Завтра. Я обязательно сделаю это завтра. Не имею привычки надолго откалывать свои сексуальные фантазии, особенно те, от которых мозги в хлам.

Я опираюсь на руки, зависаю на долю секунду на расстоянии пары миллиметров от ее сосков, наслаждаясь тихими постаныванием в груди моей горячей малышки. А когда она звереет и начинает рычать, опускаю рот на тугую вершину, затягивая ее с такой силой, что Вера громко чертыхается и больно сгребает мои волосы на затылке. В отместку прикусываю ее, оттягиваю и выпускаю изо рта, любуясь влажными следами на сморщенной шоколадной плоти.

— Червинский, ты гад… — тяжело дышит Молька.

— Но ты меня хочешь, — подытоживаю я, и на всякий случай, чтобы ни у одного из нас не осталось сомнений на этот счет, запускаю руку между нашими телами, нащупывая влажную ткань трусиков. Поглаживаю сверху, безошибочно угадывая уже набухший от желания клитор даже сквозь тонкие кружева. Нажимаю пальцем, позволяя шершавой ткани добавить толику болезненной пикантности в тонкое блюло звуков, которые Вера беспорядочно бросает с полураскрытых губ. — Так хочешь, что готова на все.

— Заткнись. Червинский! — злится она, но я уже слышал эту злость, и теперь знаю, что с ней делать.

Кладу ладони ей на грудь, зажимаю соски, потягивая и перекатывая их между шершавыми пальцами, понемногу заставляя Веру тянуться навстречу, пока она не садиться на столе, практически прилипнув ко мне грудью. Пытается что-то возразить, но я уже сгреб в охапку ее волосы и выразительно толкаю вниз. Темные глаза похотливо блестят, взгляд наполнен вызовом. Думает, беру ее на слабо?

— Давай, моя строптивая, поработай ртом, — ухмыляюсь я.

Мелькает мысль, что это слишком грубо и сейчас вся красота момента полетит к чертовой матери, но адская козочка только стряхивает на пол платье, оставаясь в чулках и трусиках, и тут же беспрекословно подчиняется. Стоит передо мной на коленях, а когда я выразительно толкаю ее голову, болезненно прикусывая за бок.

— Завтра, Червинский, я тебе за это припомню, — озвучивает свои планы на утро.

— Я постараюсь тебя затрахать до состояния «не могу встать с постели», — предлагаю свой вариант решения проблемы.

Хочу сказать, что в крайнем случае всегда могу привязать ее к батарее, но Вера уже расправилась с ремнем и «молнией», и когда мой член оказывается в ее ладонях, все, о чем я могу думать — надо продержаться. Хоть десять минут.

Но где-то здесь теряется извечная истина о том, что мужчина любит глазами, так что, когда Молька медленно насаживается ртом на мой член, я вынужденно «срезаю» срок до пары минут. А она, как нарочно, заводит руки за спину, позволяя мне регулировать ритм, надавливая ей на затылок.

Будь моя воля — загнал бы по самые яйца и кончил, и умер к херам собачьим, потому что это будет долбаный рай!

Но вместо этого я жмурюсь до боли в глазах, и пытаюсь контролировать собственные стоны.

Я точно сегодня не жилец.

Пусть и фигурально.

Я никогда не была ханжой в сексе и не отношусь к тем женщинам, которые четырех сексуальных партнеров до тридцати считают концом света. Ну было и было. Я же должна понять, стоит ли мужчина того, чтобы пускать его дальше поцелуев. А в сексе с этим всегда такая лотерея, что проще выиграть миллион в «шесть из шести», чем найти Того Самого Мужчину.

Но даже для меня всегда было одно табу.

Минет.

Не люблю и не практикую, потому что… Да просто не хотелось.

Как я тогда думала — это просто не мое. Как некоторым не нравится, когда им в ухо суют язык, так и мне не нравится, когда мне в рот суют орган.

Оказалось — очень даже нравится.

Во всяком случае, когда Марик начинает подталкивать мою голову себе навстречу, и его горячий твердый член быстро ходит у меня во рту, я чувствую себя так, словно весь мир катится в задницу, а я мчусь на всей скорости на крутой спортивной машине. Драйв, голод, дикая страсть и желание проглотить Червинского до конца, лишь бы он и дальше издавал такие же звуки.

