С другой стороны…

У Марика звонит телефон и после короткого скупого разговора, Червинский наклоняется к моему уху и шепотом говорит:

— Заявление о похищении действительно есть.

Не то, чтобы это такая уж неожиданность, но я была уверена, что отсутствие заявления будет самым лучшим способом поймать аферистку на лжи. Интересно, на что она рассчитывала, когда придумывала историю с похищением? Что Червинский вдруг воспылает родительскими чувствами и осыплет дитятко баснословными богатствами и колясками от «Феррари»? Дитятко и его маму, само собой. Но ради этого достаточно было просто с ним встретиться.

Тут что-то другое.

— Я хочу видеть дочь! — упрямо, как заведенная, повторяет итальянка, цепляясь в Марика, словно клещ. У нее и руки очень характерные: тонкие, сухие, с шишковатыми суставами, потому что на них реально почти нет мяса. — Отвези меня к ней.

Марик поглядывает в мою сторону с немым вопросом во взгляде, но на этот раз я просто пожимаю плечами. Его это ребенок или нет — еще предстоит выяснить, как и вывести на чистую воду эту драматическую Кукушку. Но ребенок-то тут причем? Девочка не виновата, что ее угораздило родиться не у той матери. Главное, что будет потом. А раз судьба забросила ее к нам с Червинским, значит, мы не имеем права от нее отвернуться.

Как в свое время от меня не отвернулись мои родители.

Я быстро отгоняю эти мысли, распрямляю спину и выхожу на сцену уже в новом амплуа.

Внезапность — наше все. Пока Кукушка будет пытаться угадать, что у меня на уме, я зайду через черный ход и взломаю ее мозги.

— Ну раз так, предлагаю уладить все дела с ребенком и вернуть Лизу ее матери.

Итальянка хлопает глазами, настороженно кивает.

Посмотрим, что ты будешь делать теперь, когда получишь ровно то, чего «хочешь».

Ведь взяв дочь на руки, эта прошмандовка должна будет срочно запустить следующую часть плана, под названием — «Приватизация Червинского и всех его капиталов».

Пока мы занимаемся полицией и оформлением-переоформлением документов, я, между делом, собираю недостающие кусочки мозаики.

Записку с ошибками Наташа написала нарочно, чтобы выглядело так, будто это сделала Изабель.

Изабель было так плохо после отравления, что она выпила «много разных таблеток», которые тоже дала Наташа, поэтому так крепко уснула.

А еще — это Кукушка рассказывает без моих вопросов, добровольно — Наташа взяла все их деньги, которые они откладывали для оплаты аренды, и это кукушка узнала тоже только утром.

Не подруга, а просто стерва. Которая крадет последние крохи, но при этом из лучших побуждений крадет ребенка, чтобы устроить девочке незабываемую встречу с отцом.

— Интересно, — нарочно как бы себе под нос, но вслух размышляю я. — А если бы Червинского не было дома? Дом элитный, жильцы часто разъезжаются в теплые или холодные страны. Девочка могла просто замерзнуть насмерть.

— Елизавета родилась под счастливой звездой, — одухотворенно говорит Кукушка, и смотрит на Марика глазами кающейся грешницы. — Я всегда знала, что между ними есть духовная связь.

— Выложенная хрустящими купюрами, — снова себе под нос комментирую я.

Если очень коротко, то разбирательства с девочкой тянутся до самого позднего вечера.

Хуже всего решить вопрос с полицией, у которых тоже есть о чем расспросить «убитую горем мать». Но в итоге Марику приходиться вмешаться, потому что звучит фраза о том, что может быть целесообразнее оставить девочку под присмотром в специализированном учреждении. С поддержкой адвокатов, Лицу передают матери, а пока она рыдает от счастливой встречи, мы с Червинским стоим в стороне, и я пытаюсь понять странные чувства внутри меня. Теплые, уютные и… небезопасные.

— Если эта девочка — моя дочь, — как-то очень странно басит Марик, — я же себе не прощу, что она будет в казенных застенках и всяких латаных, штопаных вещах. А если не моя…

Ребенок-то все равно не виноват?

Вот, теперь я понимаю, что это за чувство.

