в поле зрения появились Лудильщики: они бежали сквозь лес вслед за огромными мастиффами. Зрелище напоминало полет бабочек – пятьдесят, или около того, человек в нарядах ярких цветов в самых безумных сочетаниях. На мужчине запросто могла быть надета красно-синяя полосатая куртка и желтые мешковатые штаны, заправленные в высокие сапоги, или фиолетовая куртка и красные штаны – а то и того хуже. Кое-кто из женщин был одет в полосатые платья, полоски на которых тоже были разноцветными, причем иногда Мэт затруднялся дать цветам названия. Остальные щеголяли в юбках и блузах разнообразных и не всегда сочетающихся друг с другом оттенков. У некоторых оказались шали, что тоже вносило свою лепту в этот безумный цветовой коктейль. Всем, за исключением седовласого мужчины, который правил ведущим фургоном, было лет по тридцать. Очевидно, он – Ищущий, предводитель каравана. Мэт спешился, Туон с Селусией последовали его примеру.

Лудильщики остановились и отозвали собак. Животные припали к земле и вывалили языки, а люди медленно двинулись вперед. Ни у кого не было даже палок. И хотя у Мэта на первый взгляд оружия заметно не было, Лудильщики поглядывали на него с опаской. Мужчины сомкнули круг вокруг него, а женщины окружили Туон и Селусию. Никакой угрозы не было, но они отвели в сторону Туон и Селусию, чтобы женщины могли их спокойно расспросить. На секунду Мэту в голову пришла мысль, что Туон ради веселья может сказать, что он пытался на нее напасть. Ее и Селусию спокойно отпустят, а Мэту придется убеждать Лудильщиков, что ничего такого не было, – ведь теперь они плотным кольцом обступили их с Типуном, и быстро вскочить в седло тоже не представляется возможным. Другого выхода не было, но вот расчищать себе дорогу силой не хотелось. Они могут продержать его здесь пару часов, чтобы позволить парочке «сбежать».

Седовласый мужчина прижал руки к груди и поклонился:

– Мир вам и вашим спутницам, милорд. Простите наше вторжение, мы боялись, что собаки напугали лошадей дам.

Мэт ответил таким же поклоном:

– Мир и тебе, Ищущий, и твоему народу. Лошади вовсе не напуганы. Просто дамы порой бывают так… порывисты.

Но что же там говорят эти двое? Мэт попытался разобрать, но услышал только лишь тихое бормотание.

– Вам что-то известно о нашем народе, милорд? – Ищущий, казалось, удивился. Что ж, он имеет на это полное право. Туата’ан привыкли держаться подальше от крупных населенных пунктов. Поэтому им редко встречаются господа в шелковых камзолах.