— Вера… Я же сейчас… Твою мать!

Он тяжело дышит, буквально силой за волосы оттаскивает меня обратно, и его член с важным звуком выходит из моих губ. Секунда — и Червинский хватает меня за плечи, бросает на стол и жадно, словно умирающий, прижимается к моим губам. Слизывает с них мои вздохи, руками запросто разрывая трусики по шву. И довольно урчит, когда я вздрагиваю от ощущения горячей твердости у своего входа.

Он вообще понимает, насколько охренительно выглядит в этот момент? С влажными от пота плечами, с тугими как камень грудными мышцами и болтающимися на бедрах модными брюками? Теперь это однозначно будет мой любимый сексуальный фетиш — Марик в штанах и стоящим членом.

Я сгибаю ногу в колене, веду им по смуглой руке, пока Червинский не забрасывает ее себе на плечо. А следом вторую, чуть распахивая мои бедра в стороны. Забирает большим пальцем немного влаги у моего входа и медленно, не скрывая наслаждения процессом, размазывает ее по головке. Его гада правда убить мало за эти «тормоза»! Даже если прямо сейчас от одного их вида я испытала мощный моральный оргазм.

Я сама толкаюсь ему навстречу, когда Марик лениво проводи по моим складкам, корча из себя чуть ли не завоевателя. Хватает меня за бедра, буквально приклеивая бедрами к столу, и сам выбирает ритм: длинные медленные покачивания вперед-назад, с оттяжкой, задерживаясь — и тараном в меня, до пошлых хлопков яйцами об мои бедра.

Несколько движений — и мой мир крошится. Я то взлетаю — то падаю почти на самое дно, но только чтобы опять воспарить.

Он просто берет меня, использует, как послушную игрушку, и это впервые, когда мне нравится быть покоренной и послушной. Нравится быть распластанной на столе.

Я слишком близко к своей личной точке невозврата. Слишком близко к оргазму, и это пугает.

Руки Марика хватают меня за лодыжки, сжимают болезненными стальными браслетами, пока он стремительно входит в меня в нарастающем темпе. Мы синхронно вздрагивает, стонем и даже ругаемся, когда Марик слишком сильно сжимает зубы на моей коже.

Нужно растянуть удовольствие, но держаться уже никак.

Я сильнее раскрываюсь для него, теку, потому что впервые в жизни вот-вот так бурно кончу. И этот оргазм перечеркнет весь прошлый сексуальный опыт, потому что так, как с ним, у меня точно больше не будет ни с кем. Даже пробовать не хочу.

Он почти звереет, толкается нервно, отчаянно.

Глубоко, до самого нутра, разрывает мое терпение и попытки сохранить хотя бы частичку себя.

Да гори оно все синим пламенем!

Я забрасываю руки за голову, слепо шарю, цепляясь пальцами в край столешницы и отпускаю все к чертовой матери.

Позволяю внутренней струне громко лопнуть, но глушу звук своим длинным криком удовольствия.

И Марик догоняет меня через пару ударов бедрами: откидывает голову, вздрагивает, покрывает матами все на свете, пока я, кажется, физически чувствую тугие пульсирующие струи внутри себя.

Это было… слишком очевидно приятно, чтобы делать вид, что «бывало и лучше».

Нужно срочно придумать новый план: забрать этого офигенного мужика в личное пользование на веки вечные.

Проходит несколько минут, прежде чем мы восстанавливаем дыхание. Во мне все приятно щекочет, словно под кожу запустили веселящий газ, и я бессильна сопротивляться неразумному желанию то ли смеяться, то ли плакать.

Но самое «веселое» в этом то, что прямо сейчас Марик смотрит на меня сверху вниз и ухмыляется с видом победителя. Вот она, жертва — добегалась, что оказалась полуголой на столе в его кабинете, еще и ноги распахнула, словно грешница перед сатаной. А когда я собираюсь сказать хоть что-то, чтобы восстановить павшие бастионы, берет за руки и рывком заставляет сесть. От неожиданности несколько мгновений кружится голова, так что приходится вцепиться Червинскому в плечи.

— Тебя не учили, что после секса женщину нужно целовать и обнимать, а не дергать, словно солонину на веревочке? — пытаюсь ворчать в ответ на его замашки, но Марик ослепительно улыбается и я бессильна против ответной улыбки.