Я пододвигаюсь к нему ближе, поудобнее хватаюсь за его пальто и становлюсь на цыпочки, чтобы чмокнуть в колючую щеку. На губах остается прохладных вкус лосьона после бритья, и хоть обычно меня тянет поскорее вытереть рот, в этот раз даже как-то приятно.

— Знаешь, Червинский, я тобой горжусь, — добавляю к поцелую, но тут же отдвигаюсь, когда Марик пытается сграбастать меня в охапку. У него вечно какие-то очень неандертальские замашки: таскать на руках, обнимать, чтобы мясо из всех щелей. — Но это не повод распускать руки.

— Мы занимались сексом, адская козочка, это более, чем повод делать с тобой все, что захочу. Это не считая нашей висящей на носу свадьбы.

— Пока что на носу у тебя висит перспектива стать папашей, — напоминаю я.

Изабель сходит с крыльца и прямой наводкой, словно снаряд, движется в нашу сторону.

Что ж, ребенка она держит так себе, но за пару недель даже я вряд ли стала бы образцовой матерью.

— Отвези нас домой, пожалуйста, — просит совсем уж убитым голосом. — У меня нет денег на такси.

Странная просьба: человек только что своими руками вынул тебя из задницы, а ты просишь подвезти тебя домой, словно он уже всем объявил, что ему плевать, как ты будешь добираться по морозу в легком пальто. А то, что не вяжется с правдой, скорее всего — чистой воды обман.

Но на этот раз я силой заставляю себя молчать: пусть играет акт второй.

О том, к чему была эта просьба, я понимаю еще до того, как мы переступаем порог ее квартиры. Один подъезд, исписанный похабной руганью, забитый странными личностями наркоманского вида, вызывает стойкое желание бежать отсюда на всех парах.

А когда мы входит внутрь, первое, что бросается в глаза — жуткий хлам. Полная мойка посуды, шкаф с одной дверцей, разбросанные тут и там вещи. Детский угол обустроен почище, но это только на фоне общего бардака.

Когда я вижу с каким ужасом Марик смотрит на все это, невольно вспоминаю свои студенческие годы и общагу, где я честно пыталась жить несмотря на то, что из родительской квартиры меня никто не гнал. У меня тоже было именно такое выражение лица, когда я увидела натянутые поперек комнат и коридоров бельевые веревки, посуду с «фигурными трещинами» и разнокалиберных тараканов, которые ходили вокруг, словно у себя дома.

Меня хватило ровно на неделю, после чего я сбежала в тихий и чистый родительский уют.

И дала себе обещание: как бы тяжело ни было как бы я не уставала на работе — у меня в квартире всегда будет чистота и порядок. И никаких усатых товарищей.

Место, где живет Изабель, вообще невозможно назвать пригодным для жилья.

Тем более нереально представить, как здесь может находиться ребенок.

И когда Марик спокойно, но жестко говорит, что «девочку в сраче он не оставит», я понимаю, к чему была просьба подвезти. Кукушка боялась, что Червинский оставит все как есть до выяснения отцовства, и вместо шикарной квартиры с дизайнерским ремонтом, она и дальше будет куковать в этом бардаке.

— Ты не заберешь у меня дочь. — Итальянка прижимает девочку к себе, и отступает с видом стоящей на смерть волчицы. Только вот на этот раз играет прескверно.

— Тогда вы поедете обе, — так же спокойно бросает Червинский.

Вуаля.

Дело сделано: итальянка хотела просочиться в дом — она в него просочилась. И мне даже придраться не к чему потому что, даже если подключать социальные службы, все это может привести к тому, что ребенка заберут у матери, но не отдадут нам. Одно дело — выбивать опеку над подкидышем, и совсем другое — над ребенком, у которого есть законная мама. Пусть и безалаберная.

Но кое-чего эта аферистка точно не учла. И мне крайне приятно снова выйти на сцену в своем любимом амплуа Верочки-людоедки, поэтому я становлюсь рядом с Мариком, беру его под руку и совершенно ангельским тоном с милой улыбкой в придачу, сообщаю:

— Я так рада, чтоб теперь мы будем жить вчетвером.