Значит, все-таки заметила.

— Я попробую все исправить за эти две недели.

Казалось бы — фигня слова. Вообще ни о чем. Но я почти чувствую, как где-то над нашими головами уже включился таймер обратного отсчета. А я так и не придумал, как буду жить без своей ненормальной адской козочки. И даже не хочу придумывать.

— Хорошо, — очень уж спокойно соглашается Молька. Даже пожимает плечами, чтобы я не дай бог не подумал, что она сменила гнев на милость. — Заодно исправь и глобальное потепление, разрушение озонового слоя. И сделай так, чтобы киты не выбрасывались на берег. О, и сделай, наконец, что-нибудь с этим адским холодом.

Понятно, что этот намек на бесполезность моих попыток просто не может быть еще более непрозрачным, но, блин, вот прямо сейчас во мне просыпается азарт. И даже спортивная злость.

Да, я оступился, натупил, сделал глупость. В конце концов, просто испугался, что могу стать разочарованием для женщины моей мечты, но что теперь — повесить на меня табличку «евнух» и запретить мочиться стоя?

Я выхожу на улицу, прямо в колючую метель и с улыбкой вспоминаю предложение Веры разобраться с погодой. Хорошая мысль, кстати. Все-таки она у меня умница, подсказывает

— и сама этого не понимает. Ну или понимает, и тогда еще больше умница.

Дело за малым, и я, прекрасно осознавая, что со стороны могу выглядеть полным идиотом, отпускаю взгляд на ширинку, со словами:

— Теперь дело за вами, мои хвостатые ребята. Надеюсь, вы качались вместе со мной.

Гад Червинский!

Гад, мудак, засранец и… и…

Я потихоньку крадусь к окну и, словно шпион, выглядываю из-за занавески, чтобы увидеть его еще раз. Непонятное желание, больной и лишенной логики, но мне хочется его увидеть. Еще больше, конечно, хочется выскочить следом и проорать прямо в его покалеченную мордуленцию, как сильно он сделал мне больно, и что теперь я просто не представляю, как вообще смогу верить мужчинам. Но я — сильная и независимая, у меня железный характер и воля к независимости. А то, что я до сих пор люблю этого мужика, лишний раз доказывает, что у всех нас есть слабые места и самые незащищенные зоны поражения.

Кто же знал, что я влюблюсь в самого недостойного мужчину на земле.

Я смотрю вслед уезжающему прямо в метель «Порше» и с тоской прикусываю большой палец. Возвращаюсь на диван, обкладывая себя подушками, как делала еще в детстве, когда приходила из школы и пыталась вернуть себе ощущение комфорта и защищенности.

Если попытаться посмотреть на ситуацию отстраненно.

Совсем-совсем со стороны, как будто это не меня мужчина добивался, словно кубок «Формулы-1», а потом просто не приехал на свадьбу.

Конечно, это очень обидно, и больно, и задевает те струны моей души, о которых я даже не подозревала. Конечно, я такого и врагу не пожелаю. И, безусловно, такие вещи заслуживают ну как минимум костра инквизиции, но…

Я снова включаю мультфильм, но чем больше мышь издевается над невезучим котом, тем сильнее мне хочется реветь. А слезы — не самый лучший аперитив к карамельному попкорну, так что приходиться быстро вытереть глаза и напомнить себе, почему среди всех моих подруг только я до сих пор не особо страдала от душевных ран.

Во всем и всегда я использовала логику.

От нее и пойдем.

Вот, например, моя подруга Оля. Мужчина как-то притащил ее в крутой ресторан, назаказывал всяких блюд, а потом оказалось, что у него нет денег, и он вообще рассчитывал на то, что она — европейская современная женщина и сама в состоянии за себя заплатить. А она бы и заплатила, но в тот момент была на мели после покупки шубы.

И пришлось, на глазах у всех посетителей, извиняться перед администратором, просить как-то замять вопрос, и половину ночи отработать натурой — мытьем посуды и уборкой.

