— Видишь ли в чем дело, кузнечик голубых кровей…

Он выпучивает глаза, а я киваю, мол, ты думал, я не разузнаю, что ты такое?

— Так вот: Вера никак не может стать твоей невестой, потому что вчера мы подали заявление в ЗАГС. А она меня так любит, так любит… что не хочет ждать положенный месяц, так что через недельку — максимум — мы станет мужем и женой.

— Что ты несешь?! — шипит моя адская козочка.

— Что? — раздается за моей спиной дружный хор родственников.

— Что? — гундосит Туалетный утенок, глядя на меня заплаканными от боли глазами.

Я молча беру у него коробку, открываю — и, скривившись, сую Вере под нос более чем скромное кольцо.

— Ты правда встречалась вот с этим? Молька, разочаровываешь.

Хотя, после феерического превращения гусеницы в бабочку, она больше никогда и ничем не сможет меня разочаровать. Сейчас закончим сцену — и в ЗАГС, а потом дам задание юристам, чтобы устроили нам быстрый брак без всяких формальностей. Ну а гражданскую церемонию проведем как положено: с платьем и подвязкой, которую я зубами стяну с ее ноги.

— Никогда в жизни не выйду замуж за человека, который интересуется только фасадом, — фыркает Молька.

— Сказала девушка, которая пускает слюни на мой зад, — не теряюсь я. А что, даже забавно с ней пикироваться, у меня в жизни не было девушки, которая даже бабскую истерику превращает в шедевр ораторского искусства.

— Ничего подобного, — морщит нос козочка.

— Правда? — Я заталкиваю коробку с кольцом в рот все еще громко охающего Егорки, и на чистой интуиции интересуюсь: — Тогда покажи заставку телефона. Что у тебя там?

Котик? Мопс? Сердечки-звездочки? Задница твоего без пяти минут мужа?

Судя по тому, как Бледная молька стремительно превращается в Прекрасный цветущий мак, я попал в яблочко.

Вот свалился же на мою голову этот Червинский!

Все так хорошо шло: я позвонила Егору, прикинулась девой в беде, сказала, что ему нужно притвориться моим спутником на один вечер и он без всяких условий согласился.

Правда, когда сегодня появился на пороге моей квартиры, я с минуту пыталась вспомнить, за что же я в него влюбилась. Ну серый же. Абсолютно посредственный. И улыбка дурацкая, и эти его манеры словно из учебника для младших школьников.

А потом вдруг поняла, и порядком обалдела от открывшейся мне истины.

С Егором как раз все «так» — он остался тем, кем был год назад. Просто сейчас, хоть умри, я не могу не сравнивать его с Червинским. А это все равно, что поставить в один ряд спортивную «Ламборджини» и велосипед «Орленок»: разные весовые категории.

И, конечно, Егор не может затмить собой моего «прошлого жениха», и я с тоской жую лист салата, пытаясь убедить себя в том, что на безрыбье и карась — соловей.

Ну а потом появляется Бабник — и тихие унылые посиделки превращаются в «Дом-2».

Но самое ужасное то, что у меня в самом деле фотография Червинского на заставке. Та самая, которую я тыкала под нос его младшей сестре.

Ну а что? Имею право смотреть на красивые мужские телеса.

Пока я придумываю достойный ответ — все-таки нужно отдать должное — Червинский не дурак, когда хочет напрягать извилины — Марик перехватывает Егора за загривок и пинком выставляет обратно за дверь.

— А вдруг сбежит? — язвлю я. — Как же ты тогда будешь доказывать мужественность и метить территорию?

— А я хочу, чтобы мальчики тут репки начистили, — воинственно отзывается Наташа. И даже уверенно прокладывает путь вперед, расталкивая моих бесконечных тетушек, кумушек, сестричек и бабок.

Наташа вообще большая любительница смотреть смешанные единоборства, говорит, что это — лучшее средство от инфаркта.

— Я дам вам контрамарку в первый ряд, — заговорщицки шепчет Червинский, а потом, спохватившись, берет с горы цветов милый букет из ромашек, и вручает его с видом принца на белом коне. — Вы моя самая любимая сестра Веры.

Вот же засранец!

— Верочка, выходи за него замуж, или ты дура, — заявляет Наташа.

Марик хитро играет бровями, а я подавляю пожелание отхлестать его по наглой физиономии огрызком галстука. Хоть на что-то сгодилась бы нелепая шелковая тряпка.

Но Червинский уже в образе: вручает цветы моей маме, отвешивает комплимент ее новой прическе — черт, а ведь даже я не сразу заметила! — представляется моим родственникам, выразительно и четко озвучивая свою профессию:

— Марик Червинский, владелец «Альфа-Строй».

Даже если бы я закрыла уши ладонями, мне не удалось бы избежать временной глухоты из-за синхронного грохота упавших на пол челюстей. Но это только цветочки, потому что, прикончив моих родственников, Марик поворачивается ко мне и с видом «ну-ка угадай, что я припас для тебя?» сует руку в карман.

— Нет! — Я завожу руки за спину. Какая свадьба?! О чем он?! Я специально устраивала этот фарс, чтобы отделаться от приставаний родни и извечного: «Останешься старой девой!» — Нет, Червинский, или, клянусь…

Он делает это — контрольный выстрел.

Достает коробку с кольцом, открывает крышку — и этот огромный камень пулей врезается мне в сердце. Родня еще раз роняет на пол с трудом подобранные челюсти, мама рыдает и говорит отцу: «Не зря доченька так долго выбирала, ждала…»

— Я попросил ювелира подогнать под твой размер, — скалится Червинский, радуясь, что в эту минуту я единственный зритель триумфа на его физиономии. — Теперь, красавица моя, точно не потеряешь.

И каким-то дьявольским образом быстренько меня окольцовывает.

Ладно, в конце концов, имею право побыть просто девочкой, на палец которой только что надели красивый бриллиант. Я даже руку отставляю, выбирая ракурс, при котором на камень будет попадать как можно больше света. Он так искрит, что хочется зажмурится.

Безупречно чистый, огромный, невероятный.

Нет, Червинский все-таки знает, как произвести эффект. Уже сейчас мама готова вручить меня на блюдечке с голубой каемочкой. Просто за то, что теперь у всей нашей родни не будет повода говорить, что я — старая дева, и мой удел — вечно перекладывать бумаги в офисе Клеймана.

Когда уже мы станем цивилизованными и уйдем от архаизмов?

Краем глаза замечаю родственников, которые чуть не по-пластунски подбираются в мою зону комфорта. Вздергиваю бровь, когда тетка тянется к моей руке, хватает ладонь и начинает разглядывать кольцо, словно коршун. Бесполезно — эта «безделушка» слишком выразительно сверкает, чтобы даже заикнуться о подделке.

— Не спадет, — старательно корчу улыбку, прокручивая кольцо на пальце. Туго, конечно, но я его сниму. Хоть это и будет самая трагическая потеря в моей жизни. — Ювелиру передай мой комплимент, сделано так, что и не подкопаться.

— Я тебе потом скажу, чего мне это стоило, — подыгрывает стервец.

И не отказывается, когда мама берет под белы руки и ведет к столу. Хорошо хоть не садит во главе, а то нам тут сейчас с подачи Наташи и «Горько!» начнут кричать, а Червинскому только дай волю — у него на лбу написаны все далекоидущие планы.

— Кому звонишь? — зачем-то спрашиваю, когда Марик подносит уху телефон.

— Антону, — подмигивает Червинский, и весь глоток вина, который я сделала секунду назад, идет мне не в то горло.

Бабник, зажимая телефон плечом, от всей души «похлопывает» меня по спине, так что приходиться шарахаться от него, как от наказания, а когда мы смотрим друг на друга, еще и коварно скалится.

— Не смей, — предупреждаю я, догадываясь, зачем ему понадобилась переговорить с мим начальником прямо посреди застолья. — Или я тебя…

— На нас смотрит твоя тетка, — уголком рта шепчет Червинский. — Не пали контору, а то придется демонстративно утаскивать тебя в берлогу с золотым унитазом.

Я сглатываю, открываю рот, чтобы послать его к черту, но молчу. Я ведь правда вообще ничего не могу ни сказать, ни сделать, потому что буду выглядеть круглой дурой. И только тупо улыбаюсь, когда Червинский по телефону просит Клеймана обойтись без меня в понедельник и вторник, потому что «она будет занята со мной». Понятия не имею, что за планы у него на «послевыходные», но куда мы пойдем в понедельник, догадаться не сложно.