Или, еще пример. Моя приятельница еще с университета — Сашка. Вышла замуж за свою школьную любовь, с которой они были в отношениях еще с выпускного. И душа в душу…

Правда, как оказалось, душа ее Витеньки тянулась еще и к няне, которую пришлось нанять, чтобы Сашка не потеряла хорошую работу. Так же душа Витеньки покусилась на соседку, на Сашкиного тренера по аэробике, на коллегу по работе. И это только те случаи, которые после уличения в измене полезли на свет божий, словно грибы после дождя.

Ну а история Марины, чей замечательный любовник оказался геем? Как она радовалась, когда он познакомил ее с родителями через неделю после знакомства! Как обожала его разговоры о детях и о том, что он хочет минимум двоих! Позже оказалось, что гад решил бросить Марину на амбразуру, а сам тем временем развлекаться со своими «многочисленными друзьями и приятелями».

В общем, если подумать и просто попытаться увидеть Червинского через призму таких историй, то получается, что до ЗАГСа он был просто… моим Мариком. Не идеальным, иногда наглым и нахальным, но, блин, все же просто живым человеком. Кормил меня вкусняшками, подарил офигенное кольцо и сидел на кухне, пока я возилась с бедной Лизой.

Я тянусь за пледом, укрываюсь до самого носа, обнимаю миску со сладкой кукурузой и даю себе обещание не встречаться с этим «свободным воробьем» даже во сне.

А потом вдруг сижу с ним на теплом песке красивого пляжа, пью тропический коктейль, закусываю кокосом и думаю, что жизнь прекрасна. Еще бы кто-то перестал зудеть над ухом противной трелью дверного звонка.

Я с трудом открываю глаза, смотрю на часы, где стрелки, где время давно перевалило за полдень. Блин, вот я молодец так дрыхнуть.

На пороге — Маринка. С огромной шаурмой и таким же огромным стаканом кофе.

— У тебя час на сборы, — говорит она, всучивая мне и то, и другое, и за минуту оказывается у моего шкафа.

— Сборы куда? — интересуюсь я, думая о том, что ничто так не бодрит с утра, как ударная доза вредного холестерина.

Марина без зазрения совести копошиться в моих вещах, с триумфальным видом достает купальник и начинает пританцовывать с ним, изображая одетую в пуховик гавайскую танцовщицу. Чтобы это значило? Мы идем в солярий? Сауну? На девичник или тематическую вечеринку?

— Марик сказал, что ты просила исправить погоду, и он очень постарался наколдовать солнце, море и пляж. Но немного ошибся с геолокацией, так что придется лететь самолетом. Через, — она бросает купальник прямо мне в лицо, — три часа вылет. Мы едем на Барбадос.

— Мы? — скептически уточняю я. Знаю я эти «мы»: с Червинским в качестве личного Темного властелина с опахалом.

— Ты и я. У Марика срочная работа.

Она бы не стала врать.

Но кто сказал, что не стал врать Марик?

А впрочем, какая разница? Кто в здравом уме и крепкой памяти откажется сбежать к теплому океану из этого холоднющего декабря?

— А как… ну то есть, нужна же виза и… — переспрашиваю я, потому что мысли не очень хотят приходить в порядок и нужно хоть какое-то упорядочивание, чтобы перестать чувствовать себя маленькой Алисой.

Марина делает такое лицо, как будто я спрашиваю глупость.

— Ты правда хочешь знать, кто, куда и кому? — задает логичный вопрос Марина.

А и правда — не хочу. Мне все равно, я просто хочу туда, где смою все свои расстройства в воду с красивым песчаным дном и ракушками, и маленькими глупыми крабами. И если Червинский «совершенно случайно» тоже там окажется, у меня хватит сил его игнорить.

Марина помогает мне собрать чемодан и большую спортивную сумку и взахлеб рассказывает о своих альпинистских приключениях, чтобы заговорить мне зубы. Как будто я заслушаюсь и забуду о том, что учудил ее братец.

Мы стартуем с частного аэродрома: маленький, как белая чайка самолет гостеприимно ждет возле ангара. И уже в воздухе я ловлю себя на мысли, что жизнь без Червинского была спокойной и тихой, и в ней все всегда ладилось. Только теперь мне что-то не очень хочется возвращаться в свои будни юной карьеристки.

Чтоб тебя скунсы пометили, засранец!